Красный Франкенштейн. Секретные эксперименты Кремля - Олег Шишкин

Но в ночь с 19 на 20 марта 1932 года атеросклероз, или «склероз изнашивания», как его сентиментально окрестили кремлевские мечтатели, срубил наповал измученного тюремной жизнью зоотехника. Его разбитый инфекцией организм слабо сопротивлялся жесткому удару, и к вечеру 20-го профессор был уже мертв. Кровоизлияние в мозг случилось накануне его предполагавшегося отъезда в Москву.

По странной случайности, на следующий день после смерти Ильи Ивановича далеко в Москве, на Волхонке, Бюро Президиума Коммунистической академии приняло постановление, направленное на достойную встречу 50-летия со дня смерти Чарльза Дарвина и превращение праздника в «широкую политическую кампанию». В документе говорилось: «В противоположность буржуазии и ее многочисленных лакеев — «ученых» мракобесов, попов, социал-фашистов и пр., оголтело борющихся против дарвинизма, извращающих и фальсифицирующих учение Дарвина и использующих его в своих буржуазно-классовых целях, — мировой пролетариат и научная советская общественность… подчеркнет, что только пролетариат является единственным наследником материалистических основ дарвинизма»5.

С большим запозданием 29 ноября 1932 года академик Иван Павлов отправил вдове покойного профессора письмо. «Нельзя не скорбеть, — сокрушался нобелевский лауреат, — о преждевременной смерти таких деятелей науки и практики, как Илья Иванович»6.

Покойный практикант был кремирован, а прах его перевезли в столицу и захоронили в Московском колумбарии.

В то самое время, когда Павлов выражал свои соболезнования, жизнь сухумского обезьянника вновь пришла в движение. Он был передан павловскому ВИЭМу — Всесоюзному институту экспериментальной медицины. Об это имеется примечательная запись: «Субтропический филиал ВИЭМ организован в конце 1932 года на базе бывшего научно-исследовательского питомника обезьян, переданного Институту экспериментальной медицины в 1931 году»7.

Но вот что удивительно: в пространстве художественном гибрид должен был возникнуть в тот самый печальный год смерти Иванова. И воскресить человека-обезьяну должен был композитор Дмитрий Шостакович. Он ведь и сам когда-то, в 1929 году, накануне решающего скрещивания, приезжал к Иванову в Сухуми.

Потому-то, видимо, в архиве Музея им. Глинки в 2004 году и была обнаружена нереализованная опера Шостаковича «Оранго». Рукопись пылилась 70 лет.

Она поступила в архив музея в 1960-х годах вместе с документами секретаря композитора Левона Автомяна. «Оранго» стала самым сенсационным документом из материалов 250-страничного архива: имелись либретто, клавирный вариант партитуры, партии хора и солистов.

Оперу Шостаковичу заказали в 1932 году. В те годы автор уже завершил «Леди Макбет Мценского уезда» и работал над оперой «Большая молния». Заказ был от Большого театра. Предполагалось, что опера выйдет к 15-летию Великой Октябрьской революции. Остро нужна была жестокая сатира на капиталистическое общество и ее продажную девку — буржуазную прессу. Авторами либретто выступили писатель Алексей Толстой и критик Александр Старчаков [37].

Шостакович не сумел в срок закончить работу, хотя создал 40-минутный пролог, включавший в себя оркестровую партию, партию хора и 11 голосов. В этом прологе была представлена завязка трех актов оперы, которые, увы, написаны не были.

Эта история выглядела следующим образом: в центре жизнь гибрида Оранго. Он, конечно же, враг коммунизма. Его происхождение связано с опытами французского ученого, добившегося-таки скрещивания человека и обезьяны. Причем гибрид оказался невероятно талантливым. Он сделал карьеру журналиста и после Октябрьской революции отправляется в СССР в качестве замаскированного шпиона. Но недремлющие органы (которых, видимо, возглавляет капитан Очевидность?) сразу же понимают что человек-обезьяна — это, конечно же, шпион. И, как во всякой сказке, благородно отпускают ценного для науки бастарда. Разьяренный Оранго уезжает во Францию, там удачно женится, и становится совладельцем собственной газеты. Но ненависть его к СССР разгорается с новой силой.

