Бостонцы - Генри Джеймс

Глава 27

– Вы не хотите общаться со мной в моём доме – и к этому я уже почти привыкла. Но если вы собираетесь игнорировать меня на людях, я думаю, вы могли бы заранее предупредить об этом.

Она говорила с игривой насмешкой, но сейчас он знал, как себя вести. Она была одета в жёлтое и выглядела очень решительной и весёлой. Он поражался её безошибочному инстинкту, позволявшему находить его слабые места. Передняя была абсолютно пуста. Она вошла через заднюю дверь и обнаружила открытое поле для действий. Он предложил подыскать ей место, откуда она могла бы видеть и слышать мисс Таррант, или даже достать для неё стул, чтобы она могла стоя на нём смотреть через головы мужчин, собравшихся в дверях. Это предложение она встретила вопросом:

– Вы думаете, я пришла сюда ради этой балаболки? Разве я не говорила, что я о ней думаю?

– Ну, вы точно пришли сюда не ради меня, – сказал Рэнсом, предвидя подобные инсинуации, – так как вряд ли знали, что я буду здесь.

– Я догадалась, что вы будете – у меня было предчувствие! – заявила миссис Луна и посмотрела на него ищущим и осуждающим взглядом. – Я знаю, зачем вы пришли! – вдруг вскрикнула она. – Вы никогда не говорили, что знакомы с миссис Бюррадж!

– Я не знаком с ней. Я никогда не слышал о ней до того, как она пригласила меня.

– Тогда почему, скажите на милость, она пригласила вас?

Рэнсом понял, что немного поспешил с ответом. Он быстро сообразил, что у него были причины не вдаваться в подробности. Но так же быстро он сумел скрыть свою ошибку.

– Я думаю, ваша сестра была так любезна, что попросила выслать мне приглашение.

– Моя сестра? Скажите ещё, моя бабушка! Я знаю, как сильно Олив вас любит. Мистер Рэнсом, вы так загадочны.

Она отвела его вглубь комнаты, подальше от ушей скопившейся в дверях группы, и он подумал, что она решила устроить лично для себя небольшой аттракцион в передней гостиной, в противовес речи мисс Таррант.

– Пожалуйста, присядьте здесь на минуту. Нас тут никто не побеспокоит. Я хочу сказать вам кое-что особенное.

Она вела его к небольшой софе в углу, где он говорил с Олив несколько минут назад, и он следовал за ней с большой неохотой, заранее жалея о времени, которое предстояло уделить ей. Он уже позабыл, что когда-то задумывался о том, чтобы провести остаток жизни в её обществе, и, глядя на часы, заметил:

– Я не собираюсь пропустить всё самое интересное, сидя здесь.

В следующее мгновение он почувствовал, что ему не следовало так говорить. Но он был раздражён, смущён и не мог ничего с собой поделать. Отказывать даме в просьбе было не характере галантного миссисипца, но он никогда ещё не оказывался в ситуации, когда такая просьба настолько сильно противоречила его собственным желаниям, как сейчас. Он был в затруднительном положении, так как миссис Луна, по всей видимости, собиралась удерживать его здесь столько, сколько сможет. Она оглядела комнату, всё больше радуясь тому, что они предоставлены сами себе, и какое-то время ничего не говорила о том, насколько странно было встретить его здесь. Напротив, она заметно развеселилась и заметила, что теперь он попался, и они не отпустят его просто так, они заставят его развлекать их, вынудят прочитать лекцию – например: «Блеск и нищета Южанок» или «Социальные особенности Миссисипи» перед всем их Клубом-по-Средам.

– Что ещё за Клуб-по-Средам? Кажется, те леди говорили о нём, – сказал Рэнсом.

