Плотина - Иван Виноградов

— Мне — тоже, — вставил Валентин Владимирович.

— И я видела, — добавила Наташа. — Такие аккуратные и красивые чертежи, что прямо чудо!

— Ну вот и похвастала, и похвалили, — хорошо улыбнулась Нила Федоровна и стала явно заканчивать: — А в общем я так вам скажу, что работать на гидростроительстве — всего интересней. Такая сплоченность у нас возникала, что только вместе хотелось работать и дальше. С Днепрогэса мы всем коллективом на Каховскую стройку переехали, все знали друг друга, так что и конфликтов всяких меньше случалось. Народ весь молодой, дружный был… Вся молодость у меня там! — вздохнула Нила Федоровна. — Все самое главное — там… Теперь-то одно осталось — доживать.

— Не так завершаешь, Федоровна! — поправил ее сын. — Надо сказать: воспитать достойных внуков.

— Это ваша забота, дорогие. Я всех, кого надо было, воспитала.

Нила Федоровна отпила вина из своего фужера и задумалась, и словно бы отрешилась от всего окружающего и от всех окружающих — и домашних, и гостя. Она была сейчас, наверно, в гостях у своей молодости… Вот так же порой и Николай Васильевич. Поговорит о войне — и забудется, и не вдруг в такие минуты разбудишь его…

Юра уходил вскоре после десяти часов — Варламов прямо, не стесняясь, напомнил всем о своем будильнике, который он поставил на пять тридцать еще в первый месяц стройки и с тех пор не переводил. Юре он молча пожал руку и ничего не сказал. Но и по тому, как пожал, как кивнул на прощанье, было видно, что расстаются они хорошо, друзьями. Юре хотелось дружить с этими людьми всегда.

На лестнице, прощаясь с Наташей, он спросил:

— Ты хочешь, чтобы у нас была свадьба в «Баргузине»?

— Не очень, — помотала головой Наташа. — Я не люблю, когда кричат «горько». Это какое-то насилие. Это не их дело, я хочу сказать.

— Ты еще подумай и скажешь. Но если будет, я попрошу, чтобы вместо марша Мендельсона поставили «Я помню чудное мгновенье». В мужском исполнении.

— Ну тогда может быть…

— Думай! И люби меня.

Он поцеловал ее и бегом сбежал вниз. Потом зашагал по пустынной дорожке к своему дому. Осенью и зимой поселок ложится спать рано, после десяти вечера прохожих на улице уже не встретишь. Только общежитие-нарушитель продолжало еще гомонить. И тут в подъезде, под крылечным козырьком, Юра увидел своего Лысого, неприютно, бездомно ссутулившегося.

— Ты что, паря, кукуешь тут? — спросил.

Тот махнул рукой и сказал;

— Противно домой идти.

— Опять этот? Ухватов?

— Ну!

— Пойдем, я ему скажу пару теплых.

— Не надо. Он пьяный, гад… И настоящий уголовник, я думаю.

— Так надо проверить.

— А как ты его проверишь? Документы у него в норме, на работу опять устроился. Нет, ты подумай, Юра: такой лоб — и рабочим в продуктовый магазин! Зато каждый день поллитру имеет.

— Давай я хоть вместе с тобой войду — предложил Юра, пожалев Лысого. — А завтра я через кадры, через милицию…

— Не надо бы его дразнить, — вроде как возразил Лысой, но с удовольствием направился в подъезд.

И тут же — легок на помине! — встретился им «индеец» Ухватов, только без своей узорчатой ленты через лоб. Когда и как очутился он в подъезде — трудно сказать, но конец их разговора явно успел услышать.

— Зачем откладывать до завтра? — проговорил он, заступая им дорогу и пытаясь изобразить улыбку. — Давай проверим друг друга сейчас, инженер.

Он сунул руку в карман, быстро выхватил что-то оттуда, и из его кулака с металлическим щелчком выскочило лезвие.

— Юра, не связывайся! — умоляюще попросил Лысой. — Он не посмеет!

Юра отступил с крыльца на дорожку. Конечно, тут сработал приобретенный в свое время на тренировках рефлекс — не позволять противнику слишком приблизиться, но и сам вид ножа заставил Юру отшатнуться.

— Ну что, инженер? — почти мирно рассмеялся Ухватов. — Считаем проверку законченной? Я вас не видел, вы меня тоже.

— Нет, сокол, все только начинается, — ответил на это Юра. Ему было невыносимо противно, что этот тип посчитал его струсившим, в груди поднималась трудно управляемая волна. — Я мог бы поломать тебе кости, — продолжал он, не сводя глаз с Ухватова и его правой руки, — но закон запрещает. Поэтому я просто посоветую тебе: мотай отсюда куда подальше. Здесь не твой климат, понимаешь? Мотай по холодку!

— Какой строгий товарищ, а? — Ухватов опять изобразил страшноватую улыбку. — Ты меня так перепугал, что поджилки трясутся.

— Юра, не связывайся, — опять попросил Лысой.

— А ну-ка сгинь! — цыкнул на него Ухватов.

— Не уйду! — заявил Лысой.

— Пожалеешь!

— Все равно не уйду.

— Ага, значит, двое на одного? Н-ну, хорошо, господа.

