Посольский город - Чайна Мьевиль

Я скучала по иммеру. По его массивному месиву за иллюминаторами корабля, мчащегося к невообразимо далёким частям обыденной вселенной, погруженной в бесконечно древнее нигде. Я представляла себя пионером на исследовательском корабле, выстроенном для неожиданностей и дальних странствий, который преодолевает бурные потоки в опасных частях иммера, распугивая иммер-акул, отбивая атаки, как случайные, так и намеренные. В благородную миссию первооткрывателей я не верила, меня соблазняла сама идея, проект.

— Им пришлось бы строить заправочные станции, — сказала я. — К тому же здесь трудное для погружения место: понадобились бы дополнительные маяки. — Буи, наполовину в иммере, наполовину в пустоте обыденного, с огнями и их иммер-аналогами для ориентира приближающихся к планете кораблей. В ночном небе над Послоградом должны были светиться не только Руины. Его пересекали бы целые ожерелья огней. И пока корабли стояли бы под погрузкой, запасаясь топливом, продовольствием и химикатами для систем жизнеобеспечения, закачивая новейшую информацию и иммерсофт, их команды отдыхали бы в Послограде.

— Они хотят превратить нас в порт, — заключила я.

Уайат добавил:

— Последний порт перед непроглядной тьмой.

Послоград мог стать многокилометровым скоплением борделей, пивных и прочих злачных мест, где предаются порокам путешественники. Я много таких повидала вовне. Тогда у нас могли бы появиться уличные дети, собирающие по улицам урожай объедков и ворошащие мусор на городских свалках. Хотя не обязательно. Никто ведь не заставляет оказывать портовые услуги ценой разрыва всех человеческих связей. Я бывала и в других, более трезвых городах. Но трезвость требует усилий.

Владеть прекрасными, наполовину живыми машинами, редкостями, драгоценными металлами, молекулярная структура которых неповторима во всей вселенной, может быть, и заманчиво. Но владеть последним форпостом познанного мира, контролировать подход к трамплину для прыжка в новый, расширяющийся мир, — это не сравнимо ни с чем.

— А что там, снаружи? — спросила я.

Уайат пожал плечами.

— Не знаю. Тебе виднее, ты же иммерлётчица, но и ты не знаешь. Но что-то там есть. Там всегда что-нибудь есть. — В иммере всегда что-нибудь находилось. — Зачем здесь торчит этот маяк? — продолжал он. — Кто будет ставить предупреждающий огонь там, куда никому не требуется идти? Маяки ставят там, где опасно, но куда надо всем. Путешествие в этом квадрате иммера требует осторожности, но на это есть причины, как есть причины и на то, чтобы прилетать сюда — пролетая мимо по дороге куда-то ещё.

— Они прилетят, — сказали МагДа. — Бремен.

— Чтобы проверить, как у них тут дела.

— У ЭзРа. Чтобы их проверить. — Они переглянулись. — Возможно, уже скоро.

— Скорее, чем мы думали.

— Сейчас больше пяти дней — уже долго, — огрызнулся кто-то из наших. — Нам вот-вот крышка.

— Да, но…

— Что, если мы…

Уайат был умён, проиграв партию, он делал всё, чтобы спасти то, что у него осталось, хотя бы свою жизнь. Он всё нам рассказал, но не от отчаяния, как могло показаться, нет, это была часть его стратегии, игры. Мы смотрели в стекло, за которым сидел Эз. Он поднял глаза и обвёл нас взглядом, как будто видел всех нас.

17

Ариекаи отсиживались на своих крышах, прятались между мёртвыми домами, бродили вооружёнными группами: для защиты от неистовых бескрылых все стратегии были хороши. Ариекайские мертвецы валялись повсюду, между ними попадались кеди, шурази и терранцы, которых убийцы-ариекаи затащили к себе в город неизвестно зачем. Шастали стаи зелле, изголодавшиеся по еде и речам ЭзРа, брошенные своими былыми хозяевами и совершенно, хотя и неумело одичавшие.

Город уже перестал быть городом, от него остались лишь островки обветшавших построек в море войны без политики и победителей, без которых война не война, а какая-то патология. В каждом анклаве находились ариекаи, пытавшиеся оставаться теми, кем они себя ещё помнили. Но их концентрации хватало не больше чем на час, а потом они снова впадали в подобие белой горячки. Их товарищи шептали слова ЭзРа самым слабым, подражая тембру посла. Это были просто слова, предложения. Но иногда бившиеся в конвульсиях ариекаи возвращались в полусознательное состояние: этого бывало достаточно для того, чтобы они вспомнили о деле.

