Зеленая брама - Евгений Долматовский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я выбрал из многих воспоминаний и писем лишь самую малость воспоминаний о военных врачах. Верю: будет когда-нибудь создан мемориал в Подвысоком (место ему — на опушке брамы). И надеюсь, что ваятель не забудет увековечить и образ советского военного врача.
Советов, Знаменев, Сердцов
Уверен — как ни беспощадно уходящее время, будут еще найдены многие герои сражений сорок первого года, будут названы их имена, будут начертаны их фамилии на обелисках.
Ряды искателей множатся, круг поисков расширяется.
Но обстоятельства военных времен весьма усложнили нашу работу.
Боюсь, что многие подлинные имена восстановить чрезвычайно трудно, если не невозможно.
Уничтожение личных дел, списков, документов стало почти правилом в зажатых в клещи войсках; не без основания считалось, что враг воспользуется советскими документами в шпионских и провокационных целях, и их уничтожали в момент, казавшийся смертным часом. Живые искали в карманах гимнастерок погибших товарищей не только удостоверения, но даже письма: все забирали с собой. А как потом сложилась судьба этих совершенно правильно поступавших товарищей и однополчан?
Документы раненых хранились обычно в канцеляриях госпиталей. Долго ли существовали канцелярии?
Старались затеряться и скрыться в толпе командиры высокого ранга, с презрением отвергая преимущества, которые им сулили палачи. Не трусость руководила их поступками: они не желали доставлять радость врагу — еще один командир полка или дивизии схвачен. Это было еще и формой подготовки к побегу, а побег командиру куда трудней осуществить, чем рядовому. Скрывались комиссары и политруки, чтоб не отдать свои жизни так дешево и сразу.
Можно только порадоваться тому, что командиры были выявлены не все.
Командир 72-й стрелковой дивизии генерал-майор Павел Ивлианович Абрамидзе при выходе из леса переоделся, в плен попал в шоферском комбинезоне и довольно успешно выдавал себя за шофера. Его разоблачила какая-то сволочь. Бежать генералу уже не удалось, но несчастье свело его с замечательными людьми — с Карбышевым,
Шепетовым, Огурцовым, Тхором, Потаповым; он участвовал в лагерном подполье.
В довоенные времена 72-я стрелковая соседствовала со знаменитой 99-й дивизией, в бой они вступили одновременно в районе Перемышля. Плечо к плечу сражались эти соединения в Зеленой браме. И вот в плену комдив Абрамидзе вновь оказался рядом со своим прямым начальником — командиром 8-го корпуса Михаилом Георгиевичем Снеговым. Надо было продолжать воевать, и они продолжали — честно и бесстрашно. Опоздай освобождение на несколько часов, еще оставшиеся в живых подпольщики были бы неминуемо уничтожены эсэсовцами...
Ровесник века, Павел Ивлианович и ныне в строю — на военной кафедре Тбилисского университета.
Но продолжим воспоминание об Уманской яме. Я провел там десять или одиннадцать дней, и страшный хаос, еще царивший в августе, оказался для меня спасительным.
Помню трагические встречи с товарищами и знакомыми. Чувство стыда и общей униженности заставляло отводить глаза. Но хорошо запомнился первый вопрос, который задавали друг другу старые знакомые:
— Как тебя зовут? Кто ты по званию, по должности? Из какой ты части?
Подразумевалось, что будет названа (запомни непременно!) придуманная фамилия, по преимуществу украинская, соответственно новое имя и отчество, ну, еще и адрес «родного дома» — близлежащего села.
Очень распространена была версия: мол, я только что мобилизован в армию, человек сугубо гражданский, да и темноват, в какую часть попал, даже не успел узнать, а тут — окружение.
Хотя лишь немногие имели касательство к военной разведке и особому отделу, но легенды (все пионеры знают, что так называются придуманные для разведчиков и отработанные с максимальной правдоподобностью, оснащенные десятками тонких подробностей биографии и истории) составлялись искусно и заучивались тщательно, чтобы и во сне не выдать себя.
Ближе к осени абвер и гестапо стали наводить «порядок» в лагере, составлять списки, проводить проверки и переклички и, что всего хуже, изучать своих пленников, умело используя скрывавшихся врагов, уголовников, шкурников, а также малодушных и безвольных.
И все-таки очень многие товарищи, оказавшиеся в Уманской яме, сумели скрыть свои настоящие имена, фамилии, должности, звания, но не в поисках личной безопасности, а для борьбы.
