Замуж за «аристократа» - Маша Царева

– Но он сказал, что у меня нет ни таланта, ни вкуса.

Я едва сдерживалась, чтобы не расплакаться прямо при этой участливой Ире. Она сочувственно посмотрела на меня, потом поставила прямо на пол свою коробку и решительно скомандовала:

– А ну пойдем!

– Куда?

– В туалет, куда же еще? Умываться! Могу поспорить, что Мордашкин имеет на тебя какие-то виды.

Там, в туалете, над грязной раковиной, я и разрыдалась. От души разрыдалась, размазывая по щекам обильные слезы пополам с тенями и тушью.

Ира даже перепугалась – настолько внезапной была моя истерика.

– Ты что?

Я посмотрела сначала на нее, загорелую, миловидную. Ира сняла очки и распустила волосы, теперь ее никто бы уже не назвал дурнушкой. А потом – на свое зеркальное отражение. Лицо покраснело и припухло, черты расплылись, словно у запойного алкоголика. Теперь мои глазки казались маленькими и тусклыми (не спасало даже волшебное платье), а нос – огромным и словно расплющенным. Уродина. Дура. Так мне и надо.

А Ира наконец опомнилась и принялась меня утешать:

– Ты чего, Кать? Из-за Мордашкина, что ли? Брось! Он же козел, это всему «Мосфильму» известно.

И тут неожиданно для себя самой я рассказала этой полузнакомой Ире все. Про свое случайное знакомство с суперзвездой Александром Дашкевичем, про ту единственную ночь, которую я провела в его гостеприимных объятиях, про ссору с некогда лучшей подружкой Веркой. И, разумеется, про свое твердое решение Александра разыскать. Я рассказывала, а сама думала: что же я делаю? Откровенничаю с бывшей Сашкиной любовницей? И еще на сострадание надеюсь, идиотка. Но остановиться не могла.

Ира слушала напряженно, ее лицо каменело.

– Ясно, – сухо сказала она, когда я наконец замолчала. – Вообще-то тебе надо было раньше мне обо всем этом сказать. Я-то, как дура, перед тобою распиналась.

– Наверное, мне не надо было рассказывать об этом никогда!

– Или так, – согласилась она, – конечно, я сама виновата. Выложила все незнакомой девице, что еще можно было ожидать? Но мне так хотелось поделиться… Не могу держать это в себе.

– Я тоже, – улыбнулась я.

– Вот только давай не будем играть в товарищей по несчастью, ладно? – поморщилась Ира. – Меня от этого тошнит. Лучше умывайся и бегом к Мордашкину. Пока он тебя не забыл.

Так я и сделала. С Ирой я больше не встречалась. Кажется, она уволилась через несколько дней после того, как Мордашкин все же утвердил меня на роль. Бедная, она позавидовала мне, в то время как я мучительно завидовала ей. Она тоже мечтала стать актрисой, несколько раз провалилась в Щуку и ВГИК, но Мордашкин ни разу не предложил ей роли. А мне было наплевать на актерскую карьеру, на роли, съемки, кастинги… Все это казалось таким ничтожным по сравнению с той ночью, давно прошедшей и никогда не повторившейся вновь…

– Ты по-французски болтаешь? – спросил меня Мордашкин, когда я, умывшись, вернулась в его кабинет.

– Вообще, не очень, – сконфуженно объяснила я, – я английский в школе учила. Но несколько фраз знаю.

– А ну скажи, – потребовал режиссер.

– Жё тэм, – нахмурившись, припомнила я. – Жё мапель Катрин.

– Замечательно, – он восхитился, словно я только что прочитала монолог Гамлета на чистом английском языке, – у тебя смешной акцент. Так, сегодня подписываешь контракт. Завтра у тебя съемки. А послезавтра мы с тобой идем в ресторан – отметить это крупное событие. Идет?

Хотя мне предстояло появиться всего лишь в крошечном эпизоде, я выпросила у мордашкинского ассистента Степана весь сценарий. Читала я всю ночь. Прочитала я не только сам текст, но и прилагающиеся к нему ремарки, которые занимали почти сто страниц. И информация, которую я из них извлекла, меня обнадежила: я узнала, что главную роль в этом фильме играет Александр Дашкевич! А это значит, что я его увижу! Как все просто у меня получилось, как легко я добилась своего! Причем по иронии судьбы мне предстояло сыграть его пассию, его французскую любовницу, которая приезжает в далекую загадочную Москву в поисках любимого. Может быть, у нас даже будет общая сцена. Вот он удивится, когда увидит меня на съемочной площадке! А если даже этой общей сцены не будет, мы обязательно встретимся на показе для прессы, а потом уж и на премьере…

Съемочный процесс немного меня разочаровал. Почему-то я готовилась к напряженной работе, тысячам изнурительных дублей. Но на площадке выяснилось, что мой эпизод немного сократили, и теперь моя роль состоит всего из одной фразы, которую я должна была несколько раз произнести на ломаном русском языке, обращаясь то к молоденькому милиционеру, то к тетке с неподъемными сумками, то к индифферентной проститутке. «Как пройти на Красную площадь?» – спрашивала у них моя героиня.

Один раз мы прорепетировали это перед камерой, а потом Мордашкин сказал: «Так, теперь репетируем последний раз – и можно снимать!»

Я послушно заняла свое место в кадре, послушно повторила свой куцый текст – я даже особенно не старалась, ведь это была всего лишь репетиция, а не съемка. А когда я замолчала, Федор сказал:

– Все, снято! Катенька, ты молодец, ты свободна. Не забудь про ресторан.

– Как свободна? – не поняла я.

– Так. Я сказал тебе, что это репетиция, чтобы ты не волновалась. Знаешь, у некоторых актрис, особенно неопытных, перед камерой случается какой-то ступор. На самом деле мы снимали оба раза.

– Но я могла бы сыграть лучше!

– Милая, это не важно. – Он подошел и погладил меня по голове, как маленькую девочку. – Меня вполне устраивает, как ты сыграла. Ты, главное, про ресторан не забудь!

– Какой еще ресторан? – встрепенулась я.

– Ну как же, – усмехнулся Мордашкин, – роль ты сыграла? Сыграла. У нас ведь как принято? Тебе – роль. Мне – ресторан.

– Да идите вы! – вырвалось у меня. – За кого вы меня принимаете?!

И, развернувшись, я устремилась прочь из павильона – я совсем забыла, что на мне был костюм иностранки: черная кожаная мини-юбка, высокие сапоги и потертая куртка-косуха, а платье мое осталось висеть в костюмерной. Да и плевать мне было на платье. Главное – скорее сбежать, сбежать от этого ужасного человека, из этого ужасного мира кино, который меня разочаровал еще до того, как я успела в нем обжиться. Бегом! Уже закрывая за собой дверь, я услышала насмешливые мордашкинские слова:

– За того, кто ты и есть, девочка! За того, кто ты и есть…»

Катя Лаврова и любила, и ненавидела своего мужа Олега. Любила – в основном за прошлое. За воспоминания, за особенную улыбку, которая расцветала на его лице, когда он встречался с нею взглядом, за нежность, за многолетнее беспечное счастье. Ненавидела – за настоящее. За унижение, за наглость, за оскверненный дом, за многолетнее одиночество, в котором ей отныне предстоит жить.