Пепельное небо - Джулиана Бэгготт

ПАРТРИДЖ

ДВАДЦАТЬ

— Ты готов был отдать меня им, словно я твоя собственность! — возмущается Партридж. Они с Брэдвелом сидят бок о бок на полу небольшой комнаты, где, как в подвале, куда их привели сначала, вдоль стен свалена коллекция вещей, визуально уменьшающая помещение. Словно матери собирали все, что имело хоть какое-то значение, и накапливали это добро.

— Я не собирался отдавать тебя им. Я собирался торговаться. Это совсем другое.

— Но в обоих сценариях я попадаю к ним.

— Но я отговорил их от этой идеи, разве нет? — Брэдвел стягивает с себя куртку. Рана на плече распухла, но кровотечения нет. Он скатывает куртку, сделав из нее подушку, и ложится на бок.

— Да, они согласились на кусочек меня. В качестве сувенира. Это так мило. Какого черта?

— Ты обязан Прессии жизнью.

— Я не знаю, почему ты воспринимаешь это так буквально. Это выражение пришло оттуда, откуда я родом.

— Эту роскошь ты мог позволить себе под Куполом. Но не здесь. Есть только жизнь и смерть. Каждый день.

— Я собираюсь бороться, — говорит Партридж. — Это инстинкт. Я ничего не могу с собой поделать. Никто не отнимет у меня ни кусочка без боя.

— Я бы не думал так, будучи в компании такой толпы, но ты делай то, что считаешь нужным. — Брэдвел ударяет куртку, словно уплотняя подушку, и закрывает глаза. Через считанные минуты он уже, тяжело дыша, крепко спит.

Партридж тоже пытается уснуть. Он сворачивается на полу, закрывает глаза, но может только сконцентрироваться на неустойчивом храпе Брэдвела. Партридж думает о том, что уж Брэдвел наверняка умеет спать в самых плохих условиях. Партридж, наоборот, всегда просыпался от малейшего шума, который издавал патрулирующий по общежитию учитель, чьих-то голосов на лужайке, звуков вентиляции.

Он то погружается в сон, то дрейфует на поверхности бодрствования — Брэдвел, Прессия, мясное хранилище, здесь и сейчас, мертвая старуха, песни Веселья, матери. Он видит лицо Лиды в темноте возле Выставки Домашнего Хозяйства, слышит ее голос, считающий «раз, два, три». На танцполе она целует его мягко в губы, а он целует ее в ответ. Она отталкивается от него, но на этот раз, словно понимая, словно зная, что видит его в последний раз, затем отворачивается и убегает. Он поворачивается на полу и снова просыпается. Где она сейчас? А затем его сознание снова погружается в сон, и ему снится, что он ребенок. Мать держит его на руках, как на крыльях неся его по холодному, темному воздуху. Шорох перьев, шелест крыльев — или это птицы Брэдвела? Темно ли из-за того, что ночь, или из-за дыма в воздухе?

Ему слышится голос в темноте, «шестнадцать, семнадцать, восемнадцать…» Лида считает у темных витрин Выставки Домашнего Хозяйства. Но он все-таки проводит пальцем по лезвию. И Лида говорит: «Двадцать».

ПРЕССИЯ

ЗЕМЛЯ

Прессия пытается следить за движущимся ландшафтом, выгибающимися темными пыльными песками, воронками, рябью. Автомобиль наполовину скрывает рекламный щит. Ключ торчит в замке зажигания. Прессия все еще ощущает в себе тяжелые последствия эфира. Она начинает дремать, затем резко просыпается.

Ружье плотно сжато в здоровой руке. Интересно, стало ли ее обоняние острее, раз слух и зрение затуманены. Запах гнили составляет неотъемлемую часть местности. Вспоминаются бледные влажные яйца и устрицы. Прессию снова мутит, и она закрывает глаза, чтобы восстановить равновесие у себя в голове.

С закрытыми глазами она видит картину, как Брэдвел и Партридж обедают за большим столом. Теперь, после того как она увидела дом Ингершипа, подобная картина вполне может оказаться реальностью, но только не для них. Прессия представляет лицо Брэдвела, его глаза, рот. Он смотрит на нее. Он хочет что-то сказать.

Прессия открывает глаза. Светает. На востоке появилась бледная окантовка.

Она все время слышит какое-то шипение, возможно, от движения песка. Если появится холем, она убьет его. Должна убить. Разве это неправильно — убить то, что хочет убить тебя?

Своим затуманенным зрением она видит несколько кусочков взорванных шин, скелет ржавого фургона, а далеко-далеко, когда ветер утихает и пепел оседает вниз, место, где горизонт встречался с серой полоской неба. Где-то там стоит дом, в котором живет Ингершип и его жена, затянутая в оболочку.

