Посольский город - Чайна Мьевиль

Вот такие нам снились сны. И в этот пейзаж кошмарных сновидений явился новый бог-наркотик ЭзКел.

Стращать и выхаживать нашу новую надежду я предоставила Брену, МагДа и другим. Сама же я предпочитала заниматься передвижением провианта и оружия. Я знала, когда проснулся Кел, когда его снова представили Эзу, когда они сделали первые совместные попытки, когда готовились к тесту Штадта, когда шёл подсчёт результатов, хотя никогда ни о чём не спрашивала. Я даже избегала Брена.

Слухи о том, что творится, ходили разные, одни говорили, что усовершенствовали автом и он теперь может говорить на Языке, другие — что послы и их друзья готовят миаб и рискнут выйти на нём в иммер, чтобы спастись. Правда, как всегда, оказывалась чуднее вымысла. Когда ЭзКел появились в нашем измученном кошмарами городе, мне стала ясна ещё одна причина, по которой мы скрывали правду: чтобы произвести впечатление. Когда исполняется обещанное — это воспринимается как норма, сбывшееся пророчество ведёт за собой спад. Насколько же более выразительно неожиданно пришедшее спасение?

Информация настигала меня вопреки моему желанию: я знала, когда Кел проснулся, когда ему сняли швы. Как я ни старалась избегать подробностей, но я заранее знала о том, когда ЭзКел впервые должны были выйти в город, и, приготовившись, ждала их там. Вообще-то, там были все, кто ещё остался в Послограде. Даже кеди и шурази пришли. Я видела Уайата в окружении охранников, которые и охраняли, и сторожили его одновременно. Пришли автомы, их тюрингсофт был на пределе, и потому многие из них выказывали неподобающее случаю добродушие. Я не увидела среди них Эрсуль. И только по нахлынувшему разочарованию поняла, что ждала её.

Сузившиеся границы нашего городка были от нас так близко, что мы слышали частое дыхание ариекаев, атаковавших наших баррикады, и свист летевших в них снарядов. Офицеры сдерживали толпу горожан, напиравших на ворота посольства. Тут мне пришло в голову, что я, наверное, отрезала себя от событий в изоляторе специально, чтобы воспринять результат так же, как воспримет его простой горожанин, человек из толпы. Я смотрела вверх, на других членов комитета, расступавшихся, чтобы пропустить вперёд важно шагавшего Кела, за которым шёл Эз.

— ЭзКел, — воскликнул кто-то из их сопровождающих, и, Господи, помоги мне, люди в толпе подхватили его крик и стали скандировать.

Кел выглядел ужасно, ослепительно-яркий свет движущихся ламп только усугублял дело. Он был обрит наголо, кожа на черепе была белой даже по сравнению с бескровным лицом, обруч на шее сверкал. Думаю, его держали на какой-то смеси наркотиков, чтобы не давать ему спать: его движения были мелкими и какими-то суетливыми, как у насекомого. Череп пересекали тёмные швы: большие настоящие стёжки, примитивная технология, к которой прибегли, вероятно, потому, что нанзиматических заживляющих средств просто не осталось, но, с другой стороны, эти стёжки настолько повышали зрелищность, что я даже усомнилась, была ли в них нужда с чисто медицинской точки зрения. Кел не отрывал глаз от толпы. Он смотрел прямо на меня, но наверняка меня не видел.

Джоэл Руковси опять стал Эзом. Физически он не пострадал, но из них двоих наименее живым выглядел именно он. Кел отрывисто заговорил с ним. Слов я не слышала. Эмпатом, то есть приёмником, был Эз, он и должен был делать главную работу.

— Итак, я всё потерял, — сказал, наконец, Кел, обращаясь к толпе. Усилители разнесли его голос, и все затихли. — Я всё потерял, и я пошёл туда, в это место потерь, но потом, когда я понял, что нужен Послограду, я вернулся. Когда я понял, что мы нужны ему… — Он умолк, и я затаила дыхание, но тут вперёд вышел Эз и уверенным голосом — чего нельзя было сказать о его лице — закончил:

— … мы вернулись.

Аплодисменты. Эз опять опустил голову. Кел облизал губы. Похоже, даже местные птицы все до одной собрались на площади и наблюдали.

— Мы пришли, — сказал Кел, — и я хочу показать… — И после короткой паузы, во время которой у меня едва не остановилось сердце, Эз добавил:

— … что мы будем делать.

Они переглянулись, и я вдруг заметила след, оставленный, должно быть, часами подготовки. Они посмотрели друг другу в глаза, и что-то случилось. Я вообразила, как пульсируют в их мозгах имплантаты, как настраивают их на одну волну, расплёскивая вокруг лживое сообщение о том, что они — одно целое.

Эз-подрез и Кел-поворот закончили мысленный отсчёт, открыли рты и заговорили на Языке.

