Дочь солнца. Хатшепсут - Элоиз Мак-Гроу
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Выйдя из внутреннего двора на залитую ослепительным светом улицу, Тот обнаружил терпеливо ожидавшего Калбу.
— Ну, наконец-то! — воскликнул толстячок, отвалившись от стены. — Я уж думал, что ты проболтаешь со стариком Собачьей Мордой весь день.
— Я думал, что так оно и получится, — ответил Тот и задумчиво добавил: — Знаешь, не стоит называть его Собачьей Мордой. Он не такой уж плохой. По правде говоря, мне кажется, что я его даже люблю.
— Ладно, но имя всё равно ему подходит. Вот, бери финиковый пряник. «Напомни-ка, мальчик, как тебя зовут — Тот? Дот?» — Калба так похоже передразнил наставника, что Тот не смог удержаться от смеха. Он с благодарностью схватил пряник, который, проведя полдня у мальчика в кушаке, оказался слегка помятым, но не стал от этого хуже.
— Спасибо, дружище. Пошли отсюда. — С ловкостью, объяснявшейся большой практикой, мальчики увернулись от запряжённой осликом тележки и направились домой вдоль высоких храмовых стен. После тени внутреннего двора солнце беспощадно палило, обрушиваясь на выгоревшие добела стены, на тучи вездесущей пыли, на яркие одежды рабов, нищих, погонщиков ослов и землекопов с каналов. Через две улицы впереди в просветы между домами ослепительно засверкал Евфрат. Впереди вздымались семь гигантских ярусов Этеменанки. Нижний был окрашен белым, следующий — алым, над ним цветовым крещендо устремлялись к небу чёрный, белый, огненный, серебряный и золотой ярусы. Тот поднял глаза к вершине, но, ослеплённый солнцем, смог бросить лишь короткий взгляд на венчавшую её золотую святыню и, как всегда, изумился тому, что люди своими руками и крошечными инструментами смогли создать такую великолепную вещь. Действительно, крыша святыни там, в вышине, упиралась в небеса — по крайней мере была так близка к ним, что боги иногда опускались и прогуливались по балконам. Только представить себе, что если бы кто-нибудь вскарабкался по всем этим лестницам и пандусам и укрылся на самой вершине, то мог бы увидеть Эа, и Энлиля[103], и Ана, и серебристого Сина[104], луну, с его детьми — Шамашем, солнцем, и Иштар[105], прекрасной владычицей звёзды, прогуливающихся рядом и державших между собой совет...
В дверях показалась фигура, и рука шестнадцатилетнего брата Эгиби вернула Тота к действительности.
— Где ты шлялся столько времени? — раздражённо спросил Эгиби, вновь отталкивая Тота. — Другие ученики давно пришли.
— Я не мог ничего поделать. Меня задержал Инацил.
— Он задержал тебя? Почему? Ты опозорил моего отца плохой работой?
Тот сдержал крутившуюся на языке сердитую отповедь, вовремя вспомнив о необходимости уважать старшего брата.
— Нет, — спокойно сказал он. — Писец похвалил мою работу и размер моих ушей.
Эгиби, имевший очень маленькие уши, залился румянцем.
— Это ты так говоришь, — усмехнулся он.
— Это правда. Я там был и всё слышал, — вставил Калба.
Эгиби надменно посмотрел на него и решил сменить тему.
— Ну, пусть будет так. У меня для тебя поручение. — Порывшись в кушаке, он вытянул серьгу. — Вот. Моя мать послала тебя отнести это Мурашу в починку. Нужно переставить самоцвет.
«Нанаи больше моя мать, чем твоя, сын рабыни!» — сказал Тот про себя. Вслух же он пробормотал:
— Готов спорить, она велела это сделать тебе самому.
— А я велел тебе. У меня есть другие дела.
— У меня тоже! Я весь день был в школе, и в моём животе пусто, как в голове новичка.
— Ничем не могу помочь. Бери и проваливай. — Бросив безделушку так небрежно, что Тот еле-еле смог её поймать, Эгиби скрылся между домами, оставив младшего брата препираться с пустотой.
— Братья — это бич Божий, — сочувственно заметил Калба.
Тот пожал плечами, рассматривая серьгу, которую часто видел качающейся у гладкой щеки Нанаи, и направился в пыльный торговый переулок, спускавшийся к реке. Пламенный лик Шамаша ослепительно отражался в воде. Прищурив глаза, Тот взглянул в небо, вспомнив свою прежнюю смешную мысль, что если он достаточно пристально вглядится в этот блестящий шар, то увидит там своего деда. Его дед! Во имя Эа, где он набрался такой чуши? Это было самое странное из всех странных представлений, которые он принёс с собой из Египта. Он был рад, что ни разу никому ничего не сказал об этом: люди, конечно, подумали бы, что он притязает на родство не только с царями, но и с самими богами! А на это не могли претендовать даже цари. Боги были богами; люди были только людьми, бедняги. Каждый день, каждую минуту им напоминали об этом.
