Плотина - Иван Виноградов

Внизу по плиточной дорожке прошли бабушка и внучка из соседнего дома. Каждое утро проходят они под балконом в сторону детского садика под названием «Теремок», и по дороге внучка громко и вразумительно, отчетливо произнося каждое слово, как на уроке декламации, пытает бабушку своими деловыми вопросами: что, где, как, почему? Сегодня ей, видать, не хотелось топать своими ножками, и она все уточняла:

— Бабушка, значит, ты меня на ручки не возьмешь? '— Нет, милая, не возьму, — отвечала бабушка.

— И никто не возьмет?

— Никто, милая.

— Значит, я все время сама пойду?

— Сама, детка, ножками. Они тебе для того и дадены.

— А кто мне их дадел?

— Не «дадел», а «дал». Зачем ты неправильно говоришь? Назло бабушке?..

Надя не уходила с балкона, пока можно было слышать их разговор, сегодня очень интересный ей, и пока не почувствовала холода. Ночи были уже совсем осенние, и с утра тоже долго держалась бодрящая прохлада.

В комнату Надя вернулась, чуть раскачиваясь, — этакая лениво-грациозная дама. С аппетитом позавтракала, и очень вкусным показался растворимый кофе. Потом неторопливо, со многими сомнениями, преодолевая их, одевалась. Трудно было выбрать что-то подходящее для такой поездки. Одеваться по-праздничному смешно, а в душе вроде как праздник. Решила обновить брючный костюм, пусть немного нарядный для дороги, но ведь не каждый день вот так раскатываемся на «ракетах» в сопровождении столичных мужчин…

Доподлинно известно, что день начинается после ночи, весна после зимы, а вот что и с чего начинается в отдельной человеческой жизни — тайна сия велика есмь…

«Ракета» под названием «Звезда» отделилась от причала, развернулась и резво побежала вниз от Сиреневого лога, прибавляя свою скорость к скорости Реки и обгоняя Реку. Надя сидела у окна, Иван — рядом с нею. Катер красиво разбрасывал на стороны игольчатые, будто замерзающие на лету брызги, со спокойным достоинством отступали назад расцвеченные осенью лесистые берега. Легко, красиво началась поездка.

Первая остановка — в селе Теплом. На Реку глядели окнами добротные деревянные дома на высоких фундаментах, с палисадниками и садами при них, со ставнями на окнах. Другие повернулись к Реке бочком, третьи — спиной и огородами. Но всюду чувствовались добротность и прочность, сибирская основательность. Многие жители этого поселка работали теперь на строительстве ГЭС, а вот что они будут делать по окончании строительства — трудно сказать. На землю вернуться им будет трудно — они уже гидростроители! Молодые, наверно, уедут на другие стройки, так что завтрашнему Теплому придется остаться без них…

Чем дальше вниз по течению, тем привольнее становились берега; они здесь все равно как игру затеяли-то один повыше, то другой. А еще дальше началась уже совсем ровная, низинная земля, плодородная котловинка, в которой в стародавние времена, говорят, даже арбузы вызревали. И Река здесь тоже стала как бы другой, в других-то берегах. Все чаще попадались длинные острова, а где-то Река разветвлялась на многие протоки, и там уже невозможно было понять, где «главные» берега, где островные. Сам творец, пожалуй, не смог бы теперь разобраться, чего тут натворил, и сам бы запутался в протоках… Может, он здесь и блуждает в наши дни, наслаждаясь ленивой полурайской жизнью и оставив человечество без руководства, предоставив его самому себе и грехам своим тяжким. Заодно передоверив человечеству и творить вместо себя, и переделывать то, что неудачно сотворил сам, и портить удачные создания… Надя с Иваном разговорились не вдруг и первое время больше слушали других. Особенно — одного голосистого парня, который как сел впереди них, так и начал рассказывать своему соседу о себе. Он, видно, любил поболтать и здесь тоже не терял времени даром. Ехал он в город, на ежегодную осеннюю встречу выпускников тамошнего сельскохозяйственного техникума. Волновался: «Приедут ли гаврики? В прошлом году только шестеро собралось — сачкуют некоторые!» Вспоминал армию, где дружба — закон! Служил он в ГДР, в группе советских войск, помнил многие немецкие города, хранит с тех пор небольшую черно-белую репродукцию с «Сикстинской мадонны». «Ты ей в лицо смотри, — учил он соседа, показывая ему карточку, — все главное — в глазах у нее. Усекаешь?»

— А почему ты после армии дома не остался, сюда приехал? — спросил сосед.

