Лабиринт смерти (сборник) - Филип Дик

Настроение у него было превосходным. Как это всегда прекрасно, когда прислушиваются к твоей просьбе и удовлетворяют ее!

– Когда осуществится перевод? Скоро? — Он никогда не скрывал своей неприязни к инспектору. Даже сейчас он не испытывал ни малейших побуждений вести себя иначе.

– Бен Толлчифф, — хмыкнул инспектор, — прямо–таки молящийся богомол.

– А вы сами никогда ни о чем не просите? — Удивленно спросил Бен.

– Только тогда, когда не остается иного выхода. Мне больше по нраву те, кто полагаются на самих себя при разрешении вставших перед ними затруднений, не прибегая к посторонней помощи. Тем не менее, решение о вашем переводе остается в силе. — Инспектор бросил документ на письменный стоя перед Толлчиффом. — Небольшой поселок на планете под названием Дельмак–О. Мне о ней ничего не известно, но я не сомневаюсь, что все прояснится, когда вы туда прибудете. — Он задумчиво посмотрел на Бена. — Вам предоставляется право воспользоваться одним из корабельных яликов, заплатив три серебряных доллара.

– Годится, — произнес Бен и встал из–за стола, подхватив документ. На экспресс–лифте он спустился в помещение корабельного передатчика, где обнаружил операторов, под завязку загруженных самыми различными корабельными делами.

– У вас сегодня попозже будут хоть какие–нибудь перерывы в работе? — спросил он старшего радиооператора. — У меня есть еще одна просьба, но мне не хотелось бы загружать ею ваше оборудование, покуда оно занято более неотложными делами.

– Оно занято весь день, — ответил старший радиооператор. — Мы ведь уже пропустили одно твое прошение на прошлой неделе. Тебе не кажется, что этого вполне достаточно?

Главное — это то, что я попытался, — так рассуждал Бен Толлчифф, покидая помещение радиорубки, где столь усердно трудились операторы, на обратном пути в свою каюту. — Если и всплывет когда–нибудь необходимость объясниться, я могу сказать, что сделал все, что было в моих силах, однако, как обычно, все каналы связи были заняты служебной информацией.

Он чувствовал, как все больше в нем нарастает предвкушение будущей творческой работы, которой он в конце концов добился, и притом, именно тогда, когда он особенно в ней нуждался. Побудь я здесь еще несколько недель, отметил он про себя, и мне стало бы совсем невмоготу, как это уже не раз бывало. Вот почему, понял он, мне и был дарован этот перевод. Они понимают, что я вот–вот надломлюсь. Меня скорее всего повязали бы и швырнули в корабельный карцер вместе с — сколько там сейчас, таких же несчастных как он, томится… — сколько бы их там не было. Человек десять, пожалуй, что ж, не так уж много для корабля таких размеров. И с такими строгими требованиями дисциплины.

Из верхнего ящика своего пенала он извлек непочатую бутылку виски «Питер Доусон», взломал сургуч, отвинтил крышку.

Скромное возлияние, сказал он самому себе, наполняя коричневой жидкостью походную кружку. И празднование. Боги высоко ценят соблюдение ритуалов. Он выпил виски, затем снова наполнил кружку.

А чтобы ритуал был еще более торжественным, он достал — хотя и без особой охоты — свой экземпляр «Библии» — дешевое издание в мягкой обложке, но это была единственная книга, которая принадлежала ему лично, почему он и относился к ней несколько сентиментально. Полное ее название ее было: «Как я восстал из мертвых в свое свободное время, поэтому это можете сделать и Вы». Автор — Э. Ж. Спектовский. Открыв ее наугад (способ, в высшей степени достойный одобрения), он перечел несколько абзацев этого великого коммунистического богослова двадцать первого столетия.

«Бог не является существом сверхъестественным. Его существование явилось первым и наиболее естественным способом выражения бытия».

Что верно, то верно, — отметил про себя Бен Толлчифф, что и было доказано последующими богословскими изысканиями. Спектовский был в равной степени как пророком, так и мыслителем. Все, что он предсказывал, рано или поздно сбывалось. Оставалось, разумеется, еще довольно много такого, что требовало дальнейшего выяснения. Например, причина пришествия в бытие Наставника (если только не удовлетвориться вместе со Спектовским верой в то, что существа такого ранга являются самозарождающимися и существующими вне времени, а, следовательно, не подчиняющимся причинно–следственным законам). Однако все самое главное было на этих многократно перепечатывающихся страницах.

