Маяковский и Шенгели: схватка длиною в жизнь - Николай Владимирович Переяслов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Впрочем, поэт Георгий Шенгели отмечает еще одну «высокость» Грина: он был – «высоко честен».
О крысах и их истребителях писали братья Гримм в «Старинных сказках», Гете в «Крысолове», Гейне в «Бродячих крысах» и Гийом Аполлинер в «Музыканте из Сен-Мерри». И еще три истории про «Крысолова» почти одновременно, независимо друг от друга ориентированных на европейскую традицию, появились в России. Два поэтических, один – прозаический. Первый написал Александр Грин (1924), второй – Марина Цветаева (1925), а третий – Георгий Шенгели, в 1926 году.
С москвичкой Цветаевой петербуржец Грин знаком не был, а с Шенгели, поэтом и теоретиком стихосложения, чья книга «Как писать статьи, стихи и рассказы» взбесила Маяковского, был хорошо знаком – они встречались с ним в 1923 году в Крыму.
Нина Николаевна Грин в своих воспоминаниях так описывает первую встречу с Шенгели в Севастополе: «Как-то на берегу, у Графской пристани, встретили красивого, молодого человека в тропическом шлеме. Оказалось, это старый знакомый Александра Степановича московский поэт Георгий Шенгели. Два дня всюду ходили вместе, а добрые отношения с ним остались надолго».
Если поэму Цветаевой Шенгели прочел уже после того, как написал про своего «крысолова» и повлиять прямо она на него не могла, хотя и заставила переменить название (первоначально поэма называлась «Гаммельнский Волынщик», а потом «Искусство»), то рассказ Грина он, разумеется, читал и, быть может, именно в честь Грина и с Грином полемизируя, место действия своей поэмы назвал Гринок, чей пейзаж чем-то напоминает Гринландию:
Это было в стране, где струится Клайд,
Травяной прорезая дол…
Он пришел по зеленым и свежим лугам,
Он в старый Гринок пришел.
А в 1928 году на одном из «Никитинских субботников» (литературное объединение с правом издания рукописей) Александр Степанович Грин читал отрывки из романа «Бегущая по волнам». Мнение слушавших было единодушным: «это настоящее, неподдельное искусство». Восторженную оценку этому роману дал и поэт Шенгели, приславший свой отзыв на него в письме от 12 декабря 1928 года:
«Дорогой Александр Степанович, вчера я был глубоко тронут Вашим вниманием и с радостью заменил на полках имевшийся у меня экземпляр “Бегущей” экземпляром с автографом. “Бегущая” – не роман, а поэма, глубоко волнующая, и это ощущение разделяют со мною многие друзья, которым я давал ее читать. Мне кажется, я не ошибусь, сказав, что это – лучшая Ваша вещь: в ряду других произведений, увлекательных, захватывающих, чарующих, “Бегущая” просто покоряет: после нее снятся сны… Спасибо и за присылку книги, и, главное, за то, что Вы ее написали.
Всего Вам доброго, дорогой Александр Степанович, – до скорой (надеюсь) встречи. Теплый привет Нине Николаевне, чьи черты угадываются в одной из героинь “Бегущей”. Нина приветствует вас обоих. Жму руку.
Ваш Г. Шенгели».
В апреле 1956 года Георгий так рассказывал Ольге Порфирьевне Вороновой о своей дружбе с Александром Степановичем Грином:
«С Александром Степановичем Грином мы были знакомы лет семь, но виделись очень редко. Это были, что называется, считанные встречи, – то в Москве (иногда, приезжая из Крыма, он ночевал у меня), то у него в Феодосии. Но помню его хорошо. Он был высоко честен, строг и чопорен, не любил ни малейшей фамильярности; резко обрывал всякие попытки панибратства. Из-за подчеркнутой сдержанности и строгости на многих производил впечатление загадочное; уверен, что именно в этом корень ходивших о нем легенд…
В Грине было много детского. Например, он писал юмористические стихи и, читая их, сам смеялся, как ребенок. Обожал оружие, часто рассказывал о разных стычках и сражениях…
Я очень люблю Грина писателя, считаю его первоклассным мастером своего жанра, великим писателем, свежим и необычным, заставляющим очень любить жизнь. И все-таки, что скрывать? Наряду с прекрасными произведениями у него много того, что мы сейчас назвали бы халтурой. Думаю, что возникновение их можно объяснить нуждой. Существовал, например, в Петербурге маленький журнальчик Богельмана и Зайцева. Там платили по пять рублей за рассказ, не читая его. В этот журнал и писал время от времени Грин. Иногда – прямо на извозчике. Мне кажется, что именно так был закончен “Новый цирк”. Интересное, развернутое начало и несколько строк скорописи – конец. Впрочем, может быть, это только впечатление…
Вообще-то Грин был очень требователен и к композиции, и к языку, и к технической верности деталей. Помню, он резко возражал против “Баллады об арбузе” Багрицкого, особенно против слов “ножиком вырежу сердце” и “забраны риф и полотна”. Утверждал, что так говорить нельзя.
А однажды он рассказал мне, как где-то под Петербургом вместе с Л. Андрусоном за двадцать девять копеек нанял извозчика. Расплатился с ним, а потом вынул рубль, показал и… зашвырнул его в кусты. Извозчик был очень обижен.
– Я хотел послушать, как ругается извозчик, доведенный до высшей степени раздражения, – сказал Грин.
Кстати сказать, перекликающийся в некотором смысле с этим случаем эпизод произошел в 1920-е годы с Георгием Шенгели, которого однажды в три часа ночи привез с вокзала домой в Борисоглебский переулок извозчик и начал требовать с него плату, многократно превышавшую ту, о которой они договаривались изначально. Профессор ему говорит: «Нет, нет, это слишком много». А извозчик в ответ: «Тогда я не отдам чемодан», – и стал демонстративно заворачивать лошадь. Тогда Шенгели вскипел и дал, как принято говорить, этому извозчику в ухо. Извозчик сразу смяк и подобревшим голосом произнес: «Ну, так бы сразу и говорили, что барин!» – и, удовлетворенный, уехал. – Н.П.
Грин отчетливо сознавал, что стоит особняком в ряду писателей, и гордился этим. Читательский успех у него был широкий. Но критика относилась к нему свысока и упрекала в плохом языке, напоминающем перевод с английского.
Что я особенно ценю в произведениях Грина? Переплетение романтической и реалистической стихии. Мечту – не отвлеченную, абстрактную, а, если можно так выразиться, мечту, поставленную тут же. Этим-то она и наиболее убедительна. Думаю, что этим и объясняется успех Грина у публики развитой, интеллигентной».
Весной 1931 года Александр Степанович начал чувствовать серьезное недомогание, но врачебные обследования того времени никакого диагноза не поставили. Осенью того же года состояние здоровья Грина значительно ухудшилось. На этот раз врачи обнаружили и ползучее воспаление легких, а затем и обострение туберкулеза легких. Даже знаменитый целебный климат Старого Крыма, наиболее подходивший для лечения именно такого вида заболеваний, не приносил писателю заметного