— Да супруга так захотела. Давай, говорит, на стройку поедем. А мне что? Мне все равно. Моя специальность — механизация, так что на любой стройке дело найдется. Ну, собрались и поехали.

— Не жалеешь?

— А чего жалеть-то? Тут все бурлит, все кипит. Много увидишь и узнаешь. Тут кругозор!

Парень говорил почти без умолку, и, вдоволь его наслушавшись, Иван сказал Наде:

— Любопытный тип. Совсем молодой, а говорит — «супруга».

— Может быть, так и надо, — проговорила Надя, чуть улыбнувшись.

— Нет, «жена» все-таки лучше, проще, — не согласился Иван. И задал очень любимый всеми приезжими вопрос: — Часто у вас тут женятся?

— Каждую субботу и воскресенье в «Баргузине» свадьбы играют.

— А разводы как?

— Тоже бывают. Мы ни в чем не хотим уступать столицам… хотя, в общем-то, уступаем.

— Да, тут, пожалуй, семьей дорожат больше, чем в крупных городах.

— Кто как, — знающе отвечала Надя. — Все от людей зависит, а каждый человек — загадка.

— А семья — это уже уравнение со многими неизвестными.

— Обычно — с двумя, — с улыбкой поправила Надя ученого. И захотелось ей тут, к слову, поделиться с ним своей «загадкой», рассказать о своей судьбе-долюшке, но она не решилась. Все же не настолько хорошо они знакомы и близки, чтобы своим сокровенным — и больным! — делиться…

Катер в это время пристал к пустынному подмытому половодьями берегу, на котором всего только и было, что старый пень да ракитовый куст. Под днищем зашумел и затормозил движение песок. С носа катера спрыгнул на берег, попав на мелководье, молодой мужчина — рослый, красивый, русобородый — Илья Муромец с рюкзаком на плече. Помахав рукой капитану, он начал взбираться вверх по осыпи, по еле заметной тропинке, и стал за берегом укорачиваться: сперва ног его не стало видно, затем туловища. Он словно бы погружался в землю, удаляясь от катера. В степь погружался, к кому-то направляясь…

Следующая остановка — уже продолжительная, часовая, — была в большой деревне. Здесь экипаж «Звезды» обедал, а пассажирам предлагалось отдохнуть и погулять.

— Мы можем тоже перекусить, Иван Глебович, — показала Надя свою сумку с торчащим из нее стаканчиком термоса.

— Нет. Раз мы обеспечены, пойдем смотреть деревню.

Прямо от пристани вдаль, в степь, за которой опять рисовались горы, уходила просторная улица, и чуть ли не перед каждым домом на ней громоздились огромные кедровые кряжи и плахи. Некоторые дома были уже обложены, как защитным слоем, колотыми дровами и смотрели на дорогу маленькими добродушными амбразурами окон… По всей деревне шла заготовка топлива на долгую и строгую сибирскую зиму. В улице стоял запах ароматной кедровой древесины, свежих опилок, а сами дрова эти — свежие, чистые — выглядели как заготовки для какой-нибудь художественной работы. Чтобы изготовлять из них кующих деревянных медведей или старичков-лесовичков.

Надя бывала в этой деревне — наезжала вместе с другими женщинами в здешний магазин — и уверенно повела Ивана по улочкам и переулкам, а потом вывела обратно, на высокий берег, на бугор, с которого Река открывалась особенно далеко, широко, привольно. Здесь гуляли какие-то особые свежие ветры или, может быть, воздуха и в грудь ощутимо, вливался простор. Наступала легкая созерцательная отрешенность, все было чисто и ясно — и вокруг, и в душе, и впереди… Вот он, воздух открытых пространств!

— У-ди-вительно! — наслаждался Иван. — И как все меняется! У вас там, в глухой, труднодоступной глубинке, выстроился настоящий современный город с холодной и горячей водой, с электроплитами на кухне, с торговым центром, а здесь — добротная патриархальная деревня со своим укладом, с этими вкусными пахучими дровами и со своей жизнью за этими стенами. Удивительно! — повторил он.

— Это только для приезжих, — заметила Надя. — А когда здесь живешь, то другого и не представляешь.

— Наверно, — согласился Иван. — И все же… Город, в котором не встретишь ни одного толстого и ни одного старого человека, в котором все подъезды заставлены детскими колясками, город, который стоит в лесу и все-таки сохраняет одинокую березу на середине пешеходной дорожки… Мне даже захотелось пожить тут.

— Так за чем же дело стало? — подразнила Надя.

— Служба. Привычки. Дом.

Наде очень захотелось тут расспросить Ивана про его дом, потом подначить насчет странной службы, которая с природой связана, а проходит в Москве, но сказала она совсем другое: