Запасной инстинкт - Сергей Майоров

Макеев — клинический идиот. Его место в психиатрической лечебнице. Когда-то давно Шостак ставил на него как на итог своей научной деятельности. Но опыт провалился. Теперь это просто существо, которое нельзя привести в суд и представить как свидетельство преступлений.

Но чему не поверит суд, то обязательно возьмет на заметку Никитин. Начальник убойного отдела уже вцепился в горло врача и разжимать пальцы не собирался. Напротив, доктор чувствовал, как они сжимались все сильнее и сильнее.

Поэтому есть веская причина рискнуть. Макеев должен исчезнуть. Странно, что он не подох за все эти годы. Видимо, каких-то результатов доктор Шостак в этом эксперименте все-таки добился.

Подвал. Вот что сейчас интересовало Витольда Романовича. У дома он осмотрелся. Ночь. Свет фонарей словно акцентирует нежелательное внимание на самых уязвимых участках местности. Да еще «Тойота» с двумя юнцами и открытыми дверцами. Они сидели в машине и слушали музыку. Негромко, не вызывающе, но звуки «Скорпионс» проникали, видимо, во все квартиры. Шостак жил в доме, двор которого был тихим. Когда кто-то не выключал магнитолу, музыка тотчас становилась достоянием каждого жильца.

— Выключи свой музон, козел! — послышалось откуда-то сверху.

Шостак узнал голос соседа. Этот крупный и неуравновешенный человек мог и спуститься. Тогда юнцам несдобровать. Но те, видимо, не были намерены вступать в конфликт. Вместо того чтобы приглушить звук, молодые люди закрыли дверцы, и заработал двигатель.

Спустя некоторое время после того, как стих шум отъезжающей машины, в подвале подъезда, закрытом снаружи на навесной замок, послышался едва различимый шорох. Одна из створок окна, расположенного на тыльной стороне здания, тихо скрипнула и отворилась. Через мгновение показалась нога, а следом и голова человека.

Словно подныривая под косяк оконной рамы, мужчина в костюме с оливковым отливом спустился на бетонный пол и, не выпрямляясь, прислушался к тишине. Он не заметил ничего подозрительного, представляющего реальную опасность, и стал пробираться в темноте меж перегородок.

Человек знал, куда идет. В угол, туда, где между стеной дома и последней из кабинок зияла пустота. На полу, небрежно брошенные друг на друга для удобства во время сна, лежали полуистлевшая фуфайка, женское пальто и рваное одеяло. Здесь жил тот, кто интересовал гостя.

Он присел над лежкой, вынул из кармана зажигалку, чиркнул колесиком и осветил угол.

Обертка от пачки печенья. Вскрытая упаковка йогурта.

Человек поднял упаковку, посмотрел число.

— Вчерашнее… — Он усмехнулся и откинул в сторону одеяло.

Под ним, поблескивая в тусклом свете зажигалки, лежали женское колечко, цепочка и заколка для волос.

Человек бросил заколку за трубу, остальное сгреб и сунул в карман. Когда идешь убивать того, кто к тебе привязан, нельзя оставлять не только собственных следов, но и свидетельств преступлений, совершенных твоей жертвой.

— Он скоро явится, — прошептал гость. — Не так часто ему удается разжиться едой, а йогурт едва тронут. Он будет помнить об этом все время.

Вдруг за одной из перегородок раздался шелест ткани, и человек мгновенно вскинул руку.

Свет электрического фонаря брызнул ему в лицо. Удар приклада автомата раздробил зубы и надорвал губу.

Не в силах держаться на ногах, человек повалился на грязный пол.

— Лежать, сука! Полиция!..

Удары ногами в пах и голову, последовавшие за этим приказом, судорогой сковали все мышцы. Невозможно было даже думать о том, чтобы сопротивляться. Человек в костюме почувствовал спиной пол и все же нашел в себе силы рвануть из-за пояса «ТТ». Раздался выстрел. Пуля срикошетила от бронежилета одного из спецов и с треском ударила в потолок.

— Ах ты сволочь! — Другой спецназовец, стоявший рядом, со всего своего двухметрового роста рухнул коленями на грудь стрелявшего человека.

Из окровавленного рта вырвался хрип. Он уже почти сдался и увидел… Никитина!

— Будь ты проклят! — Мужчина рывком сбросил с себя противника и направил оружие на майора.

Спецназовец опомнился, прижал руку, сжимавшую «ТТ», к земле и с размаху всадил кулак в подбородок незадачливого стрелка. Тот оскалился и, ощущая на себе тяжесть двух крепких мужиков, впился осколками зубов в плечо противника. Он чувствовал, как чужая кровь смешивалась с его собственной и наполняла рот, не воспринимал боли и все сильнее сжимал челюсти.

