Люди молчаливого подвига - Александр Василевский

Еще несколько минут — и перестрелка утихла. Гитлеровцы оставили свои позиции. Они не знали, сколько морских «дьяволов» навалилось на них, поэтому не рискнули контратаковать. Не зря же говорят: ночью все кошки серы. Внезапный налет разведчиков, вероятно, показался солдатам противника атакой целого батальона… Но как быть дальше? Вызвать бы сюда роту, пусть закрепляются. Не отдавать же захваченные позиции без боя.

Оставив за старшего опытного разведчика Капланова, знающего немецкий язык, Дмитришин повел своих людей обратно, в свои траншеи. Гришу Токарева несли на палатке лицом к звездам, но он уже не видел их. Лишь временами пытался приподняться и просил пить.

— Грудь, грудь горит…

Дмитришин шел рядом с ним и видел, как белеет лоб юного разведчика. Умирал он молча, тяжело.

Токарева отнесли в санчасть, и Дмитришин явился в штаб, чтобы доложить обо всем, что произошло. Несмотря на ранний час, штаб батальона уже действовал. Ночь дается фронтовикам чаще не для отдыха, а для напряженной работы, особенно штабным командирам.

Около буржуйки сидели комиссар и начальник штаба Головин. Комиссар что-то объяснял, но, видно, заметив на лице Дмитришина тревогу, прервался:

— А-а, разведчик, садись и рассказывай, что там?

Дмитришин доложил в первую очередь о том, что выбили боевое охранение фашистов на горе Гасфорт.

Головин тут же позвонил в резервную роту и приказал выслать на высоту взвод с двумя пулеметами.

Прошло около часа. Вдруг в штабную землянку ввалился здоровенный немец. За ним с автоматом на груди показался разведчик. Это он привел пленного.

Осматривая занятые позиции, Капланов обнаружил в глубокой нише спрятавшегося фашиста. Тот, видать, был не из храброго десятка и, отстав от своих, побоялся вылезти из ниши — чего доброго можно угодить под пулю.

Комиссар батальона приступил к допросу. Фашист вел себя вначале нагловато. Он старался выразить презрение к окружающим. Но вид горе-вояка имел жалкий. Голова его была обмотана каким-то женским платком, на шинель он напялил гражданский пиджак — то ли раздел убитого, то ли ограбил живого.

Постепенно пленный разговорился. Он попал на Крымский фронт и был рад, потому что кто-то ему сказал: в России всюду Сибирь, и только Крым — курорт…

Вскоре позвонили из бригады и приказали доставить пленного туда. Его повел комиссар вместе с дежурным матросом.

Но вот еще один сюрприз.

Перед входом в землянку часовой позвал разводящего.

— Что случилось?

— Да вот какие-то солдаты забрели, — ответил часовой.

Через несколько минут в дверях землянки появился улыбающийся часовой, а следом — незнакомый человек в немецкой шинели, длинный и тонкий, как жердь. Он хотел было поднять руки вверх, но некуда — землянка для него низкая. Позади стоял еще кто-то.

Видя, что никто на них не кричит и не угрожает оружием, чужаки успокоились. Это были два румынских солдата. Начальник штаба потребовал от них документы. Первый из них скорее догадался, о чем идет речь, и, расстегнув верхнюю пуговицу шинели, вытянул розовый лист бумаги.

Это была наша советская листовка, в которой рассказывалось об успехах Красной Армии под Москвой. В листовке говорилось также о том, что сдавшимся в плен будет сохранена жизнь.

— А где ваши солдатские книжки?

Они и это поняли без перевода, с готовностью достали свои солдатские документы.

Дмитришин угостил румын «беломором», пытаясь жестами и с помощью нескольких немецких слов объясниться, поговорить, но ничего из этого не вышло. По-немецки румыны знали, как выяснилось, только одно слово «капут». Их отвели в штаб бригады.

Однако ночь сюрпризов не кончилась. Вернулся из нейтральной зоны разведчик Азов.

— Командир, — сказал он Дмитришину, — есть возможность пополнить наши боевые запасы немецкими минами.

— Как?

— Пойдем, покажу.

С наступлением рассвета Дмитришин и Азов разглядели, что немецкие саперы устроили целый склад мин в извилистой промоине у подножия горы Гасфорт. Склад охраняет всего один часовой. Подобраться к нему нетрудно: есть скрытые подходы. Созрел план: ночью снять часового и прибрать склад к рукам. Этот план Дмитришин доложил командованию.

— Ну что ж, действуйте, — сказал комбат.

Наступила ночь, и Дмитришин вывел свой взвод за передний край.

