Запасной инстинкт - Сергей Майоров

Саморуков бросил мобильник на стол, посмотрел на Черникова и услышал:

— Полчаса назад я видел убийцу. Можешь верить мне на слово, серым плащом там и не пахнет.

— Почему ты решил, что это был убийца?

— Потому что видел его однажды. В ту ночь, когда убили Еву Милешину на базе.

— А что он делал на территории базы ночью?

— Стоял у забора среди толпы зевак. Сегодня я видел его в парке.

Саморуков вдруг встрепенулся.

— Послушай, а как же описание убийцы, данное Матвеичем, тем бомжом? Ему Никитин говорит: «Брови белесые, бесцветные, губы тонкие? Подбородок острый? Верхняя губа чуть выдается над нижней?» Тот отвечает: «Точно!»

Черников криво улыбнулся и заявил:

— Представь себе ситуацию: дрожишь как при морозе, труп под ногами, а вокруг — менты! Именно ты этот труп и обнаружил! Ты бы не согласился с описанием, коль скоро оно под тебя не подходит?

Мишка яростно растер шею рукой и промолчал.

— Сиди здесь. Ты меня не видел. — Черников перешел на шепот. — Появится Никитин, скажи, что меня еще не было.

Черников вышел на улицу и последующий час потратил на то, чтобы связаться с архивом в Арманском. Вместо специалиста там сидел не расположенный к беседам участковый, который сказал, что звонить ему всякий может, но он не вправе давать информацию, тем более по делам тридцатилетней давности.

— Меня зовут Черников, капитан уголовного розыска из Слянска. Или ты сейчас найдешь мне человека, который занимался делом Меньшиковой, или я приеду и натяну тебя на кукан со страшной пролетарской силой! Ты понял? Я из семьи молотобойца и валяльщицы. Ты представляешь, какие способности мне передались по наследству? Пароль на сегодня, если что: «Нева».

Участковый обиженно процедил:

— Так бы и говорил сразу. А то — валяльщица, молотобоец! Таких профессий сто лет уже нет.

Черников не спорил, отключился и стал ждать. Через двадцать минут его мобильник заерзал на столе, издавая омерзительный звук.

— Слушаю, Черников!

— Уж больно дерзок ты, сынок, — раздался спокойный голос.

Он мог принадлежать человеку, возраст которого приближался к шестидесяти.

— Кто это?

— Устинцев, начальник управления в Арманском. Говорят, ты меня искал, капитан?

Сергей облизал сухие губы.

— Если только вы занимались делом по убийству Меньшиковой. Девочка маленькая. Я год сейчас посмотрю точно.

— Не нужно. Это было в восемьдесят четвертом. Что ты хотел, сынок?

Черников выложил всю подноготную.

— И вот теперь я хотел бы знать, если это возможно, конечно, не заметили ли вы в том деле об убийстве девочки что-то необычного. Я понимаю, глупая просьба, но все-таки…

— Ничего она не глупая, — возразил Устинцев и взял паузу.

Продолжалась она довольно долго, видимо, начальник управления думал.

— Так, значит, Никитин сейчас у вас начальник убойного отдела?

— Так точно.

Снова пауза.

— Сынок, я тебе вот что скажу, а ты уж сам решай, как поступить. В восемьдесят четвертом году Никитин появился как свидетель на следующие сутки. Его привел отец. Мальчик утверждал, что в ночь убийства Меньшиковой находился у нее. Вернувшись к себе, он увидел человека, следующего от дома Меньшиковой. В сером плаще, правильно. Мы проверили. Никитин действительно был у нее в ночь убийства. Но мальчик выглядел неестественно, странно. Врачи констатировали у него шок. А убийца вскоре был найден. После задержания он признался, показал, как убивал, где и чем, назвал имена людей, которым продал вещи, похищенные из дома Меньшиковых. Показания этих свидетелей зафиксированы в деле.

— А как вел себя Никитин?

— Я видел его все два года, что шло следствие. Парнишка упрямо рассказывал сказки и стоял на своем. А сейчас он, значит, начальник отдела? Понятно… Ты сам доложишь руководству или это сделать мне?

— Дайте мне сутки подумать.

— Конечно.

— Можно задать вам еще один вопрос?

— Да без проблем, сынок.

— Как выглядел убийца Меньшиковой?

Описание, данное Устинцевым, противоречило тому, которое предлагал Никитин.

Поблагодарив собеседника и распрощавшись с ним, Черников отправился к себе. Никитин еще не появлялся.

— Накопал что? — поинтересовался Мишка, наливая кофе.

Черников рассказал о только что случившемся разговоре.

