Красный Франкенштейн. Секретные эксперименты Кремля - Олег Шишкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
4) Опыты должны быть поставлены на возможно большем числе женщин и, во всяком случае, не менее как на 5.
5) Научное руководство опытами должно быть всецело возложено на профессора Иванова, в помощь и распоряжение которого необходимо предоставить врача. На врача-помощника должен быть возложен общий надзор и медицинское наблюдение, а также проведение под руководством профессора Иванова техники искусственного осеменения женщин.
6) На проведение вышеуказанных опытов необходимо выделить специальную сумму денег для оплаты расходов, связанных с содержанием опытных женщин, оплатой содействия врача — помощника профессора Иванова, поездок профессора Иванова из Москвы в Сухум и обратно»27. Для того чтобы развязать себе руки, профессор Иванов сделал и расплывчатую приписку к проекту: «…а также для оплаты других расходов, связанных с данной опытной работой»28.
Теперь перед профессором Ивановым официально открывались двери для проведения экспериментов на людях. Их одобряла Советская власть. Она подталкивала профессора к той самой сенсации, осуществление которой откроет дорогу к дальнейшим экспериментам на людях и их гибридах, а впоследствии, возможно, и путь к другой цивилизации. Цивилизации еще не известных нам существ. Ее облик любил обсуждать на своих лекциях и выступлениях автор популярной брошюры «Почему нельзя верить в бога» и доброжелатель Ильи Ивановича энциклопедист Анатолий Васильевич Луначарский.
После одного из таких монологов в адрес наркома просвещения поступило письмо восторженного интеллигента, пожелавшего остаться неизвестным. Послание содержало короткое, но впечатляющее стихотворение, имевшее посвящение «Грядущему человеку».
«Приветствую я вас, грядущие века!
Пусть грудь мою сомнения сжимают,
Пусть диктатуры мощная рука
И мысль мою и волю разрывает
Я не могу поспеть вослед
Могучей поступи всепобеждающего класса
Но, отдавая все, шлю пламенный привет
Тебе, грядущий человек всемирной новой расы!»29
Примечания
1 Наши достижения. — 1929. — № 1. — С. 207–208.
2 Гремяцкий М. Смерть и оживление. С. 41.
3 Гремяцкий М. Смерть и оживление. С. 45–46.
4 Вечерняя Москва. — 1929. — 17 января.
5 Дубинин Н.П. Вечное движение. — 2-е изд. — М., 1973. — С. 97.
6 Вечерняя Москва. — 1929. — 17 января.
7 ГАРФ. Ф. 3316. — Оп. 45. — Д. 19. — Л. 53.
8 Естествознание и марксизм. — 1929. — № 1.
9 Труды лаборатории экспериментальной биологии Московского зоопарка. Т. 2. — М., 1926. — С. 126.
10 Там же. С. 142.
11 Там же.
12 Завадовский М. М. Исследование семенника гомосексуалиста. — М., 1931.
13 Предисловие // Воронов С. Пересадка желез животным. — М., 1926. — С. 3.
14 Медико-биологический журнал. — 1929. — Вып. 5. — С. 3.
15 БСЭ. Т. 3. — М., 1926. — С. 130.
16 Там же. С. 131.
17 Дубинин Н.П. Вечное движение. С. 86.
18 Медико-биологический журнал. — 1929. — Вып. 5. — С. 13.
19 Медико-биологический журнал. — 1929. — Вып. 5. — С. 16.
20 Медико-биологический журнал. — 1929. — Вып. 5. — С. 16.
21 Там же.
22 Медико-биологический журнал. — 1929. — Вып. 5. — С. 17.
23 Медико-биологический журнал. — 1929. — Вып. 5. — С. 18.
24 Там же. С. 18.
25 Волоцкой М.В. Классовые интересы и современная евгеника. — М., 1925.
26 ГАРФ. Ф. 3316. — Оп. 45. — Д. 19. — Л. 53.
27 ГАРФ. Ф. 3316. — Оп. 45. — Д. 18. — Л. 140.
28 ГАРФ. Ф. 3316. — Оп. 45. — Д. 18. — Л. 140.
29 РГАСПИ. Ф. 142. — Д. 645. — Л. 82–83.
Глава 15. Институтская интрига
1
Буквально через несколько дней после важного совещания Иванов вновь делает доклад. 23 апреля 1929 года его слушает, затаив дыхание, аудитория Политехнического музея. Профессор снова говорит о великих перспективах в СССР специальной отрасли животноводства — обезьяноводства, снова говорит о гибридизации людей.
Его поддерживает и директор Зоологического музея МГУ Г.А. Кожевников. Этот ученый считал, что «устройство питомника для обезьян в Сухуми является одним из крупнейших достижений советской науки»1. Естественно, председателем этого вечера был поборник социальной гигиены нарком здравоохранения Николай Семашко. Открывая научный форум, глава советской медицины говорил о большом значении экспериментальных исследований на обезьянах.
