Мир на краю бездны - Александр Шубин

Пока в Риме проходила эта церемония, эфиопы развернули наступление на Аксум и при Тэкезе нанесли итальянцам существенный урон. Итальянцев спасло от разгрома только отсутствие у эфиопов современного тяжелого вооружения и нерешительность императора Хайле-Селасие, который отказался бросить в прорыв гвардию, наиболее боеспособную часть своей армии.

Тогда Муссолини приказал применить химическое оружие, запрещенное международными конвенциями. Впервые ипритовые бомбы были сброшены на эфиопов 2 января 1936 г. В сражении в Тембиене, где эфиопы снова наступали, химическое оружие применялось вновь. Однако итальянцы не смогли сломить сопротивление противника. Позиционная война продолжалась. Только 29 февраля, проложив себе дорогу артиллерийским огнем и ипритом, маршал Бадольо сумел окружить часть эфиопской армии к северу от Тэкезе и к западу от Аксума. Применение химического оружия, от которого у эфиопов не было средств защиты, делало позиционную войну невозможной. Хайле Селассие писал: «Началась бомбардировка. Вдруг солдаты начали бросать винтовки, закрывать глаза руками и падать на землю. Сверху на нашу армию медленно опускалась смертоносная мгла. Все живое, что еще оставалось после бомбардировки, было уничтожено газами. В этот день полегло столько людей, что нет сил назвать их число… Мы атаковали пулеметные гнезда, артиллерийские позиции, почти с голыми руками шли на танки и захватывали их. Не сломили нас и воздушные атаки, но с отравляющими газами мы ничего не могли поделать»[301].

31 марта под Май-Чоу эфиопы перешли в наступление в последний раз, уже в явно невыгодных условиях. Император бросил в сражение гвардию и потерял ее. После этого он вынужден был отступать в сторону столицы. Итальянцы бросили вдогонку колонну войск на автомобилях. 2 мая 1936 г. они вошли в Адис-Абебу. Муссолини заявил, что война окончена. Но к этому времени итальянцы контролировали только треть страны. Правда, император решил направиться в Европу, чтобы там отстаивать права Эфиопии на независимость. Вероятно, это было оправдание стремления сохранить собственную безопасность — выступление императора в Лиге наций не встретило сочувствия, что было понятно. Однако отъезд императора не означал прекращение функционирования эфиопского государства — в стране осталось правительство во главе с расом Ымру, которое до декабря 1936 г. работало в Горе. Даже после пленения председателя правительства в Эфиопии продолжало действовать несколько полупартизанских армий численностью по несколько десятков тысяч человек. Некоторые из них кружили вокруг Адис-Абебы (и в октябре 1936 г. даже дали в столице бой итальянцам), а некоторые — контролировали целые провинции и громили итальянские отряды до 8 тыс. человек. Ни террор, развязанный фашистами в 1937 г., ни попытки проведения более либеральной политики в 1938–1939 гг. не дали Италии возможности установить контроль над территорией созданной здесь колонии «Восточная Африка». Во время «гибкой политики» итальянцев в 1938 г. масштабы национально-освободительной борьбы несколько снизились, но в 1939 г. война вспыхнула с новой силой. Поэтому можно согласиться с А. В. Никольским в том, что окончание итало-эфиопской войны правильнее датировать не 1936 г., а 1941 г.[302], когда англо-эфиопская армия разгромила итальянцев в этом регионе уже во время Второй мировой войны. Продолжение войны в Эфиопии влияло на позицию Муссолини в Европе. Он пока не был заинтересован в новых крупных завоеваниях — было нелегко «переварить» и Эфиопию.

В Европе, тем не менее, быстро согласились считать очередной очаг войны потухшим. Лига наций 4 июля 1936 г. отменила свои санкции против Италии. В 1938 г. Великобритания и Франция признали аннексию Эфиопии Италией. Уже в конце июля 1936 г. итальянским вооруженным силам нашлась новая работа — началась война в Испании. Она еще больше удалила Италию от былых союзников в сторону Германии. Пытаясь вернуть Италию в лоно Антанты, Великобритания и Франция решили пожертвовать республиканской Испанией. Но они не помогали Италии в ее действиях активно, и в этом отношении дружба с Германией была предпочтительнее.

Искусственные системы хрупки — вытащишь один камень, и все начинает рассыпаться. Версальская система относилась именно к таким системам. Следующей целью Гитлера была демилитаризованная зона вдоль Рейна. По условиям договора немецкие войска не должны были ее занимать, чем дополнительно гарантировалась безопасность границ Франции. Гитлер ждал только повода, чтобы восстановить полный суверенитет Германии над зоной.

