Народная монархия - Иван Лукьянович Солоневич

были переполнены польским «цветом общества», пропивавшим последнее свое достояние, – цвет Польши все-таки жил мечтой о политической, культурной и религиозной миссии Польши на варварском русском востоке. Вы скажете – сумасшествие! Я скажу – истерика! Но Польша будет считать эти планы разумными, исполнимыми и само собою разумеющимися.

Это есть польская доминанта. Это есть внутреннее «я» страны, от которого страна отказаться не может – как не могут немцы отказаться от своей воли к власти.

Доминанта Германии

Мое поколение было воспитано на той классической русской литературе, о которой я уже говорил: великая и очень вредная литература. Под ее влиянием мы вошли в жизнь с совершенно исковерканными представлениями о реальности. Представление о германской реальности для нас воплощалось в толстовском Карле Ивановиче, таком трогательно-беспомощном и сентиментальном, или в генерале Пфуле, столь же беспомощно самоуверенном в его «эрсте колонне марширт», и вообще в аккуратном до смешного немецком булочнике («хлебник – немец аккуратный»), колбаснике, чиновнике, – которые пришли в широкую русскую землю честно есть свой хлеб.

В большинстве случаев они ели его честно… Кое-что другое писал Достоевский в «Бесах», но Достоевский был писателем Васильевского острова и специфически немецкого василеостровского социального склада (в его времена Васильевский остров был населен по преимуществу всякой немецкой мелкотой). Но все это касалось нашего внутреннего немца, и о немце германском мы имели самое нелепое представление: народ поэтов и мечтателей – «Dichter und Träumer», родина философии, этакие комические Фрицы и Морицы, о которых мы читали еще у Буша. О том, что есть немецкий дух на самом деле, – об этом наша литература нам не сказала ничего. Говорили славянофилы – но их не читал никто. Надрывно предупреждал Герцен – но и он был вне большой литературы.

Наше довоенное среднее представление о немцах отражало по преимуществу нашу собственную внутреннюю разладицу. Германофильскими у нас были обе борющиеся стороны – и революция, и реакция. Для революции Германия была родиной Гегеля и Маркса – с их философской эрудицией, для реакции – родиной унтер-офицера, с его прозаическим кулачищем. Революция пыталась организовать свой идейный капитал на базе немецкой философии, реакция – свой земельный капитал – на базе немецких управляющих. И обе стороны проворонили немца таким, каким он является в его исторической реальности.

Так социальный склад страны обуславливает собою не только ее самочувствие: он обуславливает и ее зрение. Обе стороны правящего слоя, сталкивавшиеся с немцами и обязанные доложить русскому народу о его западном соседе, рассматривали этого соседа исключительно с классовой – а не национальной точки зрения. А мы в гимназиях изучали историю Германии, – ничего не могли понять в кровавой каше бесконечных Карлов Коротких и Карлов Лысых, Иоганнов и Фридрихов, герцогов и князей, – ибо у нас не было той точки зрения, с которой эта каша могла бы быть объяснена. Эту точку зрения нам дали две мировых войны; можно было бы получить ее и более дешевым путем…

Перед Второй мировой войной наш историк-романист М. Алданов писал о Первой мировой войне: «Никогда еще мир не видал такой могучей и всесокрушающей машины, какую имела Германия в мировую войну. Беда было только в том, что люди, стоявшие во главе этой машины, решительно не знали, что надо делать».

M. Алданов является блестящим историческим художником. Его ценность как исторического мыслителя, я боюсь, значительно ниже: немцы знали, что надо делать – конечно, с их немецкой точки зрения, – надо было строить немецкое мировое могущество. Но для этой стройки у них было одно единственное оружие: меч. Его оказалось недостаточно уже и в 473 году – в год падения Римской Империи. Его оказалось недостаточно и в 1914, и в 1939 году. Но кроме меча никаких других орудий мирового могущества в распоряжении немцев не было, нет и никогда не будет. Его не было ни при Одоакре, ни при Карле Великом, ни при Вильгельме, ни при Гитлере: чего-то не хватает.

На вопрос о нехватке орудий строительства немецкая литература точно так же не дает нам решительно никакого ответа, как не дает русская на аналогичный вопрос о наличии этих орудий в России. И ответа нужно искать не в литературе, а в фактах, то есть в истории. А в этой истории Карлы и Фридрихи являются не «вывесками над историческим процессом», как до Ленина и Сталина говорили марксисты, и не «двигателями исторического процесса», как говорили тоже до Ленина и Сталина наши народники о великих людях истории, – они являются симптомами. Симптоматичными были наши серенькие московские цари-собиратели, так не любившие хвататься за нож, симптоматичными были и немецкие фюреры, так любившие стучать по столу бронированным сапогом. Все они были не «вывесками», не «двигателями», а только симптомами известной национальной доминанты – определяющей черты общенационального характера.

Современная Германия лежит в самом центре Европы, в мягком умеренном климате, не знающем ни морозов, как на нашем севере, ни засух, как на нашем юге, ни наводнений, как на Миссисипи или Желтой реке. Плодородная почва, с очень большими запасами каменного угля, железа, меди и прочего – почти всего, кроме нефти, которая до мировых войн никакой роли вообще не играла. Ее территория прорезывается рядом незамерзающих рек, впадающих в незамерзающие моря, где у Германии есть ряд первоклассных гаваней: Данциг, Любек, Гамбург, Бремен, Кельн. Германия имеет все преимущества континентальной страны и все преимущества морской. Германия не знала татарских нашествий – а наполеоновские не несли с собой ни резни, ни рабства, ни даже порабощения.

Говоря о современной нам Германии, мы не должны, однако, забывать, что несколько больше тысячелетия тому назад вся западная Европа была, так сказать, сплошной Германией. После разгрома Римской Империи германские племена расселились по всей тогдашней, очень редко населенной Европе и создали целую серию германских государственных образований – очень недолговечных, впрочем. И не только в Европе, но и в Африке. Лонгобардское, вандальское, бургундское, франкское и прочие королевства, герцогства, княжества и т. д. охватывали всю Европу, и во всяком случае весь ее правящий слой был германским слоем – поэтому, в частности, немцы любят изображать собою «народ господ».

Германские полчища разгромили Римскую Империю и уселись на ее развалинах. Для нас, русских, Римская Империя давно стала пустым звуком – и это напрасно. Сейчас мы должны честно сказать, что с момента падения Рима и до сегодняшнего дня, то есть лет тысячи полторы, – наша культурная Европа никогда за всю свою историю не сумела создать ничего, даже и отдаленно похожего на римский культурный мир.