Зеленая брама - Евгений Долматовский

Когда ситуация стала безнадежной и оставалось только погибнуть в рукопашной схватке, контуженный и ра­ненный в голову двадцатилетний лейтенант закопал во дворе хаты, а точнее, в саду полевую сумку с докумен­тами.

Он закапывал сумку, а вокруг шла беспорядочная стрель­ба, от ее грома до срока срывались наземь яблоки с дерев... Старался запечатлеть в памяти это место, измерял взглядом и проверил шагами направление и расстояние — от угла хаты до места, где захоронена сумка.

Много тяжелого и страшного пришлось пережить Пет­ру Грищенко, что вспоминать об этом. А все же ему по­счастливилось быть в рядах тех, кто штурмовал Берлин весной сорок пятого.

Увы, после долгой кочевки по госпиталям в сорок седь­мом году он вернулся домой без ног. (Высокая ампутация бедер — так было определено при выписке.)

Долгие годы собирался Петр Иванович посетить места, где завершились первые пять недель беспрерывного боя. Ему необходимо было вновь побывать здесь, его звала зем­ля, где были зарыты и ждали его документы.

И вот на грейдере, ведущем в село и как бы разграни­чивающем поля и дубраву, опять появился «Запорожец» с ручным управлением. От Сухуми до Подвысокого близок ли путь? К счастью, осень стояла ясная, дороги твердые и не очень пыльные.

В селе он легко восстановил по памяти картину дале­кого сражения и нашел хату и сад, где ждала или не ждала его лейтенантская полевая сумка.

Второй раз познакомился он с хозяйкой хаты — оказа­лось, что зовут ее Ксенией Илларионовной, что фамилия ее Антошко и что фамилия эта и имя ее мужа — на обе­лиске памяти погибших граждан села Подвысокого.

Повспоминали, повздыхали, помолчали...

А потом нежданный гость попросил у хозяйки лопату и двинулся в сад. Он уже не мог теперь шагами измерить расстояние, война отняла эту возможность. Но точен глаз артиллериста, ошибиться он не мог.

А на том месте, именно на том месте, где он закопал полевую сумку, стояла, широко раскинув отягощенные словно светящимися плодами ветви, прекрасная и могучая яблоня.

Смутное, труднообъяснимое чувство овладело Петром Ивановичем. Оно было окрашено скорей радостью, чем пе­чалью. Он забыл давно, как чувствуют землю ступнями ног, он ощущал ее тепло теперь всем телом, всем своим су­ществом.

Правда, боли, в минуты особого волнения всегда му­чившие ветерана, нахлынули с новой силой. У этих болей есть медицинское название — фантомные, то есть боли- призраки. Как могут болеть конечности, которых нет?

Грищенко отложил в сторону лопату. Нельзя ранить эту землю, нельзя потревожить корни прекрасного дерева, вы­росшего на его полевой сумке, да так, словно она и была тем зерном, из которого рождаются яблони.

Вот две истории о зернах и плодах. Мне кажется, я имею право объединить два случая и две судьбы, но не потому, что оба героя правдивой легенды приехали в Подвысокое на «Запорожцах» с ручным управлением.

А за то, что и Гафизов и Грищенко — люди такой трудной судьбы, мы ни у кого не будем просить прощения. В зоне, куда я привел тебя, читатель, в Зеленой браме, не найдешь легких судеб и веселых сюжетов...

Думаю, что можно назвать эту правду легендой, а ге­роев ее — легендарными.

Центр узнал

Один винницкий журналист рассказал мне историю, что называется, гражданскую-прегражданскую, мирную-пре- мирную, имеющую лишь косвенное отношение к поиску следов и фактов героизма и мужества воинов 6-й и 12-й армий. В областной газете было упомянуто имя бывшего партизана Николая Иосифовича Сидоренко. Газета сооб­щала, что он ныне кандидат наук.

Газета ошиблась, упомянув о «кандидатстве», фактов не проверила. Сидоренко действительно занимался научной деятельностью, медленно и трудно готовил диссертацию, но кандидатом наук он тогда еще не стал. Случай, ска­жем прямо, не такой уж существенный. Неужели поправку давать, писать письмо в редакцию? Прочтут и забудут? Газета живет один день...

Ошибка журналиста причинила прямо-таки страдания Николаю Сидоренко. Никогда и никому, кроме гестаповцев, не лгавший воин, военнопленный и партизан был выбит из колеи, сильно расстроен, чтоб не сказать — сражен напо­вал. Он выглядел лгуном, хвастуном, бахвалом! Вдруг подумают, что это он дал о себе неверные сведения!

Как исправить ошибку газеты, как спасти свою честь? В Виннице, с которой связано столько трудного и важного, хорошего и светлого, теперь и показаться нельзя!