Погода благоприятствовала замыслу. Низкие облака окутали высоту до самого подножия. Темнота и морось, хоть глаз выколи. Разведчики, следуя за Азовым, вдруг остановились.

— Что случилось? — спросил Дмитришин.

— Фашист… — ответил Азов.

Приглядевшись, Дмитришин увидел немецкого солдата, который ходил невдалеке, закинув автомат за спину, и что-то мурлыкал себе под нос. Ходил он вдоль ящиков, накрытых брезентом. Его беспечность говорила о том, что он еще не бывал в настоящих переделках. По-кошачьи мягко Дмитришин приблизился к часовому. Но — треснула ветка. Фашист насторожился.

— Хальт!.. — видимо, с испугу крикнул он в темноту ночи.

Дмитришин одним прыжком подмял под себя часового, не дав ему пикнуть.

Разведчики подползли к штабелю. Подняли брезент. Там темнели ящики с противопехотными минами.

— Вот сколько «добра» приготовили под наши ноги, — усмехнулся Капланов.

Взвод смельчаков вытянулся цепочкой. Мины от разведчика к разведчику пошли к нашей линии обороны.

Хотя ночь длинная, но работы предстояло много. Пришлось послать бойца в роту за подмогой. Время шло. Разведчики трудились до седьмого пота. Однако штабель ящиков с минами убывал медленно.

Занятые несвойственным делом, разведчики не теряли бдительности и вовремя заметили, что со стороны противника к ним приближаются три солдата. Должно быть, настало время смены поста. Гитлеровцы подошли почти вплотную и, видимо, поняв, что тут русские, бросились бежать назад. Кто-то из разведчиков подрезал их короткой автоматной очередью. Фашисты упали. Один из них закричал. Темень ночи тут же прорезали желтые ракеты. Из дотов бесприцельно застрочили пулеметы.

Разведчики не закончили «разгрузку» немецкого склада, но и то количество мин, которое успели перенести на свою сторону, плюс живой «язык» в штабе назвали двойным сюрпризом.

7. По велению долга

В начале апреля 1942 года Иван Дмитришин побывал в городе. Прошел возле панорамы, заглянул в тот подвал, у входа которого еще сохранилась яма от неразорвавшейся бомбы. «Опилки с песком вместо тротила…»

В подвале жил сторож панорамы. Он сказал, что живописное полотно Рубо осталось на месте — его нельзя трогать, а весь натурный план панорамы снят и, кажется, эвакуирован.

Кругом руины, рваная арматура, битые кирпичи, пустые коробки домов. Но город живет и будет жить! Через развалины бегут дети с сумками и связками книг, тетрадей. Бегут в подземную школу! Это взволновало Дмитришина. Ради того, чтобы дети продолжали ходить в школу, решали задачи, писали диктанты и сочинения, он готов был лишить себя сна и отдыха, навязывать фашистам яростный бой, не давать им пощады ни днем, ни ночью.

…Апрель — месяц цветения крымских садов, буйной зелени на виноградниках, а в душе Дмитришина была мрачная осень. Последние три недели ни одна поисковая группа не могла взять хорошего «языка», который мог бы рассказать о том, где накапливаются резервы врага. Как выполнить приказ командования? Отправиться за «языком» в тыл врага? Да, это, пожалуй, единственный выход.

Собрав бойцов, Дмитришин рассказал о своем замысле. Стали готовиться к предстоящей операции.

— Получите немецкую форму, — сказал он тем, кто отправлялся в тыл врага.

И уж ночью, перебравшись через передний край противника, он вновь сказал своим друзьям:

— Наша задача: собрать побольше данных о расположении свежих резервов врага, вернуться обязательно с контрольным «языком»…

У разведчиков был только один союзник — отвага, все остальное было против них, но выполнить задание они должны непременно.

К рассвету им удалось проникнуть за дамбу реки Черная и укрыться в блиндаже бывшего командного пункта морского полка. Этот участок был оставлен в дни декабрьского наступления противника. Вошли в блиндаж, как в родной дом, покинутый в горестное время.

Выставили часового в немецкой форме. Глянешь и не верится, что это наш разведчик.

Стало светать. Запахло фиалками. Много их росло на склонах высоты. Взошло солнце. Как некстати: оно мешало разведчикам оставаться ночными призраками.

Да, здесь, в тылу врага, все было против них, даже солнце. И, кажется, впервые Дмитришин был не рад солнцу. Но какая сила вела их к выполнению поставленной задачи? Что помогало им идти на любой риск? Ответить можно коротко: веление долга.

В тылу противника, где в любую минуту можно оказаться в лапах врага, чувство долга и совести обнажается особенно четко.