Запасной инстинкт - Сергей Майоров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Концовка с лабиринтом
Глава 29
Возвращаться в квартиру было безумием. Даже сейчас, когда всем известно, что доктор в Заболоцке, его могла ждать засада. Но квартира — единственная приманка, на которую клюет тварь. Он приходит сюда, что бы ни случилось. Возвращаться в квартиру было безумием. Однако никто не станет выставлять посты у чердака и у подвала. А именно там тварь и обитала.
Между тем Шостак не был уверен в том, что Макеев жив. Череда убийств, совершаемых им, когда-то должна была прерваться. Не исключено, что тварь уже в морге или даже на кладбище. Но пока нет доказательств этого, следует исключить любую случайность.
Подвал. Вот что сейчас интересовало Витольда Романовича. У дома он осмотрелся. Ночь. Свет фонарей словно акцентирует нежелательное внимание на самых уязвимых участках местности. Да еще «Тойота» с двумя юнцами и открытыми дверцами. Они сидели в машине и слушали музыку. Негромко, не вызывающе, но звуки «Скорпионс» проникали, видимо, во все квартиры. Шостак жил в доме, двор которого был тихим. Когда кто-то не выключал магнитолу, музыка тотчас становилась достоянием каждого жильца.
— Выключи свой музон, козел! — послышалось откуда-то сверху.
Шостак узнал голос соседа. Этот крупный и неуравновешенный человек мог и спуститься. Тогда юнцам несдобровать. Но те, видимо, не были намерены вступать в конфликт. Вместо того чтобы приглушить звук, молодые люди закрыли дверцы, и заработал двигатель.
Спустя некоторое время после того, как стих шум отъезжающей машины, он распахнул подвальное окошко и опустил ногу на трубу отопления, покрытую мягкой изоляцией. Шостак изогнулся, оказался в подвале и тут же ощутил знакомый запах. Он пробивался сквозь все остальные. Так пах Макеев, когда являлся к нему домой.
Шостак остановился и прислушался.
Если Макеев здесь, то все будет кончено уже сегодня. Доктор вынул пистолет из-за пояса и перехватил его поудобнее. Выстрел в подвале никого не разбудит. Но если тварь еще не вернулась, есть смысл подождать. Все будет ясно через сутки. Если Макеев жив, он должен вернуться.
Ближе к рассвету я проверю и чердак
«Ближе к рассвету я проверю и чердак, — решил Шостак. — Часам к пяти. У них в это время сомнамбулический период».
Стараясь не издать ни единого звука, он стал пробираться в темноте меж перегородок.
Шостак знал, куда идет. Он уже дважды бывал в этом углу, приносил пищу твари. На полу, небрежно брошенные друг на друга для удобства во время сна, лежали полуистлевшая фуфайка, женское пальто и рваное одеяло.
Он присел над лежкой, вынул из кармана зажигалку, чиркнул колесиком и осветил угол.
Обертка от пачки печенья. Вскрытая упаковка йогурта.
Шостак поднял упаковку, посмотрел число.
— Вчерашнее… — Он усмехнулся.
«Теперь я точно знаю, что придешь».
Доктор откинул в сторону одеяло. Под ним, поблескивая в тусклом свете зажигалки, лежали женское колечко, цепочка и заколка для волос.
Доктор закинул заколку за трубу. К тому моменту, когда ее обнаружат, пройдет немало лет. Остальное Шостак сгреб и сунул в карман. Во-первых, глупо оставлять золото, во-вторых, не следует вещественными доказательствами привязывать свой дом к убийствам. Ведь ясно как божий день, что проклятая тварь опять кого-то прикончила!
— Он скоро явится, — прошептал доктор. — Не так часто ему удается разжиться едой, а йогурт едва тронут. Он будет помнить об этом все время.
Вдруг за одной из перегородок раздался шелест ткани, и Шостак мгновенно вскинул руку с пистолетом.
Свет электрического фонаря брызнул ему в лицо. Удар приклада автомата раздробил зубы и надорвал губу.
Не в силах держаться на ногах, доктор повалился на грязный пол.
— Лежать, сука! Полиция!..
Удары ногами в пах и голову, последовавшие за этим приказом, судорогой сковали все мышцы. Невозможно было даже думать о том, чтобы сопротивляться. Шостак почувствовал спиной пол и все же нашел в себе силы вскинуть «ТТ». Раздался выстрел. Пуля срикошетила от бронежилета одного из спецов и с треском ударила в потолок.
— Ах ты сволочь! — Другой спецназовец, стоявший рядом, со всего своего двухметрового роста рухнул коленями на грудь доктора.
Шостак почувствовал, как хрустнули его ребра, а легкие мгновенно освободились от воздуха. Словно кто-то поднес их к губам и резко втянул в себя содержимое.
В подвале вспыхнул свет.
Доктор захрипел и поднял прищуренный взгляд. Перед ним стоял Никитин.