«С каждым днем все большим кругом могущество, доброта и всеведение Бога ослабляются, так что на периферии самого большого круга творимое им добро совсем невелико, и столь же невелика и его осведомленность — слишком невелика, чтобы сдерживать деятельность Форморазрушителя, который как раз и проник в бытие в результате божественного акта творения Формы. Само происхождение Форморазрушителя неясно; например, нельзя сказать с полной определенностью, является ли он сам с самого начала существом, ничего общего не имеющим с Богом, или Форморазрушитель есть еще одна ипостась Бога, будучи не чем иным…»

Ему надоело читать и, приложившись еще разок к виски, он принялся устало потирать лоб. Ему было уже сорок два года, и он много раз перечитывал «Библию» Спектовского. Жизнь его, хотя он не так уже и мало прожил, не изобиловала какими–либо примечательными событиями, во всяком случае, до сих пор. Он переменил немалое количество различных профессий, всякий раз работая достаточно добросовестно, но по сути особым рвением не выделялся.

Может быть, отметил он про себя, на этой новой работе я смогу проявить себя куда лучше. Может быть, это мой крупный шанс отличиться.

Сорок два года. Его возраст вот уже немало лет поражал его, и, каждый раз задумываясь над этим, он так и застывал, пораженный, недоумевая, что же все–таки получилось из того совсем молодого и щуплого мужчины, каким он был в двадцать лет, как же так вышло, что незаметно, как песок сквозь пальцы, уходили годы его жизни, а он так до сих пор еще и сумел определиться как личность. Перед своим мысленным взором он все еще казался себе совсем юношей, и, когда он видел свое изображение на фотографиях, ему становилось просто дурно. Поэтому, например, они брился теперь только электробритвой, чтобы не глядеть на себя в зеркале ванной комнаты. Кто–то другой забрал у него его подлинный внешний облик и подменил вот этим, так ему время от времени начинало казаться. Так–то вот. Он тяжело вздохнул.

Из всех его жалких занятий удовольствие доставило только одно, и он вспоминал о той своей работе. В 2105 году он работал оператором подпольной радиостанции, передававшей в эфир только музыку. Она была установлена на борту огромного звездолета с колонистами, направлявшимися на одну из планет системы Денеба.

В хранилище записей он отыскал все симфонии Бетховена, валявшиеся вперемежку со струнными версиями «Кармен» и опер Делиба, и он проигрывал Пятую, свою самую любимую, тысячу раз по корабельной трансляционной сети, опутавшей весь корабль, где громкоговорители стояли в каждой кабине и в каждом служебном помещении. Но что оказалось самым странным, так это то, что никто не жаловался, и он продолжал крутить Бетховена, изменив, в конце концов, Пятой ради Седьмой, а уже в самом конце путешествия — Девятой симфонии, верность которой он уже сохранял затем всю свою жизнь.

Может быть, что мне на самом деле нужно — так это хорошенько отоспаться, — подумал он. Погрузиться в некое подобие сумерек жизни, чтобы воспринимался только легкий фон из звуков Бетховена. Все остальное должно уйти в небытие.

Нет, — решил он. Я хочу БЫТЬ! Я хочу действовать и хоть чего–то достичь в жизни. И с каждым годом это становится для меня все более необходимым. Но с каждым прожитым годом эта возможность все дальше и дальше ускользает от меня. Только вмешательство Наставника может посодействовать моему возрождению.

Только ему одному дано приостановить процесс распада, заменив то, что отслужило свой срок, новым и, притом, более совершенным. А затем процесс распада коснется и этого нового. Форморазрушитель не дремлет — но и Наставник знает свое дело туго. Это как при смене старых пчел в рою; те, у которых износились крылья, погибают, а их место занимают более молодые особи. Но сам я не могу так сделать. Я распадаюсь и становлюсь добычей Форморазрушителя. И мне от этого становится все хуже и хуже.

– Боже, — взмолился он. — Помоги мне! Но не тем, что заменишь меня кем–то другим. С космической точки зрения, в этом, наверное, нет ничего плохого, но прекращение собственного существования — это совсем не то, к чему я стремлюсь. И, наверное, ты понял это, когда ответил на мою просьбу.

От выпитого виски его потянуло ко сну. С огорчением он вдруг обнаружил, что стал клевать носом. Нужно немедленно взбодриться, вот что решил он. Поэтому рывком вскочил на ноги, включил портативный плэйер, выхватил наугад видеодиск и поставил его на вертушку. Тотчас же засветилась вся дальняя стена каюты, по ней одно за другим стали перемещаться яркие, но смутно различимые изображения, фигуры на экране были неестественно плоскими. Он машинально отрегулировав резкость. Фигуры стали объемными. Тут же он включил и звук.