Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина - Евгений Акельев

Интересно, что количество дворовых среди профессиональных преступников незначительно. Очевидно, это связано с более выгодным материальным положением крепостных слуг по сравнению с лично свободными посадскими, «фабричными» и солдатскими детьми, не говоря уже о крепостных или государственных крестьянах. В подтверждение этих слов приведем лишь один из множества примеров. Правящий секретарскую должность Сыскного приказа Дмитрий Шарапов в 1741 году имел возможность очень хорошо одеть своего крепостного слугу — тот носил «кафтан серой новой… с воротником красным суконным, ценою в два рубли», «шубу баранью ценою в один рубль двадцать копеек», «шапку немецкую суконную коричневого цвету ценою в пятьдесят копеек», «штаны козлиные ценою в тридцать копеек», «рукавицы бараньи… ценою в пятнадцать копеек», «чулки валенные немецкие ценою в тридцать копеек», «рубашку немецкую… ценою в пятьдесят копеек», «портки в десять копеек», «кушак красной парусной, ценою в шестьдесят копеек», «двои сапоги смазных, ценою по шестьдесят копеек»[409]. Если слуга далеко не самого крупного московского чиновника одевался много лучше, чем «фабричные», оброчные крестьяне и обедневшие посадские, что уж говорить о дворовых людях знатных господских домов Москвы!

Люди обездоленные, маргинализированные, в силу различных обстоятельств потерявшие связь с традиционной общиной, оставшись наедине с несправедливым и жестоким миром, объединялись в преступное сообщество со своими законами, особыми знаками, собственной системой ценностей и бытом.

Глава третья

Обыденность городского дна

Поживи здесь, в нашем доме, в котором всего довольно: наготы и босоты — изнавешены шесты, а голоду и холоду — амбары стоят, пыл[ь] да копот[ь] — притом нечего лопать.

Московские воры о самих себе

Для понимания того, каким образом люди прошлого выстраивали свою повседневную жизнь, вопрос их самосознания имеет не последнее значение. Осознавали ли московские преступники XVIII века свою общность? Имели ли они какое-либо нравственное оправдание своего образа жизни? Выражаясь научным языком, сложилась ли особая самоидентичность профессиональных преступников в XVIII веке?

К сожалению, ворам не было свойственно записывать свои размышления о преступном мире, чтобы донести их до потомков. Однако в некоторых документах нет-нет да и мелькнет взгляд профессионального преступника на сообщество друзей и соратников.

В этом смысле уникальными источниками являются два доношения, написанные в конце декабря 1741 года московскими карманниками одного круга — беглым дворовым Ванькой Каином и беглым солдатом Алексеем Соловьевым. Как мы помним, оба документа были созданы независимо друг от друга под влиянием именного указа от 15 декабря 1741 года «О Всемилостивейшем прощении преступников…», прочитанного в публичных местах Москвы 27 декабря. Доношение Каина было подано в Сыскной приказ вечером того же дня, а доношение Соловьева было вынуто у него из кармана при задержании на следующую ночь, когда Каин повел солдат Сыскного приказа по воровским притонам. Подлинники «повинных доношений» Каина и Соловьева были подшиты в дело и сохранились до наших дней.

Каин и Соловьев при их составлении преследовали сходные цели: воспользовавшись выгодной общественно-политической ситуацией (смена правления, публикация «всемилостивейшего» указа о прощении преступников), выдать коллег, чтобы самим получить помилование. Чтобы достичь этой цели, авторы должны были описать преступный мир, который представлял опасность для монархини и ее подданных. Таким образом, эти два документа предоставляют нам уникальную возможность взглянуть на преступный мир Москвы XVIII века глазами самих его представителей.

Благодаря тому, что доношение Каина было написано с помощью чиновника Сыскного приказа и находилось в делопроизводстве, оно составлено по форме, принятой для данного вида документов (содержит официальное обращение к монарху — «титло», пункты, датировку, подпись автора), и имеет делопроизводственные пометы. В первом пункте Иван Каин «приносит… повинную» в том, что он «в Москве и в прочих городах, во многих прошедших годах мошенничествовал денно и ночно». Далее следует расшифровка того, что понимается под «мошенничеством»: «…будучи в церквах и в разных местах, у господ, и у приказных людей, и у купцов, и всякого звания у людей из карманов деньги, платки всякие, кошельки, часы, ножи и протчее вынимывал». Иными словами, преступник признавался, что в течение многих лет занимался карманными кражами и именно их подразумевал под словом «мошенничество».

