Король в изгнании - Джеймс Гарднер

(Только не спрашивайте меня, зачем бог сотворил вселенную, полную лекарств, а затем не велел их употреблять. Боги порой обожают создавать нечто великое и подсовывать его прямо вам под нос, а потом заявлять: «Если ты воистину любишь меня – никогда к этому не прикасайся». Примерно так, как моя сестра, когда прятала у меня в комнате свой дневник, чтобы отец его не нашел.)

– Я не оптер, – сказал я. – Я… гм… другой.

– Ты разведчик, старина, – ответил Тобит. – Мы все другие.

Но я был другим незаконно. Об этом я, естественно, не стал говорить вслух – если что-то и удалось вбить мне в голову, так это то, чтобы я всегда молчал о том, как стал таким. Не просто потому, что я был генетически модифицирован. Если уж говорить правду, то я в некотором роде был клоном собственного отца.

Ужасно, верно?

Конечно, не в точности им – врач, который меня проектировал, начал с отцовской ДНК, а затем внес в нее изменения с тем, чтобы сделать меня еще лучше. То же можно было сказать и про Саманту – та же самая личность, клон отца, за исключением того, что у нее была X-хромосома там, где у меня была хромосома Y. Что означало, что той же самой личностью она быть никак не могла. Вам, конечно, известно о генетических пороках, связанных с полом, когда если ты девочка – с тобой все в порядке, но если мальчик, то у тебя обязательно обнаруживаются какие-то недостатки. Сэм как-то раз пыталась мне рассказывать про различия X– и Y-хромосом, но у меня не было особого желания слушать. Все равно ведь ничего не изменить, верно?

Даже если сестре и не удалось объяснить мне, почему я получился таким глупым, она недвусмысленно дала мне понять, что я должен хранить свое происхождение в тайне. Клонирование в Технократии было запрещено уже много столетий, а генетические модификации строго ограничивались «устранением катастрофических нарушений», так что, если вам просто хотелось, чтобы ваши дети были красивее или умнее, вас могли посадить в тюрьму.

Хуже того, такие дети считались «потенциально неразумными», поскольку никто не мог предсказать, каким образом изменения в ДНК могут повлиять на «моральные характеристики». Слишком много факторов приходилось принимать во внимание и слишком много чудовищных примеров имело место в течение многих лет, когда люди пытались получить идеальное потомство, а в итоге получали монстров – психопатов, убийц или таких, у кого с мозгами дела обстояли куда хуже, чем у меня. Если бы на флоте знали правду о Сэм и обо мне, нас никогда больше не допустили бы ни на один корабль – из опасения, что мы можем внезапно свихнуться и стать неразумными существами, в которых уже нет ничего человеческого.

Чем больше я об этом думал, тем больше сожалел, что позволил Тобиту привести меня к доктору. Но мне просто не хватило тогда сообразительности.

– Гм…

Я пытался сочинить какую-нибудь причину, из-за которой меня нельзя обследовать. Неплохо, конечно, если бы отец меня предупредил о подобном распоряжении, так что оно не застало бы меня врасплох, но он, естественно, этого не сделал. Все, что я смог, это пробормотать:

– Моему отцу не нравилось, когда врачи слишком мной интересовались.

Фестина сочувственно посмотрела на меня. Вероятно, она решила, что мой отец был оптером, что окончательно повергло меня в замешательство.

– Не волнуйся, – сказала она, – если тебе разрешено проходить медицинское обследование в экстренных случаях, считай, что сейчас именно такой случай и имеет место. Ты получил две дозы яда королевы, Эдвард, а это дело серьезное. Лишь немногие из людей когда-либо подвергались действию этого яда, но для некоторых из них оно повлекло хронические расстройства здоровья. Верно, доктор?

Вересиана вопрос явно смутил. Трудно быть флотским врачом: на каждой новой планете, которую посещают люди, есть тысячи незнакомых болезней, с которыми до сих пор никому не приходилось сталкиваться. В медицинские базы данных занесены миллионы способов лишиться здоровья, и для многих из них зафиксировано лишь по три-четыре случая. Вряд ли Вересиан был в состоянии удержать все эти сведения в своей голове. Как и любой врач, он искал то, что нужно, когда это действительно было нужно, и в данный момент ничего не знал о мандазарском яде.

– Да, отвратительная штука этот яд, – пробормотал Вересиан. Он снова взглянул на Фестину и решил, что вряд ли ошибется, если согласится с адмиралом. – Этот случай определенно можно считать экстренным. Определенно. – Он повернулся ко мне. – Не могли бы вы снять футболку, разведчик?

– А надо?

– Давай, – проворчал Тобит, – забудь о том, что твой папаша терпеть не мог докторов. Сколь бы полоумным ни был твой старик, вряд ли он захотел бы, чтобы ты отправился в «Ох, дерьмо».

«Ох, дерьмо» – так у разведчиков было принято называть смерть, «погибшие» – ушедшие в «Ох, дерьмо». Разведчики часто выкрикивали эту фразу за мгновение до того, как их микрофон умолкал навсегда. Что такое они увидели, прежде чем передача прервалась, – узнать это удавалось редко.

«Вряд ли мой папаша особенно расстроился бы», – подумал я.

С другой стороны, отец иногда все же позволял мне общаться с врачами. И на экране вовсе не вспыхивала надпись «Генетически модифицированный клон», стоило мне лечь на смотровой стол. Вряд ли Вересиан нашел бы что-то подозрительное, если только не стал бы полностью расшифровывать мой геном… только зачем ему это?

– Ладно, – пробормотал я.

Фестина и Тобит наблюдали за тем, как доктор прослушивал мне сердце и заглядывал в горло. На самом деле, пока Вересиан возился со стетоскопом, датчики по всему помещению снимали куда более точные сведения и сравнивали их со всей доступной информацией в базах данных – но Сэм всегда говорила, что многим нравится привлекать внимание к собственной персоне. «Медицина – на девять десятых игра на публику, – как-то раз сказала она мне, – и дипломатия тоже».

Впрочем, на публику сейчас играл не только доктор. В конце концов, я был здесь единственным без футболки, и ни Фестина, ни Тобит не сделали даже попытки уйти, когда начался осмотр. Нет, они особо на меня не таращились, но смотрели весьма пристально, особенно когда Вересиан заставлял меня глубоко дышать. Видимо, они были родом из тех частей Технократии, где люди не стеснялись собственного тела. Но даже в этом случае, если бы осмотр продолжился ниже пояса, мне вовсе не хотелось присутствия толпы зрителей и особенно Фестины.

Вересиан закончил с простыми процедурами и подошел к терминалу, чтобы ознакомиться с показаниями датчиков. Пока он просматривал отчет, у меня вдруг зачесалось с внутренней стороны локтя – видимо, там трудились наниты, проникнув под кожу и отсасывая кровь из вены – мало чем отличаясь от нанитов-«глаз», пробравшихся в ядовитые мешки королевы.