— Вон там квартал кузнецов, — показал Калба. — А Мурашу должен быть где-то поблизости.
Вновь обратившись к насущным делам, Тот огляделся. Они уже прошли рынок ткачей и вышивальщиков; сплошной ряд прилавков, завешанных великолепными вавилонскими тканями, уступил место ряду речных пристаней, за которыми располагался следующий рынок и кузницы. На ближайшей пристани мальчики остановились посмотреть на разгрузку двух каменных плит — редкости для Вавилона. Стража из двенадцати касситских[106] солдат собралась вокруг большой повозки, чтобы обеспечить доставку дорого материала к месту назначения.
Тот с любопытством смотрел на солдат, одетых в эламские[107] туники с длинными рукавами и разноцветные накидки, так отличающиеся от одежд столпившихся вавилонян. Касситы управляли Вавилоном двести лет, а то и больше, и во всём, кроме платья, «пришельцы» стали к этому времени большими вавилонянами, чем сами вавилоняне.
Всё равно, подумал Тот, позор стране, которой могут управлять иноземцы. Затем он задумался, почему он так уверен в этом. Может быть, ему об этом сказал Яхмос? А быть может, тот, другой человек, чей облик смутно проглядывал из прошлого, чей усталый голос иногда звучал в его ушах, а лицо не давалось памяти — тот, о котором он всегда думал как об Одиноком.
Отвернувшись от солдат и телеги, он поискал взглядом Калбу. Вскоре он заметил, что толстяк торопливо пробирается к нему через толпу зевак, возвращавшихся к своим обычным занятиям.
— Эй, Тот! Знаешь, что мне только что сказали? Здесь вчера были египтяне.
— Египтяне? Где?
— Здесь, на рынке! Большая толпа, два десятка, а то и больше. Так сказал человек из того жёлтого шатра, и не торговцы, а какие-то важные, с большими воротниками, усыпанными драгоценностями, держались надменно, и солдаты с ними... всего несколько солдат, вроде стражи, и ещё люди, несущие замечательную шкатулку из дерева и слоновой кости, такую красивую... никто никогда такой не видел... и ещё какие-то штуки, завёрнутые в полотно... и множество носильщиков, каждый что-то нёс, вроде как привезли подарки царю. Там был огромный чёрный человек, шёл впереди, нёс жезл из чистого золота с золотым соколом наверху.
Тот уже отчаянно оглядывался, пытаясь хоть мельком глянуть на настоящих египтян.
— Калба, они уже ушли? Куда они пошли, к царскому дворцу?
— Наверняка. Он не сказал, куда они пошли или откуда приехали, только сказал, что они были здесь.
— Давай найдём Мурашу. Возможно, он видел их.
Тот, как комар, устремился сквозь толпу, Калба пыхтел следом. Через несколько минут они ворвались в крошечную мастерскую Мурашу, с порога засыпав его вопросами.
— Постой, постой, господин Тот, твои слова, как роящиеся пчелы, сбились в кучу... Ах, египтяне? Да, я видел их. — Мурашу отложил работу, улыбаясь следующему потоку взволнованных вопросов. — Да, я хорошо разглядел их, если это были египтяне, — продолжал он негромким низким голосом. — А я думаю, что они не могли быть никем другим, потому что они были безбородые, а их глаза были раскрашены. Их было много, человек тридцать, а может, сорок. А их драгоценности... Ай, мы здесь ничего не знаем о том, как обрабатывать драгоценные камни. Мы как младенцы, как самые тупые ученики! Ими командовал огромный негр в ожерелье из серебра и нефрита, в нём каждое колечко — шедевр и по задумке, и по работе... А ещё золотые браслеты — в виде змей, в виде плетёных канатов...
— Куда они пошли? — нетерпеливо прервал Тот. — Где они?
— Кто знает? — сказал Мурашу, пожимая плечами и продолжая улыбаться. — Думаю, они пошли во дворец к царю. Может быть, они и сейчас там.
— Что им там делать? — спросил Калба.
Тот посмотрел в сторону дворца. Возможно, если он пойдёт туда и будет шататься перед воротами, то увидит их выход. Но дома его ждёт Нанаи... Он вспомнил о серьге и вынул её из кушака.
— Моя мать хочет, чтобы ты заменил этот драгоценный камень, Мурашу. Ты можешь сделать это сейчас или...
— Дай-ка я посмотрю. — Раб взял безделушку большой ловкой рукой и принялся невозможно долго её рассматривать.