Это очень важное уточнение, поскольку в дореволюционной правоведческой литературе существовала дискуссия о содержании этого понятия[410]. В рассматриваемых нами документах термин «мошенничество» употребляется в основном для обозначения карманного воровства. Однако всё же «мошенниками» называли не только карманников, но и преступников, совершавших кражи вещей в банях, а также воровавших имущество с повозок. Во втором пункте доношения Каин заявляет: «…ныне я от оных непорядочных своих поступков, напамятовав страх Божий и смертный час, все уничтожил». Но раскаянием автор не ограничивается, главное выражено в строках: «…и желаю запретить ныне и впредь, как мне, так и товарыщем моим, которые со мною в тех погрешениях обще были».

Последняя, третья часть документа очень важна для понимания того, что должно было, по мнению раскаявшегося преступника, заинтересовать представителей власти. Нужно было показать степень опасности, которую представляли «товарищи» Каина. Доноситель старается сгустить краски: мошенники не только занимаются карманными кражами, но «вяще воруют» — «грабят людей», «снимают с них платье», а также могут пойти и на убийства. При этом доноситель подчеркивает, что его бывшие коллеги не боятся даже «господ офицеров» и «приказных служителей» (в списке жертв именно эти социальные группы стоят на первом месте) и поэтому представляют огромную опасность для государыни и ее подданных. Он же предлагает ни много ни мало как всех этих преступников «искоренить»!

Соловьев, в отличие от Каина, составил свое «повинное доношение» без чьей-либо помощи. В «доезде» протоколиста Петра Донского с описанием ареста Соловьева указывается на то, что в кармане преступника был обнаружен документ, написанный «его рукой». Это подтверждается и сравнением почерка с подписью Соловьева под протоколом его допроса в Сыскном приказе.

То, что беглый солдат Алексей Соловьев, будучи грамотным, самостоятельно написал свое доношение, не могло не отразиться на его форме. Как уже говорилось выше, мы имеем дело с черновым вариантом документа, который автор намеревался переписать набело. Поэтому неудивительно, что он написан небрежным почерком, не имеет «титла», датировки и подписи, кое-где наблюдается путаница в именах. Однако несмотря на более простое оформление, доношение Соловьева имеет структуру, аналогичную структуре обращения Каина: вступление, пункты и заключение. Документ адресован московскому главнокомандующему графу Семену Андреевичу Салтыкову, к которому автор однажды уже обращался. В первую очередь беглый солдат Алексей Соловьев пишет о своих собратьях: «Жив праздно в Москве, усмотрел беглых салдат, драгун, матрос и праз[д]ноживущих, которые от службы и подушного окладу укрываются».

В третьем пункте затрагивается не менее актуальная религиозная сфера: «Много разных чинов люди имеют за собой разкол, о которых имен[н]ую роспись подам, а имен[н]о 607 человек». Скорее всего, Соловьев здесь имеет в виду членов секты хлыстов{49}, имевшей в Москве много последователей. Если в тот момент представители власти не обратили должного внимания на это заявление Соловьева, то в феврале 1745 года после обнаружения Каином общины хлыстов в Ивановском монастыре началось крупное дело о сектантах[411].

Наконец, четвертый пункт посвящен тем «имеющим купечество», то есть официально занимающимся торговлей, а также «праздноживущим», то есть не записанным в подушный оклад москвичам, которые промышляли краденым. Именно они, по мнению Соловьева, провоцировали укрывавшихся в Москве беглых на вступление на преступный путь.

Заметим, что если для Каина определяющим понятием является «мошенничество», то ключевое слово в доношении Соловьева — «праздноживущие», которые «от службы и подушного окладу укрываются». Это понятие отсылает нас к Воинскому артикулу (1715) и идее регулярного государства, в котором каждый подданный должен исполнять какую-то определенную общественную функцию. Можно предположить, что грамотный солдат Алексей Соловьев знал Воинский артикул и усвоил основные элементы официальной идеологии.