Сидоренко принимает решение — не медлить больше ни минуты, самым срочным образом готовить и защищать диссертацию.

Он оставляет обжитое местечко в Москве и отправля­ется в далекий северный город Воркуту. Не на день, не на месяц. Всерьез и надолго. Через три года диссертация, основанная на глубоком изучении северных угольных месторождений, была готова и защищена. Ученые признали работу эту отличной, защита прошла триумфально.

Таким вот способом исправил Николай Сидоренко ошибку журналиста, о которой тот, наверное, давным- давно и накрепко забыл. Дело шло о чести: вместе с диссер­тацией защитил Сидоренко и свою честь.

Характерец, скажу я вам! Впрочем, среди людей, с кото­рыми мне приходилось встречаться на дорогах послевоен­ного поиска, немало удивительных по своей чистоте и прямоте натур. Совесть и честь на первом месте, все осталь­ное лишь мелочи и подробности.

Я познакомился с Сидоренко как раз тогда, когда он вернулся из Винницы. Теперь уж он мог спокойно ездить в края своей партизанской юности и прямо смотреть людям в глаза. Во всяком случае, он так считал. Он показался мне человеком, знакомство с которым облагораживает. Я узнал, что он снова москвич, что у кандидата технических наук кроме боевого ордена и партизанской медали теперь еще и пять медалей Выставки достижений народного хо­зяйства. (Это редкие, трудно достигаемые и высокие награды.)

Захотелось мне написать о мужестве ученого, о пребы­вании моего нового знакомого за Полярным кругом в уголь­ном бассейне, но, когда мы встретились, оказалось, что нам до конца жизни, наверное, не хватит времени на одни только военные воспоминания.

Николай Сидоренко, как говорят, крепко сбитый, мало­го роста, удивительно спокойный человек с добродушной улыбкой. По моим представлениям, он еще не стар: встре­тил войну восемнадцатилетним, так что остается приплю­совать пролетевшие годы, и с возрастом все будет ясно.

Он начал срочную службу в 173-й горнострелковой дивизии, в 352-м артиллерийском полку, и успел 22 июня со своим полком выдвинуться вперед к границе. Пришлось не по назначению применять 76-миллиметровые орудия: учили вести огонь по закрытым целям, а стрелять надо было прямой наводкой по движущимся танкам. И не просто движущимся, а ведущим огонь и набирающим скорости.

Мы вспомнили золотящуюся пшеницу с алыми капель­ками маков, вспомнили, что в первые дни почти в самом пекле боя можно было увидеть беспечных деревенских мальчишек, наблюдающих за единоборством танкистов с пушкарями, а если говорить обобщенно,— за смертельной схваткой двух миров.

Вспомнили горящий Тарнополь, Волочиск и Подволо- чиск, наконец, уманский уникальный парк Софиевка, куда артиллеристы между двумя очень нелегкими боями ходили на экскурсию, будто волшебством на час перенесясь в недав­ние школьные времена.

Практически артиллеристы 352-го полка с 22 июня по 5 августа не выходили из боя, были на марше. Ни разу не пришлось ночевать под крышей — только на боевых по­зициях, на батарее, на зарядных ящиках, сначала полных снарядами, а потом и пустых.

Как это ни странно, несмотря на очень тяжкие бои, поте­ри были небольшие, а раненые оставались при орудиях. Я спросил Сидоренко, как это удавалось. Он отшутился: «Так дрались, что помирать было некогда! Все больше с танками схватывались».

Но впереди неизбежно была Зеленая брама.

В той дубраве закопаны замки орудий, замолкших, из­расходовавших весь боекомплект и боезапас. Артиллери­сты остались с одними винтовками. Неизвестный полковой комиссар собрал их в дубраве, объяснил обстановку, повел на выход из кольца...

В пешем строю сборный отряд — человек триста, может быть, чуть побольше — двинулся на юго-восток. Сидоренко пришлось впервые участвовать в рукопашной, впервые форсировал он вплавь реку. Мы разложили на моем пись­менном столе карту Кировоградской области. Вот она — река Синюха, какая тонкая синяя жилочка!

Но это на карте она такая, это сейчас она такая. А тогда она была не речкой, а водной преградой, была глубока, с быстрым и стремительным течением. И на противополож­ном берегу бронетранспортеры, минометы, пехота. Мест­ность открытая, укрыться негде.

Все же Николаю Сидоренко удалось участвовать в руко­пашной и на левом берегу Синюхи.

Потом образовалась группа; неизвестный комиссар, уже раненный, но неведомо как еще державшийся на но­гах, спросил, есть ли среди них разведчик. Сидоренко ответил: «Есть. Только артиллерийский».— «Ну, ничего, действуй!»