Зов кукушки - Роберт Гэлбрейт

Страйк вспомнил, как о Даффилде отзывался Эрик Уордл.

— Не сказал бы, что они на него запали.

— Что ж, — проговорил Сомэ, — значит, у них вкус лучше, чем я думал.

— Откуда у тебя такая уверенность, что это не самоубийство? Лула страдала нервным расстройством, ты же знаешь.

— Знаю, но мы с ней заключили соглашение, как Мэрилин Монро и Монтгомери Клифт. Поклялись, что при малейшем желании расстаться с жизнью каждый из нас первым делом позвонит другому. Она бы точно со мной поделилась.

— Когда вы общались в последний раз?

— Она позвонила в среду — я еще был в Токио, — ответил Сомэ. — Бестолковая, вечно забывала, что там время на восемь часов вперед. В два часа ночи у меня телефон стоял на беззвучном режиме, вот я и не ответил, но она оставила сообщение и ни сном ни духом не намекнула на суицид. Вот послушай.

Он снова залез в ящик стола, нажал какие-то кнопки и протянул Страйку мобильный телефон.

И ему в ухо зазвучал чуть хрипловатый, грудной голос Лулы Лэндри, комично подражающий говорку кокни: «Как ты там, милок? У меня новость — зашибись. Уж не знаю, понравится тебе, не понравится, только я от радости прыгаю, а поделиться не с кем. Звякни, как времечко найдешь. Чмоки-чмоки».

Страйк вернул телефон модельеру.

— Ты ей перезвонил? Выяснил, что это за новость?

— Нет. — Сомэ загасил сигарету и тут же взялся за следующую. — У япошек мероприятия шли одно за другим; только найду минутку — разница во времени останавливает. Короче… я, если честно, догадывался, что она скажет, и безумно психовал. Решил, что она беременна. — Сомэ покивал, сжимая в зубах сигарету, а потом вынул ее изо рта и подтвердил: — Да-да, я решил, что она залетела, причем умышленно.

— От Даффилда?

— Нет, мне бы такое и в голову не пришло. Я ведь тогда не знал, что они вновь сошлись. При мне она бы не посмела с ним закрутить. Так подгадала, негодница маленькая, чтобы я в Японию улетел. Знала, что я его не выношу, а мнение мое было ей важно. Мы с Кукушкой были как родные.

— С чего ты решил, что она забеременела?

— По голосу понял. Ты же слышал — она так волновалась… Я нутром почувствовал. Это было в ее духе, она хотела, чтобы я порадовался вместе с ней, — и к черту карьеру, к черту меня, хотя у меня специально под нее была разработана линейка аксессуаров…

— Это и был тот пятимиллионный контракт, о котором рассказывал мне Джон Бристоу?

— Вот именно. Уверен, это Счетовод ее науськивал торговаться до посинения, — опять вспыхнул Сомэ. — Кукушка ни за что бы не стала со мной мелочиться. Понимала, что это роскошный вариант, который мог бы ее поднять на совершенно иной уровень. Дело ведь не только в деньгах. Она у всех ассоциировалась с моими вещами; ее звездным часом стала фотосессия для «Вог», когда она показывала мое платье с разрезным подолом. Кукушка любила мои вещи, любила меня, но когда человек поднимается до определенного уровня, доброхоты начинают ему нашептывать, что он достоин большего. Тогда человек забывает, кто дал ему подняться, и думает только о наживе.

— Но ты, видимо, тоже считал, что она дорого стоит, если предложил ей пятимиллионный контракт?

— Типа того. Я, можно сказать, разработал новую коллекцию с расчетом на нее, а как прикажешь снимать ее с пузом? Зная Кукушку, я мог предвидеть, что она теперь совсем сбрендит, пошлет все к черту, но ни за что не согласится избавиться от этого ребенка. Это было в ее характере: вечно искать себе объект любви, этакую суррогатную семью. А все из-за этих Бристоу. Они ее удочерили как игрушку для Иветты, а Иветта — чудовище, каких свет не видел.

— В каком смысле?

— Властная. Патологическая личность. Ни на секунду не отпускала от себя Лулу — боялась, что малышка умрет, как тот мальчик, взамен которого ее купили. Леди Бристоу приходила на все показы, путалась под ногами, накачивала себя до умопомрачения. Был еще дядюшка, который втаптывал Лулу в грязь, пока у нее не завелись деньги. Вот тогда он ее зауважал. У них деньги на первом месте, у этих Бристоу.

— Значит, семья состоятельная?

— Алек Бристоу оставил им сравнительно немного. Он солидных денег в глаза не видел. Не то что твой старикан. Как получилось, — Сомэ резко сменил предмет разговора, — что сын Джонни Рокби пробавляется частным сыском?

— Работа у него такая, — ответил Страйк. — Вернемся к Бристоу.

Сомэ, похоже, не возражал, что им командуют; напротив, он даже оживился, — видимо, такой опыт был ему в диковинку.