– Я не знаю, каких леди вы имеете в виду, но Клуб-по-Средам – это здесь и сейчас. Я не хочу сказать, что мы с вами теперь в него входим, как те несчастные люди в соседней комнате. Это Нью-Йорк, пытающийся быть Бостоном. Это культура, подобающая столице. Вы можете не соглашаться, но так оно и есть. А вот и пауза: они все замолкли, будет слышно, даже если там булавка упадёт. Там что, кто-то предлагает вознести молитву? Как, должно быть, радуется Олив, что её принимают всерьёз! Они создали ассоциацию и собираются друг у друга каждую неделю, смотрят чьё-нибудь выступление, или читают газету, или обсуждают что-нибудь. И чем мрачнее и страшнее предмет обсуждения, тем больше они думают над тем, как его исправить. Они считают, что таким образом могут сделать Нью-Йоркское общество более интеллектуальным. Они приняли закон против роскоши – он касается ужина, они ограничиваются чем-то вроде спартанской похлёбки. Когда её готовят их французские повара, она не так уж плоха. Миссис Бюррадж – одна из их основных последователей, и, я полагаю, даже одна из основателей. И когда пришла её очередь принимать у себя собрание, – а они собираются у каждого по одному разу за зиму, – мне сказали, что у неё обычно можно услышать прекрасную музыку. Но такое общество может испортить любую музыку. И миссис Бюррадж пришла в голову экстраординарная мысль (надо было слышать, каким тоном миссис Луна произнесла это прилагательное) – послать в Бостон за этой девушкой. Конечно, это её сын подал такую идею. Он прожил несколько лет в Кембридже – вы же знаете, что Верена оттуда – и часто бывал у неё. Сейчас, когда он уже там не живёт, ему представилась возможность пригласить её сюда. Она приходит к его матери только вместе с Олив. Я просила их остановиться у меня, но Олив величественно отказала. Она сказала, что они хотели бы жить там, куда смогут свободно приглашать «сочувствующих друзей». Так что они поселились в каком-то подобии Ново-Иерусалимского интерната на Десятой улице. Олив считает, что они должны бывать в таких местах. Я была очень удивлена, что она позволит Верене оказаться в подобном обществе. Но она сказала, что они решили не упускать ни одной возможности посеять семя истины, неважно, в салоне или в мастерской, и что если даже один человек примет их идеи, их появление там будет оправдано. Вот что они здесь делают – сеют семя. Но вы не должны стать тем, кто примет их идеи, об этом я позабочусь. Вы уже видели мою милую сестру? Как она ведёт себя, когда собирается выступать против излишеств! Она выглядит так, будто думает, что здесь бесплодная почва, и она пришла оживить её. Не думаю, что она считает, будто хороший костюм является залогом успеха. Должна признаться, со стороны миссис Бюррадж пригласить Верену Таррант – неудачный выход из положения. Лучше уж какая-нибудь пошлая музыка. Почему было не послать за балериной из Нибло – если ей так хочется, чтобы перед ними скакала молодая женщина? Им безразличны идеи Олив, они всё ещё здесь только потому что у Верены такие странные волосы, сияющие глаза, и она ведёт себя как ассистентка фокусника. Я никогда не понимала, как Олив может мириться с тем, какая безвкусная у Верены одежда. Я думаю, всё потому, что она так ужасно сшита. Вы как будто мне не верите – уверяю вас, крой просто революционный. И это бальзам на душу Олив.

Рэнсом с удивлением услышал, что было похоже, будто он ей не верит, так как после первоначального чувства протеста вдруг обнаружил, что с большим интересом слушает её рассказ об обстоятельствах визита мисс Таррант в Нью-Йорк. Немного погодя, и как следует, обдумав услышанное, он спросил:

– Сын хозяйки этого дома случайно не симпатичный молодой человек, очень вежливый, в белом жилете?

– Я не знаю, какого цвета его жилет – но он обычно ведёт себя довольно подобострастно. Верена из-за этого решила, что он влюблён в неё.

– Вероятно, так оно и есть, – сказал Рэнсом. – Вы же сказали, что это была его идея пригласить её сюда.

– О, скорее он любит пофлиртовать.

– Возможно, она заставила его измениться.

– Не в ту сторону, в которую ей хотелось бы, как мне кажется. У его семьи огромное состояние, и однажды он станет его полноправным владельцем.

– Вы хотите сказать, что она собирается связать его брачными узами? – Спросил Рэнсом с присущей южанам апатичностью.

– Я думаю, она считает брак изжившим себя предрассудком. Но бывают случаи, когда нет ничего лучше брака. Например, когда молодого джентльмена зовут Бюррадж, а молодую леди – Таррант. Я вовсе не в восторге от Бюрраджа. Но я думаю, она давно бы захватила в плен этого благородного отпрыска, если бы не Олив. Олив стоит между ними – она хочет сохранить их сестринство, и сохранить её, прежде всего, для себя самой. Конечно, она и слышать не желает о её замужестве, и уже ставит палки в колёса. Она привезла её в Нью-Йорк, и это может показаться опровержением моих слов. Но девушка очень старается, она вынуждена потакать ей, иногда вразумлять, короче говоря, выбрасывать что-то за борт, чтобы спасти оставшееся. Глядя на мистера Бюрраджа вы можете сказать, что это довольно безвкусный джентльмен. Но здесь не о чем спорить, поскольку леди тоже достаточно безвкусна. А она леди, бедняжка Олив. Вы в этом можете убедиться сегодня. Она одета как торговый агент, но здесь она самая утончённая. Верена на её фоне выглядит как ходячая реклама.

Когда миссис Луна замолчала, Бэзил Рэнсом начал опасаться, что в соседней комнате Верена уже начала свою речь. Звук её чистого, светлого, звонкого голоса, идеального голоса для обращения к публике, донёсся до них издалека. Его желание встать так, чтобы можно было как следует слышать и в придачу видеть её, заставило его дёрнуться на месте, и это движение вызвало у его собеседницы издевательский смешок. Но она не сказала: «Идите, идите, наивный вы человек, мне жаль вас!». Она лишь несколько дерзко заметила, что ему, конечно же, достанет галантности не оставлять леди абсолютно одну в публичном месте – так миссис Луна изволила окрестить гостиную миссис Бюррадж – особенно после того, как она попросила его остаться с ней. Благодаря предрассудкам Миссисипи она получила от бедного Рэнсома желаемое. В его личном кодексе чести было непростительной грубостью прекратить беседу с леди во время вечеринки до того, как на его место придёт другой джентльмен. Это было всё равно, что оскорбить даму. Все джентльмены, бывшие у миссис Бюррадж в этот момент, были слишком заняты. Не было ни малейшей надежды, что кто-то из них придёт ему на помощь. Он не мог оставить миссис Луну, и не мог остаться с ней и пропустить то, ради чего пришёл сюда.