Кукольник - Родриго Кортес

— Лейтенант, а что собираетесь делать вы?

— Искать, — пожал плечами лейтенант. — И, кстати, я уже послал к вам несколько констеблей, для надежности, но не соблаговолите ли дать мне письменное разрешение находиться на ваших землях в любое удобное для меня и полиции время? Мне кажется, это было бы полезно.

Джонатан на секунду ушел в себя. Полиция в доме, конечно, совсем не то, что ему нужно, но Второго он все-таки опасался больше.

— Разумеется, лейтенант, — с немного натужным жаром отозвался он. — Прямо сейчас написать?

— Немедленно.

В эти несколько дней Луи мог подойти к Джонатану на расстояние вытянутой руки дважды — возле церкви и неподалеку от полицейского управления. Это был хороший знак: Мбоа явно был благосклонен к своему верному слуге. Но Луи знал, что время еще не наступило, и, пока он не пройдет по следам крови семьи Лоуренс до конца, убить Джонатана не удастся. И вот здесь возникли неожиданные трудности. Совершенно внезапно в поместье Лоуренсов появился патруль из двух десятков констеблей.

Они круглосуточно обходили все плантации, проверяли каждое подсобное помещение и останавливали каждого, в ком хоть немного сомневались. Практически белый Луи был бы заметен среди трех с половиной сотен черных, как месяц на ночном небе, а значит, оставалось затаиться неподалеку и ждать.

Когда Джонатан вернулся от Фергюсона, Платон взял из его рук плащ и трость и только потом произнес:

— Второй уже здесь.

У Джонатана подкосились ноги.

— Где?!

— Недавно вокруг дома прошел, затем в деревню наведался, а сейчас, наверное, в камышах.

— Откуда знаешь?

— Вот… — Платон сунул руку в карман и вытащил горсть мелких разноцветных предметов.

— Что это?

— Унгу… что-то вроде вашего креста. Это его защищает.

Джонатан наклонился над розовой ладонью Платона и вгляделся: связанные в пучки цветастые птичьи перышки, три аккуратно просверленных камушка, надетых на тонкую, видимо, тоже птичью кость, пропитанная кровью тряпица…

— А это не дети оставили?

Платон поджал губы.

— Нет, масса Джонатан. Это не дети. И если вы будете так же прятаться, вы потеряете все: и жизнь, и душу. Вы должны принять вызов и дать Мбоа крови.

Джонатан похолодел. Он и сам это уже чувствовал, а главное, откуда-то он совершенно точно знал: теперь полиция ему не защита.

— Ладно, — тихо произнес он. — Сегодня вечером провожу дядюшку, и начнем. Все равно свадьба не состоялась.

Тем же вечером, проводив дядюшку на пароход и переговорив с новым управляющим, Джонатан надел высокие отцовские сапоги, подпоясался отцовским ремнем, сунул за пояс два заряженных пистолета, выбрал мушкет, повесил на шею бинокль и вместе с Платоном вышел к уже приготовленным лошадям.

— Далеко собрались, сэр Джонатан? — поинтересовался не отходящий от дома констебль.

— А что мне, ждать, пока меня здесь зарежут как барана? — отрезал он.

Констебль недовольно крякнул.

— Я, конечно, запретить вам этого не могу, но, может быть, не стоит? Все-таки в доме вы под охраной, послушайте меня, я не первый год в полиции…

Джонатан окинул констебля суровым взглядом, но ничего на это не ответил. Сам он прекрасно знал, что у него нет выбора, и этого было вполне достаточно, чтобы отодвинуть в сторону все продиктованные здравым смыслом предложения. Мбоа снова хотел крови, и ничего с этим поделать было нельзя.

Они проехали вдоль поймы Миссисипи порядка десяти миль, когда Джонатан заметил в бинокль первых двух кандидатов для Мбоа. Это была парочка: щуплый ниггер лет семнадцати и его подруга — симпатичная пухленькая девица.

— У тебя все готово? — повернулся он к Платону.

— Конечно, масса Джонатан, — кивнул тот. — Но вы же помните, что из ружья нельзя?

Джонатан усмехнулся. Он помнил, да он и не стал бы никого убивать из ружья — совсем не те ощущения. В конце концов, не только Мбоа соскучился по свежей крови.

Они спрыгнули с лошадей, привязали их в ближайшей ложбинке и где бегом, пригибаясь, а где и ползком преодолели три сотни футов, отделявшие их от парочки. Те резвились, как котята.

— Ну подожди! — хохотала толстушка, притворно отбиваясь от парня. — Ты меня еще не попросил!

— Что ты говоришь, Джесси? Как не попросил? — возмущался парень. — Я вот у этой щечки спрашивал, нравится ли ей, и что мне щечка ответила?