12 февраля 1936 г. Франция ратифицировала франко-советский пакт. Гитлер заявил, что это — враждебный акт в отношении Германии, и что западная полоса Германии за Рейном будет занята немецкими войсками, чтобы укрепить оборону страны перед лицом международного сговора. 7 марта три немецких батальона перешли Рейн. Французы легко могли бы поставить нарушителей Версаля на место, так как их армия значительно превосходила немецкую.

Франция, обладавшая 13 дивизиями на границе и десятками дивизий в тылу, не решилась вступить в бой. Во-первых, французы считали, что Рейн перешли 35 тысяч солдат. Во-вторых, действия Гитлера считались справедливым восстановлением суверенитета, который ограничивал Версальский договор. Гитлер по своему обычаю немедленно поклялся, что Германия никогда не нарушит мира. В-третьих французы не хотели воевать. И это было важнее всего.

Позднее Гитлер говорил: «когда мы вошли в Рейнскую область с горсткой батальонов, — в то время я рисковал многим»[303]. Если бы Франция ввела войска в Рейнскую зону, только что созданному вермахту пришлось бы спешно отступать. Это бегство, позорный провал первой внешнеполитической авантюры, могло привести к внутриполитическому кризису в Германии и даже падению Гитлера. При желании французы могли не останавливаться и на Рейне. Но для оккупации строптивой Германии нужно было бы провести мобилизацию во Франции. А французы не хотели менять размеренный мирный быт на армейские будни.

Можно было бы обойтись и без мобилизации, если бы французские войска были поддержаны британскими. Министр иностранных дел Франции П. Фланден консультировался по этому поводу с английским коллегой, но безуспешно. Никто не хотел воевать. А Гитлер не переставал делать миролюбивые заявления, напоминать о неравноправном положении Германии среди других европейских народов. Эта антиимпериалистическая риторика вызывала сочувствие. И он снова выиграл, став национальным героем. «В марте 1936 года две западные державы имели последний шанс, не развязывая большой войны, остановить милитаризацию и агрессивность тоталитарной Германии и привести к полному краху, как отмечал сам Гитлер, нацистский режим. Они этот шанс упустили»[304] — пишет У. Ширер.

Комментируя результаты Версальского договора по свежим следам его краха, британский исследователь М. Джордан писал: «Германия не могла не затаить злобу. Но только одни французы были готовы предусмотреть в договоре контроль за выполнением и наказание за нарушения договора, т. е. создать условия, необходимые для соблюдения договора; и только одни французы обладали волей, но, как показали события, не обладали силой, для того, чтобы выполнять договор в том духе, в каком он был составлен»[305]. Мы видим, что все обстояло как раз наоборот — французы обладали силой, но, как и их союзники, не обладали волей. Почему?

Реакция на оккупацию Рейнской зоны представляет собой первое крупное событие политики умиротворения, положившее начало целой цепи последующих. Умиротворение представляет собой загадку мировой истории, которая уже на этом примере особенно хорошо заметна. Есть договор. Есть военные интересы Франции. Есть ее преобладание в силах. И тем не менее нарушитель спокойствия получает то, что хочет.

Советские исследователи объясняли умиротворение стремлением капиталистических стран руками Гитлера покончить с СССР: «Задуманная дипломатическая комбинация сводилась к следующему: фашистские державы — участницы пакта, возьмут на себя задачу спасти Европу от „большевистской опасности“. Западные же демократии обязуются щедро вознаградить своих наемников»[306], — комментирует советский историк создание «Пакта четырех», продиктованное, как мы видели, совсем другими соображениями. Практически той же логикой объясняются и другие события «умиротворения».

Так боялись Советский Союз, так ненавидели его. Мы увидим, что у части умиротворителей действительно было намерение направить агрессию Германии против СССР. Но вот незадача: те умиротворители, которые стремились натравить Гитлера на Сталина, не принимали советскую мощь всерьез и не боялись Советского Союза. А те, кто считали его силой и, следовательно, потенциальной угрозой, предпочитали заручиться советской поддержкой. Таким образом, стремление направить германскую агрессию на восток было не причиной умиротворения, а одним из средств решения проблемы. Слабый Советский Союз представлялся огромным резервуаром, в который могла уйти агрессивная энергия Германии, достойной платой за мир на Западе. Не Советского Союза боялась западная элита, а войны. Даже маленькой войны в 1936 г. Парадоксально, но по мере развития умиротворения Германия все усиливалась, ставки становились все выше, возможная война — все страшнее. И в конце концов она разразилась в гораздо больших масштабах, чем та, что могла покончить с Гитлером в 1936 г. Но покончила бы эта гипотетическая война 1936 г. с германским реваншизмом? И покончено ли с ним по сию пору?