Между чудом уцелевшими посёлками бродили настоящие умалишённые, которые даже не знали, что их бьёт дрожь, хотя тряслись, как в лихорадке, и охотились только за едой и голосом ЭзРа, а ещё друг за другом. Зато тех, которые сами себя изувечили, стало заметно меньше. Я даже подумала, что они, может быть, вымирают.

Местами нам пришлось перенести свои баррикады назад, сдав ещё часть Послограда оратеям. Это совпало с неожиданно начавшимся исходом из города Хозяев — мы ещё звали их так иногда, в приступах чёрного юмора. Ариекаи маленькими, но постоянно увеличивавшимися группами находили отверстия, через которые трубопроводы связывали город с деревней, где производили биомашины, и с дикой природой. Вдоль этих труб они и уходили прочь.

— Может, они думают, что найдут там ЭзРа? — Мы не знали ни того, куда они шли, ни зачем. Я думала, что им просто непереносимо стало жить посреди склепа, в который превратился их город, поминутно натыкаясь на останки тех, кто был когда-то их близкими. Может быть, потребность в спокойной смерти пересилила в них потребность в голосе ЭзРа. Я не позволила себе с облегчением вздохнуть, заметив, что происходит, и запрещала себе надеяться, что, может быть, уйдут и остальные; но надежда вопреки всему всё же жила во мне.

Ра эксгумировали. Я этого не видела.

Мы благодарили Христа за то, что его не кремировали и не переработали на биомассу. Это МагДа спасли тело: сам он не верил, но его семья принадлежала к унитарианскому шаломизму, который чуждался обычной местной практики, и МагДа, из уважения к покойному, добились его захоронения на небольшом кладбище специально для таких еретиков.

Мы волновались, точно будущие родители, пока доктора колдовали над схемами, которые предоставил Уайат. Из мёртвой головы Ра был извлечён имплантат, скрытый усилитель его обычного с виду шейного обруча. Усилитель был длиной с мой большой палец, весь покрытый органической тканью, хотя внутри сплошь терратехнический. Я поневоле задумалась, что было бы, примени конструкторы из Бремена ариеканскую биотехнологию: заразились бы сами имплантаты так же, как все Хозяева, и попалась бы в собственную ловушку аппаратура, которая позволяла Эзу и Ра быть ЭзРа. И что это была бы за теология: божество, поклоняющееся самому себе, наркотик, зависимый от самого себя.

Комитет выскреб учёных отовсюду, где их ещё можно было найти: из оставшихся больниц; с улиц, где они оказывали первую помощь бандитам; и, конечно, из изолятора. Остальных смогли заставить работать угрозами и посулами. Саутель, наш контролёр по научной части, организовала исследования. Они шли быстро.

Полагаю, что Джоэль Руковси, Эз, считал себя законченным притворщиком. Думаю, что мысли о том, чтобы казаться сломленным, поглощали его целиком. Мы спросили его, почему он ничего не сказал нам о спрятанной внутри него технологии, почему готов был пойти на смерть, но не сделал ничего, что могло бы помочь выжить себе и всем нам. Он сослался на какую-то секретную миссию, но, по-моему, у него просто не было ответа. Он пал жертвой собственных тайн.

Он не понимал сидевшего внутри него механизма и лишь в самых общих чертах мог объяснить, что он делает. Он разглядывал вставку, вытащенную нами из Ра, которая лежала в моей ладони, тёплая.

— Я ничего не чувствую, — сказал он. — Я просто знал… что чувствовал он и что надо было говорить. Не знаю, из-за этой штуки всё было так легко или из-за чего другого.

Исследователи разделили на составляющие каждую тончайшую проволочку, которыми вставка соединялась с мозгом Ра, применив к ним дезинтегрирующие техзимы. Нанощупальцы кудрявились из неё во все стороны, точно едва заметные волоски, и подёргивались в моей руке в тщетных поисках нейронной ткани. Вставка улавливала фита, бета, альфа-дельта и другие волны, исходившие из аналогичного предмета в голове Эза, и копировала их, добиваясь невероятной синхронности обоих сигналов. Всё, что происходило в голове одного, тут же узнавал другой.

— А ещё она работает как усилитель, — сказала нам Саутель. — Стимулятор. Подкачивает переднюю островковую долю мозга и переднюю часть коры головного мозга. Центры эмпатии. — Она взяла штуковину в свою лабораторию и изучала её, чтобы понять, что и как она делала, а потом создать вторую такую же. МагДа часами пропадали у неё, ни на миг не позволяя ей отвлекаться от задачи.

— Они что-то задумали, — сказал мне Брен. — МагДа. Сразу видно, что у них есть идея.