Фьямметта. Фьезоланские нимфы - Джованни Боккаччо

И с новой жаждой он бежит за милой.

CXVII

Как головня погаснуть уж готова

И тлеет только искоркой одной,

Но вздоха ветра, мощно излитого,

Достаточно — и с силою иной,

Сильнейшей во сто крат[233], пылает снова, —

Так Африко, почуяв новый зной,

Лишь возглас жалостный над ним раздался,

Все пламенней, все жарче разгорался.

CXVIII

Он закричал: «Юпитер, видно, хочет,

Раз хочешь ты, чтоб пал здесь мертвым я;

Твою надежду тотчас он упрочит

Всей силою стального острия,

Что сердце мне пронзит и кровь источит,

Пройдя всю грудь насквозь. Вина — твоя.

А мне — восторг: покончить с жизнью сею

В горении любви — рукой твоею!»

CXIX[234]

Едва лишь Африко закончил слово,

Как на вершину Мензола взошла,

И ясно он ее увидел снова;

Она сошла, — ее сокрыла мгла,

И тотчас он почуял много злого:

Меж них долина длинная легла, —

И крепко не на шутку он боялся,

Чтоб след ее совсем не затерялся.

CXX

И он с трудом вершины достигает

И тщетно взорами ее следит.

И как охотник часто поступает,

Чуть птица снимется и улетит

И из виду ее он потеряет:

Лицо поднявши, ротозей глядит;

Бежит туда-сюда, стоит на месте,

И, как в беспамятстве, все это вместе, —

CXXI

Так Африко ее с своей вершины,

Подняв высоко голову, следит.

Лоб трет себе руками без причины,

Свою фортуну злостную хулит

За все ее бесчисленные вины.

И к лесу он дремучему спешит,

И вновь назад; бормочет: «Что за чудо!

Нет, вон туда пошла она отсюда».

CXXII

И тотчас он туда бегом пускался —

Уж где бы ни было ее сыскать, —

И снова, не увидев, возвращался,

С отчаяньем в душе бежал опять

И, отбежав немного, вновь решался

Идти иным путем. Но угадать

Никак не мог, все недоумевая, —

Что делать, где искать еще, — не зная.

CXXIII

И он твердил себе: «Она, пожалуй,

Вот тут, в лесу пространном и глухом!

И если так, то без приметы малой

Мне не сыскать ее, блуждая в нем;

И больше месяца бродя, усталый,

Всей чащи я не обыщу кругом.

И ни следа! Ведь если бы вступила

Тут в лес она, хоть след бы проложила.

CXXIV

Хотя бы весть мне сердце провещало,

Куда пошла она! Не счесть путей,

А ведь из них один она избрала.

И дальше устремляясь так за ней,

Пойду ли ощупью куда попало —

И не туда приду всего верней,

А дара уж теперь не потеряю

Печального, которым обладаю.

CXXV

Не знаю я, идти или остаться

И ждать, не выйдет ли сюда сама;

И верховой здесь мог бы затеряться, —

Такая глушь в лесу, такая тьма,

Что и его бы следу не сыскаться.

А ежели послушаться ума, —

Далеко быть мне на полмили надо,

Чтоб ею брошена была засада».

CXXVI

И он взглянул на солнце. Час десятый[235]

Уж близок был. И он себе сказал:

«Что тешиться надеждою богатой?

Надежды нет, которой я дышал;

Здесь тратить время — тщетной было б тратой».

И в памяти рассказ отца вставал

О двух любовниках — что накануне

Он слышал, — как погибли вместе втуне.

CXXVII

А тут же и Амурово шептанье:

«Что мне Диана? Не боюсь ее.

Раз увенчать бы страстное желанье, —

Век было б сердце счастливо мое.

И кончится пускай существованье, —

Я бога восхвалю за бытие.

Но за нее крушился б я душою:

Из-за меня ей смерть была бы злою».

CXXVIII

Одно другим сменяя рассужденья,

Здесь Африко немало пребывал,

Не в силах разрешить свои сомненья, —

Амур его, лелея, обольщал.

И наконец-то, ради сожаленья

К отцу, что крепко дома тосковал,

Идти домой решил он поневоле

И в путь пустился, полн великой боли.

CXXIX

Так возвращался Африко, тоскуя,

И, что ни шаг, оглядывался он,

Стоял и слушал, мысль одну милуя:

«Не Мензола ль? — вздыхая. — Истомлен,

Что за глупец, что за тоску несу я

Бессменную, всего теперь лишен!

Ты здесь осталась, Мензола», — взывая,

Метанья длил он без конца и края.

CXXX

Но речь о том, как он один метался

При каждом легком шелесте листка

Взад и вперед, и снова возвращался,

И снова шел, была б не коротка.

Каким страданьем в сердце он терзался,

Поймет ведь каждый, — какова тоска

Пути возвратного! Сказать короче,

Домой с тоски едва дошел он к ночи.

CXXXI

Вот наконец в своей каморке малой,

Родителями не замечен, он

На узкую постель упал усталый

И чует — уж у сердца Купидон,

Стрелой его сразивший многожалой, —

И жадно жаждет он его полон,

В тоске простившись с радостью земною,

Вдруг сокрушить хоть смертною ценою.

CXXXII

И Африко, простертый на постели,

Вздыхая тяжело, лежит ничком.

Уколы шпор любовных так горели,

И трижды он вскричал в жару таком:

«Увы! Увы!» — что вопли долетели

До слуха матери. Вскочив, бегом

Она наружу в садик устремилась,

Расслышала его и возвратилась.

CXXXIII

И сына милого воскликновенья

Узнавши, в комнатку к нему спешит;

Сама вся не своя от изумленья,

Вдруг видит