— Помню, Кукушка рассказывала, что почти весь капитал Алека Бристоу был вложен в акции его старой компании «Альбрис», которую кризис изрядно подкосил. «Альбрис» — это тебе не «Эппл». А Кукушка к своим двадцати годам стала богаче их всех, вместе взятых.

— Вот эта фотография, — Страйк указал на «Падших ангелов», — тоже была предусмотрена пятимиллионным контрактом?

— Ну да, — подтвердил Сомэ. — Началось все с тех четырех сумочек. На этом снимке она держит «Кашиль». Все сумочки получили у меня африканские имена. Лула зациклилась на Африке. Разыскала эту поблядушку, свою кровную мать, и лишилась покоя: вознамерилась уехать в Африку — учиться, волонтерством заниматься… и что с того, что эта старая шлюха здесь пол-Ямайки перетрахала?.. Африканец, ё-мое… — Ги Сомэ с остервенением ввинтил окурок в пепельницу. — Не позорилась бы. Что Кукушка хотела услышать, то она ей и наплела.

— И ты решил использовать этот плакат для рекламной кампании, невзирая на то, что Лула только-только…

— Я просто отдал ей должное, черт подери, — перебил Сомэ, повышая голос. — Она нигде и никогда не выглядела прекрасней. Это было посвящение Кукушке, нам с ней обоим, понятно тебе? Она была моей музой. А кто не способен этого понять, пусть катится куда подальше! В этой стране пресса — подонок на подонке. Обо всех судят по себе, сволочи.

— За день до смерти Луле доставили четыре сумки…

— Ну да, от меня. Я послал ей по одному образцу каждой, — Сомэ ткнул очередной сигаретой в сторону рекламного плаката, — а Диби Макку отправил с тем же курьером кое-какие модели одежды.

— Это был его заказ или…

— Это была халява, милый, — протянул Сомэ. — По законам бизнеса. Парочка толстовок с капюшоном и разные мелочи. Заручиться поддержкой знаменитости никогда не помешает.

— Он носил что-нибудь из тех вещей?

— Понятия не имею. — Сомэ немного успокоился. — На следующий день мне уже было не до него.

— Я видел на «Ютьюбе» его интервью: он был в толстовке как раз такого типа, — сказал Страйк, указав пальцем на грудь Сомэ, — с заклепками, образующими кулак.

— Вот-вот, она именно из тех. Наверное, кто-то все же переправил ему пакет. На одной был изображен кулак, на другой пистолет, и у обеих на спине — его тексты.

— Лула рассказывала тебе, что этажом ниже будет жить Диби Макк?

— Еще бы! Захлебывалась от восторга. А я ей говорил: детка, если б он меня упомянул в трех песнях, я бы его у входа голышом встречал. — Выпустив из ноздрей две длинные струйки дыма, Сомэ покосился на сыщика. — Грешным делом, люблю таких носорогов. Но Кукушка слышать ничего не желала. И посмотри, с кем она спуталась. Сколько раз ей говорил: ты мне все уши прожужжала насчет своих корней, так найди себе приличного черного парня и угомонись. Они с Диби могли стать идеальной парой, разве нет? В прошлом сезоне она у меня выходила на подиум под его композицию «Дурнушка»: «В зеркало глянь, ты себе льстишь. Не заносись, ты же не Лула». Даффилд весь на говно изошел.

Некоторое время Сомэ молча курил, уставившись на стену с фотографиями. Страйк спросил, хотя сам знал ответ:

— Где ты живешь? Где-нибудь поблизости?

— Нет, я живу на Чарльз-стрит, это в Кенсингтоне, — ответил Сомэ. — Год назад туда перебрался. Если смотреть от Хэкни — у черта на рогах, но, как говорится, куда ты денешься, когда разденешься. Оставаться в Хэкни было уже просто смешно. Там детство мое прошло, — объяснил он, — тогда меня еще звали Кевин Овузу. Я имя сменил, когда от родителей ушел. Как и ты.

— Я никогда не носил фамилию Рокби, — сказал Страйк, перелистывая страницу блокнота. — Мои родители не состояли в браке.

— Это всем известно, милый, — сказал Сомэ, вновь полыхнув злорадством. — В прошлом году «Роллинг стоун»[22] заказал мне одеть твоего старикана для фотосессии: костюм в облипку и шляпа-котелок с обрезанной тульей. Вы часто видитесь?

— Нет, — ответил Страйк.

— Ясное дело. Поставь тебя рядом с ним — все тут же поймут, какой он старпер, точно? — захихикал Сомэ.

Он поерзал в кресле, закурил следующую сигарету, сжал ее в зубах и с прищуром уставился на Страйка сквозь клубы ментолового дыма.

— А с чего это мы заговорили обо мне? Или когда ты достаешь блокнот, люди сами выкладывают тебе свою подноготную?