«Этого не может быть, — пронеслось в голове доктора. — Какая-то ерунда, дурной сон. Я задремал на лавочке у вокзала и сейчас вижу сон…»
Если так, то пуля не причинит вреда Никитину! А если это явь, то случится то, чего Шостак так желал!
— Будь ты проклят! — Он рывком сбросил с себя противника и направил оружие на Никитина.
Спецназовец опомнился, прижал руку, сжимавшую «ТТ», к земле и с размаху всадил кулак в подбородок Шостака. Тот оскалился и, ощущая на себе тяжесть двух крепких мужиков, впился осколками зубов в плечо противника. Он чувствовал, как чужая кровь смешивалась с его собственной и наполняла рот, не воспринимал боли и все сильнее сжимал челюсти.
Очередной удар прикладом в лицо наконец-то прервал его мертвую хватку. Шостак понял — все кончено. Свет бил ему в лицо. Он отвернулся, захрипел и оскалился.
— Доброй ночи, господин Шостак, — услышал он над своей головой. — Чего это вам не спится?
Доктор сплюнул, отвернулся и заявил:
— Позвони моему адвокату.
— Я так и сделаю. Саморуков, приведи понятых. У нашего парня паспорт на имя Заградского и пара цацек в кармане. Да еще и «ТТ». Полный набор.
— Это все не мое. Я добропорядочный доктор, а ты — грязный мент. Кому поверит суд?
— В отношении добропорядочного доктора Шостака уже дает показания другой добропорядочный доктор — Штилике. Интерпол разрешил мне говорить с тобой в течение суток. Где Макеев?
— Кто это такой?
— Твой бывший пациент.
— Не помню. Нужно поднять архив.
— Понятно. Стариков! Веди его наверх!
Никитин откинулся в кресле и распорядился:
— Миша, прицепи к стене карту города.
— А кнопки есть? — спросил Саморуков, подходя к шкафу.
— Откуда я знаю? — поморщился Никитин. — Если нет, возьми в соседнем кабинете. Кстати, захвати у них и маркер. Я видел, он там точно есть.
Уже который день они питались прямо в кабинете. Когда подходило время обеда или ужина, Саша отправлял одного из оперов в гастроном за кефиром и булочками, а остальные продолжали работать.
Сейчас, пока Саморуков с Игорем пережевывали выпечку, уже ставшую ненавистной, он сидел на столе и смотрел на карту.
— Вот, смотрите, людоеды! — Никитин пометил жирной точкой место на карте. — Здесь совершено убийство Вирта. Здесь — Евы Милешиной. — На карте города появилась вторая точка. — Идем дальше. Здесь Макеев убивает Верника. Что мы имеем?
— Квадрат, — с набитым ртом выдавил Саморуков.
— Треугольник, дятел, — бросил Стариков.
— Он прав, — заметил Никитин. — Квадрат. Четвертая точка — психиатрическая лечебница. ЦПЛ.
— И что мы с этого, как ты говоришь, имеем?
— А ничего, — заметил Мишка. — Большой квадрат мы имеем со сторонами в километр длиной.
Саша, не жалея карту, провел в квадрате две жирных диагонали.
— Ну-ка, студент, напомни мой адрес!..
— Мельникова, дом два, квартира пятнадцать.
— Не новый. Тот, где я жил до развода.
В кабинете воцарилась тишина. Уже не было необходимости произносить адрес вслух.
— Волчья теория, ребята! Волк никогда не выйдет за границы своей территории. Я даже на карте ошибся всего на сто-двести метров. В центре этого квадрата стоит дом, где Макеев напал на мою дочь. Мой дом, где я жил раньше. Лежка! Подумайте сами, мужики! Он не может воспользоваться транспортом, купить что-то в магазине. Скот и на Машу напал только потому, что она хлеб купила!
— Черт, как вспомню… — пробормотал Стариков, растирая виски.
— Питаться он вынужден подножным кормом. Что это может быть? Пищевые отходы, подобранные на помойках, на задворках столовых. Он живет в городе уже длительное время, поэтому у него есть свои места питания, охоты на людей и животных, даже отдыха, как это ни страшно звучит. Или у кого-то есть другие мысли?
— Страсти какие… — как всегда равнодушно пробасил непробиваемый Саморуков. — Только есть тут одно «но».
— Говори.
— Человеческий организм вследствие ряда причин не в состоянии переварить все то, что может дать помойка. Каким бы зверем ни был, но он вынужден питаться человеческой пищей. Причем систематически. Гастрит у него обнаружен, у меня тоже гастрит. Если же я начну питаться отбросами, у меня будет уже не гастрит, а тяжелое биологическое отравление организма, после которого я не только двадцать лет, как Макеев, а и одного дня не проживу. Он живет беспорядочно — чердаки, подвалы. Впрочем, это тоже маловероятно. Ведь за столько лет его хотя бы раз должен был кто-то увидеть и донести. Но ясно, что тварь где-то питается. Кстати, жрет она лучше нас. — Мишка кивнул на скромный ужин Никитина.