Он повернулся и вроде как направился в подъезд, ко вдруг, резко повернувшись и выщелкнув лезвие, кинулся на Юру. Юра успел отклониться и принял стойку, выставив перед собой чуть растопыренные руки.

— Ребята, сюда! — заорал Лысой, повернувшись к лестнице.

Но Ухватов уже замахнулся ножом снизу («В живот метит!») и ударил. Юра успел выставить навстречу ножу «крест», практически непробиваемый, но перехватить кисть противника не успел, и тогда началась опасная возня вокруг этой руки с ножом. Ухватов оказался увертливым и кое-что понимал в самбо, а Юра словно бы перезабыл все знакомые приемы. Только когда нож резанул по бедру, у Юры прибавилось сноровки или злости. Он все-таки поймал руку Ухватова, рванул ее на себя, и тот потерял равновесие, оказался на земле. Юра — на нем. Заводя руку Ухватова за спину, Юра почувствовал, как рука эта хрустнула и перестала сопротивляться. Ухватов вскрикнул.

Юра встал, а подоспевшие вместе с Лысым ребята начали молотить лежащего на земле. По-своему опытный, Ухватов свернулся клубком, защищая голову руками, а живот коленями.

Теперь Юра испугался, что может произойти убийство.

— Ребята, стойте! — крикнул он. — Прошу вас — остановитесь! — И совсем уже по-мальчишески: — Лежачего не бьют!

— А ты за кого? — подлетел какой-то новый, не знакомый Юре парень и ударил его под ложечку.

Юра схватился за живот и согнулся, а тот еще и по затылку успел.

— Лысой, останови! — прохрипел Юра, как только сумел вздохнуть.

Неизвестно, услышал Лысой эту просьбу, или сам догадался, но начал расшвыривать дерущихся в стороны, применив наконец свою медвежью силу.

— Стойте, мужики! — уговаривал он со слезами в голосе. — Своих перебьете! Озверели вы, что ли?

Когда все остыли, он вспомнил:

— Мужики, тут нож должен быть. Стали искать, но не находили.

— Ищите, мужики, — просил Лысой. — А если кто взял, отдайте. Нельзя его при себе оставлять.

Но никто не признавался. Только поглядывали все друг на друга, пытаясь отгадать, кто же подобрал.

— Вы у него посмотрите, — показал Юра на лежавшего на земле Ухватова, который или притворялся, или в самом деле был без сознания.

Нож действительно подобрал он. Скорчился, съежился, а все же подгреб свое оружие под себя и, когда его переворачивали, опять зашарил рукой по земле.

Юра чувствовал, как по ноге течет кровь, и понимал, что надо скорее куда-то идти — домой или в больницу. Рана, как ему представлялось, была неглубокая, так что в больницу не стоило. Но и домой нельзя: отец разволнуется и снова может расхвораться… Он пошел к Наде, моля судьбу, чтобы сестра оказалась дома.

Как только подумал о Наде, тут же вспомнил Наташу, и стало особенно обидно и горько. Как не ко времени все это с ним случилось, как нехорошо заканчивался этот день, до сих пор такой добрый к нему! Подумалось, что, может, и не стоило останавливаться с Лысым. Надоело бы медведю сутулиться у подъезда — и пошел бы домой, и продолжал бы жить, как жил до сих пор. Смирились же они там все с этим Ухватовым — и пусть бы продолжали терпеть.

Можно было свободно пройти мимо, и ничего бы тогда не случилось — не ковылял бы, припадая на раненую ногу. А завтра бы встретился с Наташей… Надо было пройти мимо…

Но для этого, видимо, надо было родиться другим человеком.

Не лучшим, не худшим, но другим.

Ступать на левую раненую ногу становилось все больнее, и все сильней намокала от крови штанина. Поскорей бы перевязать! Только вот найдется ли у Нади бинт?

Его догнал Лысой.

— Он что, поранил тебя? — спросил с сочувствием..

— Немного.

— Тебе помочь?

— Спасибо, что там помог, — проговорил Юра.

— Ты это… с обидой?

— Нет. Ты все-таки остановил их.

— Мне надо было, когда он на тебя пошел.

— Надо было.

— Прости, Юра… Этого гада в больницу потащили.

«Может, и мне лучше бы туда?» — подумал Юра. Но тут же представил, что могут положить в одну палату с Ухватовым, и похромал дальше, опираясь на плечо Лысого.

А стройка продолжалась и развивалась, и в ряду своих ближайших соседок занимала все более заметное, даже несколько особое место. Отчасти это объяснялось ее уникальностью, но ведь типовых ГЭС, как известно, не бывает вовсе. Важное ее значение для региона и немалая проектная мощность — это по нынешним временам тоже не редкость, это свойственно теперь большинству возводимых объектов; когда происходит преображение такого континента, такой планеты, как Сибирь, никого особенно не удивишь размерами стройплощадок. И особое положение стройки Сиреневого лога определялось прежде всего тем, что здесь проходил проверку и практическую отработку новозарождавшийся характер взаимоотношений между строителями, проектировщиками, поставщиками. Назвали все это добрым словом — содружество. Началось оно, можно сказать, при попутных ветрах. Люди приняли его везде хорошо — оно ведь предполагало и обещало аккуратную, ответственную, налаженную работу. Никаких других выгод люди не ждали и не жаждали, поскольку понимали, что именно такая работа выгодна, только такая может радовать и не сильно утомлять.