Удачно утаившись под выдуманным псевдонимом, эти смелые и честные люди сгорели в пламени войны дотла, и очень редко, чаще всего случайно, удается теперь найти их подлинные имена, их довоенные адреса. Получилось, что, скрывшись от врага, они скрылись и от своих — от потомков, от истории. Их безымянность — особая форма мужества.
Недавно я ознакомился с опубликованными в печати ГДР списками расстрелянных, замученных, повешенных, гильотинированных советских участников антифашистской борьбы, действовавших в концлагерях Маутхаузен, Дахау, а также в командах «острабочих». Участвовал в розысках документов и опубликовал их в нашей стране советский историк Е. А. Бродский.
Это далеко не полные списки, иногда случайно сохранившиеся отдельные страницы гестаповских архивов.
Отчетливо видно, что многие наши боевые товарищи жили и боролись в неволе под псевдонимами, ушли на казнь, не выдав своих подлинных имен.
В списках, составленных на основе тюремных документов, фигурирует немало фамилий, скорее всего придуманных, напоминающих о местожительстве или месте рождения: Федор Новгородский, Вениамин Мордовский, Михаил Камчаткин, Захар Донской.
Озорно выбранная, несомненно, ненастоящая фамилия — Севильский... А вот лагерная кличка — Петр Усатый.
Такого рода псевдонимы все же пусть в малой степени, но приоткрывают тайну — след Новгородского надо искать в Новгороде, а Мордовского — в Мордовской АССР. Севильский, возможно, был парикмахером, а Усатый наверняка носил усы. И все же — слабая, тончайшая, ненадежная ниточка!
А другие ушли на казнь под именами, наполненными глубочайшим смыслом, волнующим и свидетельствующим о неколебимой верности и гордости советского человека:
Советов...
Знаменев...
Мученик... (Псевдоним в духе предреволюционной демократической литературы: Скиталец, Батрак, наконец, Горький.)
Костриков... (Вспомним — это ведь подлинная фамилия Сергея Мироновича Кирова.)
Сердцов... (Напрашивается ассоциация с выбором, который сделал отец А. И. Герцена.)
А вот случай, когда выбор псевдонима уже таит в себе подвиг интернационалиста:
Владимир Тельманов!..
Тельманов и его соратники объединились для борьбы в 1943 году.
Об этом важно вспомнить потому, что одно время бытовало мнение, будто советские люди бездействовали в фашистской неволе, поднимались на борьбу, когда уже были слышны выстрелы наших и союзнических орудий.
Тельманов и Костриков, Советов и Знаменев всходили на эшафоты с пением «Интернационала». Быть может, их дети и внуки никогда не узнают, что это пропавшие без вести их отцы и деды.
Известно лишь, что там сражались и умирали воины из-под Смоленска и Севастополя, Киева и Одессы, были там и воины из Зеленой брамы...
Дивизия город не оставила
Не выходившая из боя с первого дня войны 169-я стрелковая дивизия в конце июля 1941 года сражалась близ города Первомайска на Украине. Имея задачу помочь войскам 6-й и 12-й армий, прорывавшимся на Первомайск, дивизия сама оказалась в кольце, понесла большие потери. На рубеже Первомайска погиб ее славный командир генерал- майор Федор Евдокимович Турунов.
В ожесточенных боях тех дней прошла по дивизии весть, что убит и командир отдельного саперного батальона капитан Ираклий Церетели.
Теперь я знаю: мы с капитаном отходили от Львова на восток по одним дорогам. Батальон выполнял фортификационные работы на границе, когда напал враг, держался, сколько мог, а потом пришлось отходить, разыскивая основные силы дивизии. Лишь через месяц, уже на востоке Виннитчины, батальон воссоединился со своей 169-й, а вскоре потерял командира.
Капитан Ираклий Церетели пришел в сознание — неизвестно, через сколько дней. Он лежал на глинобитном полу, на соломе. Шапка бинтов подсказала: ранен в голову. Попробовал встать и вновь повалился в ужасе: левой ноги нет...
Рядом — от стены до стены — лежали такие же бедолаги: кто без ноги, кто без рук. В дверном проеме — часовой, только не в нашей, но и не в немецкой, полевой светло- желтой форме, чернявый, смуглый.
Тяжелораненых перенесли в автобусы. Конвоируемые итальянцами, они были отправлены в город Первомайск. Впрочем, конвой мог не тревожиться — никто из охраняемых не сумел бы ступить и шагу, не то чтобы бежать.
Первомайск был занят немецкими, румынскими, итальянскими войсками, а наша 169-я дивизия все же сумела вырваться и отошла, соединившись с главными силами Южного фронта.