— Нра-авится… — хихикала толстушка.

— А потом я у этой грудки спрашивал, нравится ли ей… и что мне грудка ответила?

— Нравится! — заходилась хохотом девчонка.

У Джонатана перехватило дыхание, а сердце буквально заходилось от сладостного предвкушения.

— А потом я у ножек спрашивал, нравится ли им врозь…

Джонатан повернулся к Платону и решительно кивнул:

— Давай!

Словно две черные тени, они выскочили из темноты, и Платон оттащил за ноги парня, а Джонатан ухватил взвизгнувшую толстушку за талию и повернул животом вниз, чтобы не перепачкаться.

— Мамочка! — завизжала она, но визг почти мгновенно перешел в стон, а затем и в хрип.

Джонатан встал на ноги, приподнял толстушкин зад повыше, чтобы голова болталась внизу, и слушал, как толчками выходят и бьются о землю струи молодой, горячей крови. В этот миг он позабыл все свои высокоумные планы и проекты и знал только одно — именно сейчас к нему возвращается его настоящая жизнь.

«А Энни все-таки хороша…» — мелькнуло в голове, но Джонатан стремительно отогнал эту никчемную мысль, повернулся к Платону и захохотал. Тот стоял точно в такой же позе: ноги расставлены в стороны, негритенок подтянут к поясу задом вверх, и выглядело это чрезвычайно комично.

— Красивые фигуры делать будете? — поинтересовался Платон.

— А как же иначе?! — возбужденно хохотнул Джонатан. — Обязательно будем. Только знаешь, Платон, жалко мне с ними со всеми расставаться… — прочувственно, чуть ли не со слезой в голосе добавил он и, взяв девицу за копну курчавых волос, приподнял безжизненную голову. — Ты посмотри, какая красота!

Лейтенант Фергюсон взялся за дело основательно. С прямого указания мэра к нему в кабинет стекались не только все донесения; он детально заносил в добрый десяток папок все, о чем вообще болтали люди — хоть черные, хоть белые. И результат был. Спустя неделю он знал о здешних преступниках больше, чем любой местный констебль, а про великого Мбоа — больше, чем любой из негров.

Он совершенно точно, хотя и с некоторым удивлением, выяснил, что беглая Джудит Вашингтон лицом вылитая Лоуренс, и это несколько меняло общую картину событий. Кроме того, он не один раз сидел вечерами с очевидцами целого ряда событий и, в частности, выяснил, что у констеблей, видевших труп Луи Фернье, были сомнения в том, что это именно он. Тем более что документы при нем были настоящими.

Фергюсон сделал запрос в архив и установил, что Оскар Мак-Кой, чьими документами якобы воспользовался мулат, незадолго до того задерживался полицией за нарушение общественного порядка, а после этого словно испарился в воздухе. И даты пропажи бродяги и смерти беглого мулата от рук шерифа Айкена были весьма близки.

И вот тогда Фергюсон отчетливо почуял запах следа. Он прошел через весь город, нашел двух бездомных пьяниц, видевших Оскара незадолго до исчезновения, расспросил их, чем конкретно обладал их друг, сравнил полученный список с перечнем предметов, изъятых полицией при обыске трупа и шалаша мулата, и затаил дыхание. Списки были одинаковы! Вплоть до котелка, чайника и количества мелких наличных денег — именно столько Оскар выиграл в кости перед тем, как исчезнуть.

Выходило так, что тесно связанный с Аристотелем беглый мулат по имени Луи Фернье мог быть жив! Фергюсон тут же вспомнил, что сделал неведомый убийца с телом пожилого фермера Леонарда де Вилля, и даже взмок от ясности и точности вырисовывающейся картины. Все становилось на свои места.

Теперь лейтенант почти не сомневался, что Платон — фигура достаточно вторичная, и все убийства до единого — дело рук Луи Фернье, выбравшего в качестве конечного пункта поместье Лоуренсов.

Но вот что касается конечной цели Фернье, здесь лейтенант терялся. По одной версии, цель Фернье — семья Лоуренс. Это хоть как-то объясняло жуткую смерть отца Джонатана, и именно на этом настаивал Платон, когда говорил о том, что некто идет «по следам крови Лоуренсов».

Но, с другой стороны, семейство Лоуренс с мулатом Луи Фернье не связывало ровным счетом ничего, а вот Платон когда-то имел к ферме Леонарда де Вилля самое прямое отношение. И могло быть так, что старый ниггер просто прикрывался хозяином, чтобы выжить самому.

Почему так? А бог его знает! Может быть, этого мулата науськал на месть Платону давно уже покойный Аристотель Дюбуа. В любом случае центральной фигурой дела теперь становился Луи Фернье.