Очередной удар прикладом в лицо наконец-то прервал его мертвую хватку. Человек понял — все кончено. Свет бил ему в лицо. Он отвернулся, захрипел и оскалился.

Свет бил ему в лицо.

Вскоре спецы выволокли скованного наручниками человека из узкого коридора между кабинками, посадили на пол и привалили к наружной стене дома. Уже через мгновение к нему кто-то шагнул и присел рядом на корточки.

— Ну вот и все, доктор.

— Никитин, любопытства ради скажи, как ты узнал, что я приду в подвал?

— Я не знал.

Шостак обвел присутствующих недоуменным взглядом. Свет уже был включен. Теперь, после огонька зажигалки, скромная лампочка под потолком освещала подвал так, что он казался операционной. Стариков, Саморуков… Не хватает четвертого, этого… Черникова, кажется. С их лиц еще не сошла маска напряжения. За спинами оперов стоят трое спецов. Понять, насколько они напряжены, нет никакой возможности. Их лица закрыты масками.

— В каком смысле не знал? — глухо спросил Шостак, чувствуя, как рот заполняется кровью.

Он сплюнул себе под ноги, поднял тяжелый взгляд на Никитина и услышал:

— Я не знал, что ты сюда придешь. Я тебя здесь не ждал.

— Какого же черта здесь находишься ты и твоя кодла?..

— Я сюда пришел за другим человеком.

Доктор ошеломленно посмотрел на Старикова, который стоял над Никитиным. Опер улыбнулся уголками губ и кивком подтвердил правоту начальника.

— За кем? — прошептал Шостак.

Никитин посмотрел через плечо. Поняв команду, Саморуков подошел к одной из кабинок и распахнул ее дверцу.

На полу, прислонившись спиной к ящику для картошки, сидел Макеев. Развалив в стороны согнутые в коленях ноги, он словно уснул в этом положении. С нижней губы распахнутого рта свисала нитка слюны. На лбу еще не запеклась кровь.

— Пришлось вырубить его, когда ты появился у дома.

Шостак потер подбородок о плечо. Он пытался осмыслить происходящее, но пока у него ничего не получалось.

— Я пришел сюда за Макеевым. Твоим бывшим пациентом. Убийцей. Найти тебя в ближайшие года два я и не рассчитывал.

Шостак вдруг расхохотался на весь подвал, кашляя, сплевывая кровь на пиджак. Он дико хохотал в какой-то истерике, не обращая внимания на боль и людей, стоящих вокруг.

— А я потом посмеюсь, — заметил Саша. — Когда волна радости отойдет.

— Никитин, ты глупец! Я не знаю никакого Макеева, я спустился в подвал за картошкой!

— В костюме, в два часа ночи?

— Да какая тебе разница, когда и в чем я спустился в подвал! Это мой дом! О чем вы вообще говорите, товарищ? — Доктор уже окончательно пришел в себя и посерьезнел. — Вы что вытворяете?

— Подведите понятых, — приказал Никитин, не сводя глаз с доктора.

Шостак поднял голову и увидел, как в подвальный отсек входят двое — его бывшие соседи, Калмыковы, кажется. Из-за их спин появился оператор с видеокамерой.

Никитин сунул руку в карман пиджака доктора.

— Понятые, свидетелями стрельбы вы уже явились, теперь…

— А это я стрелял?! — взвился Шостак. — Это твои окурки в меня палили, чуть не убили!..

— Хорошо-хорошо, — согласился опер, вынимая паспорт и открывая его. — Понятые, как зовут человека, которого вы видите?

— Шостак, — тихо проговорил мужчина. — Витольд Романович. Сосед наш, врач.

— Тогда подойдите ближе и посмотрите на имя, указанное в этом паспорте. — Саша передал документ Саморукову, продолжил досмотр доктора, и вскоре в его руках оказались цепочка и кольцо. — Понятые, обратите внимание и на это. — Никитин склонился к доктору и тихо прошептал: — Знал бы ты, чьи это украшения!..

На улице Саша вынул пачку сигарет и закурил. Стариков заметил, как дрожали руки начальника.

— Ну что, доставим эту сладкую парочку в изолятор, а сами в управление? — спросил Саморуков, выходя из подъезда.

— Я очень хочу спать, — тихо пробормотал Саша. — Поеду домой. Оформите в управлении все как положено. Вы позволите мне два часа поспать? Если нет, то…

Стариков легонько обнял начальника и заявил:

— Иди домой и раньше девяти не появляйся.

Никитин спустился с крыльца, отказался от машины и пошел по улице. Он мечтал только об одном: дойти до квартиры, скинуть туфли, добраться до кровати и лечь. Теперь Саша был уверен в том, что та девочка из Арманского ему никогда уже более не приснится.