Однако в судьбу Оранго вмешивается сильное чувство — он влюбляется в дочь создавшего его ученого-коммуниста. Именно от этого начинается перерождение организма чудо-зверушки. Оранго тупеет, теряет все свои таланты, а жена неожиданно продает его немецкому цирку-шапито, который привозит гибрида в ненавистный ему СССР. 

2

Казалось, биологическая химера, которую мечтал сотворить ученый, ушла в область научных преданий. Операции по омоложению с помощью имплантатов семенных желез обезьян скоро были признаны неэффективными: пересаженные дополнительные железы рассасывались. Стимуляция эндокринной системы имела лишь непродолжительный период. Эмбриолог и фанатик биотехнии Завадовский предлагал для омоложения делать более сложные операции с трансплантацией не только половых желез, но и таких важных для эндокринной системы органов, как щитовидная железа, мозговой придаток и даже сети инкреторных желез от молодого индивида-донора. Такая хирургия казалась кремлевским обитателям опасной. С помощью нее можно было тихо под благовидным предлогом лишить жизни политического противника, но продлить собственную — маловероятно. Одно дело, когда устаревшими признавались негодные половые органы. Другое, когда таковыми объявлялись целые организмы кремлевских диадохов, наследников обитателя мавзолея. Эти идеи могли привести к серьезным обобщениям и посеять в обществе зерна сомнения.

Сталин, однако, предпринял еще одну попытку решить проблему неминуемой старости. С его благословения 28 апреля 1934 году появилось постановление № 997 СНК СССР о переводе Всесоюзного института экспериментальной медицины из Ленинграда в Москву. Обновленный павловский ВИЭМ, прославившийся опытами на собаках, теперь должен был стать бастионом бессмертия. В специальном правительственном постановлении разъяснялась новая сущность института, а его реорганизация осуществлялась «…в целях всестороннего изучения человека на основе современной теории и практики медицинских наук и для изыскания новых методов лечения и профилактики на основе новейших достижений в области биологии, физики и технической реконструкции специального оборудования лабораторий и клиник»8.

Интересно, что союзником вождя в вопросах борьбы со старостью выступил пролетарский писатель Максим Горький. Литератор находился под впечатлением вышедшей в Лондоне книге Бертрана Рассела «Научное предвидение». Горький писал Сталину: «С большой радостью извещаю Вас о следующем: три недели тому назад в Лондоне вышла книга весьма известного популяризатора науки доктора Бернгарда Росселя [38]. Одна из глав этой книги говорит о необходимости для медицинской науки перейти к эксперименту с человеком, изучать работу его организма и нарушение этой работы на нем самом. Как видите, идея, о которой я беседовал с Вами и которая получила Ваше одобрение, “носится в воздухе”, иными словами, это признак ее жизненности и практичности. Еще более радует меня то, что Россель признает практическое осуществление этой идеи невозможным в консервативной Европе и по силам только Союзу Советов»9.

Уверовавший во всесилие науки и желающий, так же как и Сталин, найти панацею от старости, а возможно, и смерти, еще в 1933 году Максим Горький писал известной в СССР слепоглухонемой девушке Ольге Скороходовой: «Я думаю, что скоро настанет время, когда наука властно спросит так называемых нормальных людей: вы хотите, чтобы все болезни уродства, несовершенства, преждевременная дряхлость и смерть человеческого организма были подробно и точно изучены? Такое изучение не может быть достигнуто экспериментами над собаками, кроликами, морскими свинками. Необходим эксперимент над самим человеком, необходимо на нем самом изучать технику его организма, процессы внутриклеточного питания, кровообразования, химию нервно-мозговой клетки и вообще все процессы его организма. Для этого потребуются сотни человеческих единиц, это будет действительной службой человечеству, и это, конечно, будет значительнее, полезнее, чем истребление десятков миллионов здоровых людей ради удобства жизни ничтожного, психически и морально выродившегося класса хищников и паразитов»10.

Сказано — сделано. В Москве, как на дрожжах, вырастают корпуса научного центра. Материальные возможности ВИЭМ не ограниченны.

«Сегодня Институт экспериментальной медицины, укомплектованный лучшими специалистами и руководимый личными врачами Сталина, дает рекомендации о режиме его работы, отдыха и питания, обо всем, что может сохранить его здоровье и продлить жизнь. И пока высокооплачиваемые экспериментаторы лихорадочно ищут секрет долголетия, Сталин терпеливо ждет»11, — писал советский перебежчик Александр Бармин.