Услышав их, даже мы, люди, ахнули от изумления.

— Я уходил на время, но теперь я здесь.

Город проснулся. Даже мёртвые кварталы содрогнулись. А мы расцвели, точно цветы.

По проводам под улицами, мимо бараков и баррикад, со скоростью электрического тока под кирпичами и асфальтом, по которому не ступали больше ноги терранцев, а лишь бродили замершие теперь ариекаи, под километрами построек, под ждущими смерти животными-домами, вверх и наружу через громкоговорители. Из десятков репродукторов вырвался голос нового бога-наркотика, Эз/Кела, и город, выйдя из ступора, в который он погрузился, замуровавшись в своём несчастье, взмыл на новую высоту.

Тысячи глаз-кораллов воспрянули; обвисшие спинные крылья вскинулись и навострились, улавливая вибрации; раскрылись рты. Обмякшие хитиновые чешуйки стали жёсткими, как черепица, внезапно обретя силу от притока химических веществ, вызванного новым голосом. «Я уходил на время, но теперь вернулся», — и мы прямо-таки услышали, как расправились сморщившиеся кожные покровы, как побежала по жилам кровь, как ускорились обменные процессы в телах, получивших подпитку наркотической энергии, которую они черпали из диссонансов Языка ЭзКела. Сколько хватал глаз, вплоть до самого горизонта, город, его зелле и его обитатели очнулись, словно от летаргического сна, и стали озираться, куда это они забрели, пока были живыми мёртвыми.

По периметру Послограда проснулись ариекайские башни и наполненные газом жилища, посмотрели на нас сверху вниз, открыли уши и начали слушать. Зависимый город вышел из комы, в которую он впал без наркотика. Наши охранники и пулемётчики завопили. Они не знали, что происходит. Их добыча, оратеи, внезапно притихли и прислушались.

Было ясно, что с жизнью Джоэла Руковси покончено навсегда. Сценарий сочинял теперь Кел, а не Эз.

Разными способами, варьируя структуру предложения так, чтобы Язык не терял эффективности, они с Эзом повторяли то, что придумывал Кел. Послоградцы плакали. Мы поняли, что, может быть, будем жить.

Теперь нам придётся пересмотреть способы общения с ариекаями и рассчитать, что мы можем им предложить. Где-то в глубинах этого города, делавшего попытки подняться, должны были остаться те, с кем мы достигали понимания раньше, кто возьмёт теперь ситуацию под контроль и с кем мы сможем работать дальше. Разумеется, это будет нездоровая форма правления. Те немногие, кто в состоянии контролировать свою зависимость, будут командовать теми, кто не может это сделать, будут нашими компрадорами: наркократия языка. А нам будет отведена роль сбытчиков наркотика, осторожно втюхивающих свой товар.

Брен стоял на лестнице, я помахала и стала пробиваться к нему сквозь толпу. Мы поцеловались, веря, что не умрём. ЭзКел молчали. Повсюду, сколько хватал глаз, сотни тысяч ариекаев глазели друг на друга, хотя и под кайфом, но всё же впервые за долгое время осознавая себя.

— Хозяева! — услышали мы с баррикад. Не прошло и нескольких минут, а они уже начали собираться, чтобы унести своих мёртвых.

На один миг, во всех городских кварталах сразу, все слушающие ариекаи и их оживающие жилища замерли, точно окостенев, захваченные ударной волной эмоций. Я видела это потом, в записи. Это случилось, когда Кел и Эз, не глядя друг на друга, но повинуясь единому импульсу, склонились над микрофонами и, имитируя подрез и поворот, безупречно синхронным стаккато произнесли одно слово, которое значило «Да».

Часть седьмая

БЕЗЪЯЗЫКИЕ

19

Я вновь стала торговцем. Вместе с другими летала в корвидах в деревню. По делам. Теперь, в правление ЭзКела, бога-наркотика Второго, мы снова могли покидать Послоград.

В ту поездку нашим спикером были МейБел. Они умели произносить это имя: Эз/Кел.

За недели, прошедшие с нашего последнего вылета, пейзаж внизу сильно изменился. У отрогов скал, там, куда приходили умирать биомашины, лежали скелеты. Луга перерезали тропы, протоптанные сначала машинами, потом теми, кто шёл в город в поисках наркотика, и под конец теми, кто покидал город с целью, так и не понятой нами. Город съёжился, буквально обескровленный чрезмерным количеством смертей.

Мы сели там, где земля была вспахана, но не так, как раньше, а по-новому. Возникало новое общество. Пока ещё слабое. Фермеры снова были зависимыми, теперь от другого наркотика, но это было всё же лучше, чем быть просто измождёнными сумасшедшими, как раньше. Так что у нас не было выбора, приходилось торговать дурью.