— И сколько ты уже этого добра выпил сегодня? — спросил он, приближаясь к чайнику со своей кружкой.

— С вами запьешь! — выдавил Саморуков. — Я не верю во все это. Скорее прав Никитин. Как бы не выяснилось, что Саша в восемьдесят четвертом своими оперскими способностями карьеру кое-кому чуть не испортил.

— Нужно что-то делать. Я попросил у Устинцева двадцать четыре часа. Осталось двадцать три.

— Бред!

— Бред! — воскликнул Саморуков, усаживаясь за стол. — Ты только при Саше веди себя раскованно.

— Нам нужно поговорить с ним.

— Послушай, он же дал приметы убийцы: брови белесые, бесцветные, губы тонкие, подбородок острый, верхняя губа чуть выдается над нижней. Почему мы не должны ему доверять?

Черников вздохнул и некоторое время сидел как приговоренный к смерти. Потом Саморуков вдруг стал замечать в нем странные превращения. Сергей поднял голову, глаза его блестели как хрусталь.

— Саморуков!..

— Что?

— Повтори описание.

— Брови белесые, бесцветные, губы тонкие, подбородок острый, верхняя губа чуть выдается над нижней. Продолжать?

— Саморуков, ты чье описание сейчас выдал?

— То, которое предлагает Никитин! У тебя провалы в памяти?

Саморуков сел. Кофе выплеснулся из его кружки и залил какой-то документ на столе.

— Вот так начнешь переворачивать истории тридцатилетней давности и встречаешь в них знакомых тебе людей, — хрипло пробормотал Сергей. — Никитин описал сам себя.

— Значит…

— Значит, Никитин считает, что в смерти девочки повинен он. Мог остаться у нее, но ушел. Всю жизнь он ищет убийцу, ориентируясь на собственные приметы.

— Верно, — подтвердил Саморуков. — Но есть еще одно «значит».

Черников почесал подбородок и покачал головой.

— Вот почему Устинцев дал мне сутки. Завтра он сам сообщит Смыслову, что отделом по раскрытию тяжких преступлений ГУВД Слянска руководит нездоровый человек.

Эпилог

Черников, Саморуков и Стариков сидели на лавочке, укрытые зарослями сирени. Сквозь них было хорошо видно, как к мужчине в черной рубашке, склонившему голову, выражавшему почти собачью преданность, подходил доктор Шостак. Пустырь за центральной психиатрической лечебницей был идеальным местом для встречи. Окруженный лесом с одной стороны и зарослями сирени с другой, он словно представлял собой сцену, на которую вышли участники этой истории.

Телефоны оперов были отключены. Они знали, что Никитин потерял их и сейчас ищет. Любой звук был опасен. Даже вибрация мобильника в кармане кого-то из оперативников ставила под угрозу срыва встречу Шостака и Макеева, и без того осторожных.

— Как ты догадался, что они встретятся здесь? — тихо спросил Стариков.

— Я этого не знал, — прошептал в ответ Черников. — Сорок минут назад мне на сотовый позвонил один из докторов и сообщил, что на пустыре был замечен Шостак. Кто бы мог подумать, что сюда же явится и Макеев?!

— Он бы не явился, — пробормотал Саморуков. — Если бы знал, что сейчас произойдет.

— Как бы он ни опасался за свою жизнь, доктор для него все равно хозяин.

— Но им необходимо было заранее договориться о встрече.

— Вовсе не обязательно, — сказал Черников. — Пустырь за больницей — лучшее место для обитания Макеева. Сюда никто не приходит. Его нужно было сразу здесь искать. А Шостак понял это раньше нас.

Некоторое время они наблюдали за тем, как врач и пациент разговаривали.

— Он не убьет его сразу, — заметил Черников. — Шостаку нужна информация. Понятно, что из Макеева много не выжать, но хоть что-то.

— Я хочу вас спросить.

Услышав это, Черников и Саморуков посмотрели на Старикова.

— Через двадцать часов Смыслову позвонит Устинцев из Арманска. Если мы сейчас задержим Шостака и Макеева, то это станет подтверждением его слов. Потому что Никитин и тогда будет стоять на том, что убийца — тип в сером плаще. Если же мы их сейчас не возьмем… Что будем делать?

Опера помолчали. Черников медленно, словно нехотя, вытянул из кобуры пистолет.

— Шостак вооружен.

— Значит, берем? — уточнил Стариков. — Этим мы подписываем Саше приговор. Его тут же отправят на аттестационную комиссию.

— А потом и на медицинскую, — добавил Саморуков. — Повод найдут. А психолог будет очень пристрастен.

— Разве мы можем позволить Шостаку и Макееву уйти, что бы ни стояло на кону? — спросил Черников.