Все эти монологи опьяняли Илью Ивановича. Он уже представлял себя чем-то вроде родоначальника новой расы существ, которые в будущем вполне могли стать основным населением земли. Если, конечно, с помощью генетики можно будет взять у обоих сторон революционной гибридизации лучшие черты наследственности: изощренный человеческий ум и несокрушимую силу обезьяньих мускулов.
Распаляясь от таких перспектив, Иванов проповедовал: «Теперь, когда наши рассадники животных спаяны единым государственным интересом, проверка тех или других нововведений может быть проведена в размерах, немыслимых раньше»2.
Сухумский питомник сосредоточенно готовился к приезду Ильи Ивановича. Уже 8 мая 1929 года в «Советской Абхазии» появилась информация о его скором появлении в обезьяннике и, видимо, начале сенсационных опытов: «Летом для научной работы в питомник приезжает московский профессор Иванов. По заданию Эндокринологического института профессор Иванов будет производить в питомнике опыты по искусственному оплодотворению обезьян».
Прошлогодний приезд председателя Совнаркома Рыкова также отразился на жизни сотрудников питомника. Алексей Иванович тогда был недоволен отсутствием атеистической пропаганды в стенах научного учреждения, главная задача которого, по его мнению, и состояла в том, чтобы экспериментально нанести урон боженьке. Поразмышляв над предложениями главы Совнаркома, Тоболкин и его коллеги решили создать подобие специальной экспозиции. Об этом и сообщил тот же номер «Советской Абхазии», который предсказывал скорый приезд Иванова: «Естественно-научный музей, экспонаты которого будут доказывать родство человека с обезьяной, предложено создать в здании психиатрической больницы»3.
Взаимоотношения с этим учреждением у питомника складывались не гладко. Возможно, их соседство было задумано с самого начала. Ведь в своем программном сочинении «Происхождение человека и половой подбор» Чарльз Дарвин считал некоторые формы психических отклонений своеобразной деградацией человека, его возвращением в животное состояние. «Идиоты, также в других отношениях, сходны с низшими животными, — писал автор теории эволюции. — Так сообщают о многих случаях, когда они тщательно обнюхивают каждый кусок пищи, прежде чем съедят»4.
И вот два мира — мир антропоидов и сумасшедших — стали вглядываться друг в друга. Экскурсанты, умилявшиеся обезьяньим ужимкам, попав к воротам больницы, вздрагивали. Оттуда временами доносился пугающий человеческий рев, он мало чем отличался от рева человекообразных. Но внешний вид обитателей лечебницы убеждал — это уже люди. Посетителям демонстрировалась возможность каждого из них однажды перейти в животное состояние, возвратившись в обезьяний мир. Однако если для обычных людей это была форма «научного назидания» и зримого примера, то для кремлевских мечтателей психушка стала неприятным раздражителем и, что еще хуже, напоминанием о печальной судьбе вождя мировой революции.
Да и «простыми людьми» руководители СССР себя не считали. Ведь если следовать обратной эволюционной логике, то нормальный человек, сойдя с ума, превращался в идиота, а кремлевский Homo futuris — в «простого человека». Но даже и это успокоительное умозаключение выводило из себя твердокаменных коммунистов.
В газете «Советская Абхазия» стали появляться критические статьи, подготавливавшие почву для переноса лечебницы. Одна из таких заметок называлась «Сумасшедшие условия для умалишенных». Здесь главными недовольными своим положением выступали сами пациенты: «“Мы же не звери, не обезьяны!” — обижаются больные»5. Одним из веских факторов для перевода служили многочисленные случаи нападение психических больных на персонал обезьянника.
2
Советское государство и партия в конце 1920-х — начале 1930-х годов смотрели на академических ученых с плохо скрываемым раздражением и скептицизмом. Их буржуазное происхождение и чванство внушали Кремлю самые серьезные подозрения. У многих светил было весьма туманное прошлое, которое неплохо было бы просветить рентгеном ОГПУ. И на поверку оказывалось: орнитолог Серебровский служил в армии Врангеля, физиолог Быков — в армии Колчака, генетик Левит долго прохлаждался в Америке. А стоило только выпустить за границу Добржанского или Тимофеева-Ресовского, как они не хотели возвращаться в родной СССР.
А из прокуратуры постоянно поступали тревожные сигналы. Генеральный прокурор Крыленко сообщал о необходимости возбудить дела против многих членов Академии наук. Уже 3 января 1930 года зампред ОГПУ Генрих Ягода и начальник Секретно-оперативного управления Евдокимов доносили Сталину о матерых двурушниках и антисоветских бандитах, окопавшихся в Академии наук. Реакция была молниеносной — начались аресты. Среди первых жертв был и директор Зоологического музея Академии наук, профессор А.А. Бялыницкий-Бируля. Тот самый, который «по вопросу о скрещиваниях… решительно высказывается против планов проф. Иванова проводить искусственное обсеменение туземок помимо их согласия». Еще один недруг Иванова уходит с научной сцены, звеня кандалами. Такой победы Илья Иванович явно не ожидал.