Она ждет, что из-за пейзажа за ее спиной вот-вот появится униформа Эль Капитана. Голова куклы, почерневшая от золы, смотрит на нее выжидательно, как будто чего-то от нее хочет. Раньше, в детстве, Прессия разговаривала с куклой и верила, что кукла ее понимает. Здесь никто не видит кукольную голову. Даже Купол не видит своими доброжелательными глазами Бога. Бог, он и есть Бог. Она представляет склеп, красивую статую за треснутым стеклом.

— Святая Ви, — шепчет она, словно это начало молитвы. Она что, хочет молиться? Ей хотелось бы думать о рассказах деда, а не о застреленном мальчике, не о водителе, съеденном холемом, и не о холеме, который может съесть ее.

А вот и история. Каждое лето в Италии проходил фестиваль. Там были такие огромные чашки, что в них можно было сидеть, играть в игры и даже выиграть пакетик с золотой рыбкой. Рыбка выглядела то больше, то меньше, когда крутишь пакет.

Земля сбоку начинает закручиваться в вихрь от ветра, и Прессии это не нравится. Она инстинктивно моргает, стараясь прояснить зрение, но становится только хуже. Вихрь и ветер, казалось, конфликтуют друг с другом. А потом Прессия видит пару глаз. Сердце сразу уходит в пятки. Она нажимает кнопку на ручке двери, чтобы закрыть окно, но ничего не происходит. Сначала нужно завести сам автомобиль. Прессия хватается за ключи и начинает крутить их в разные стороны. Она слышит несколько кликов и с силой поворачивает ключ. Двигатель оживает, громко урча.

Холем все еще бурлит и пенится. Прессия нажимает на кнопку. Окно закрывается, втянув в салон несколько горсток пепла вместе с ветром. Девушка поднимает ружье и взводит курок. Руки не слушаются. После секунды колебаний Прессия пытается прицелиться. Холем припадает к земле. Снова исчезает, но ненадолго.

Прессия замирает. Пепел кружится в машине. Она готова была стрелять, но она никогда раньше этого не делала. Она не офицер, а всего лишь шестнадцатилетняя девочка! Даже если она передаст Куполу все, что они хотят, что будет с Партриджем? Что будет с Эль Капитаном и Хельмутом? А с дедушкой? Она представляет его на больничной койке, улыбающегося, с размытыми лопастями вентилятора в горле. Было ли беспокойство в его глазах? Предупреждал ли он ее?

Что происходит, когда от тебя больше нет пользы? Прессия знает ответ на этот вопрос.

— Прости меня, — шепчет она, уверенная, что подвела дедушку. Она видела Святую Ви с тонкими чертами лица. Это и была ее молитва. — Прости меня.

В этот момент она чувствует резкий рывок за ружье. Она тянет назад, отказываясь отдавать. Рядом возникают руки. Они сильные, все в земле, не человеческие, с длинными когтями. Они хватают ее за плечи и начинают вытягивать из машины. Прессия старается не выпускать ружье, стрелять она больше не может, но использует приклад, чтобы колотить им холема по груди.

Она знает, что автомобиль — ее лучшая защита. Ни в коем случае нельзя выходить. Но руки тянут ее вперед. Прессия отталкивается и застревает «кукольной» головой в руле, и в это же время ружье выстреливает само по себе.

Руки холема тянут ее к себе. Резко пахнет гнилью, смешанной с запахом ржавчины. Холем пытается высвободить ее руку от руля, потянув ее за талию через окно. Прессия сгибает ноги.

В этот момент она зачем-то смотрит за спину холема. Хребты песка за его спиной оказываются позвоночником с ребрами.

Холем слишком силен. Ее ноги поддаются. Она и холем летят вперед, и существо теряет хватку. Прессия тянется к ружью, поднимает его с земли, переворачивается на живот и стреляет. Холем распадается на маленькие комки грязи.

Колючий хребет продолжает двигаться к ней. Прессия вскакивает на ноги и снова пытается прицелиться, но хребет скользит под ней, как акула под каноэ. Она поворачивается и видит, что земля рябит, как вода в шторм. Это пробуждаются и встают из-под земли другие холемы.

Холем слева от нее размером с волка. Другой вздымается вверх, как гейзер, футов на двадцать в высоту. Она поворачивается и стреляет, затем поворачивается и вновь стреляет, не останавливаясь, чтобы оценить ущерб. Пятясь, она пытается добраться до машины, запереться внутри.

Где же Эль Капитан? Неужели он пошел не тем путем?

Еще один холем размером с волка прыгает на нее и валит с ног. У него нет морды, но она чувствует его горячее дыхание на шее и на лице. Она ударяет его прикладом по тому, что должно быть ребрами. Холем испускает хрип.