Я надену чёрное - Терри Пратчетт

Летиция покачала головой.

— А ты не пыталась поговорить на эту тему с матерью? — попыталась увильнуть Тиффани, и лицо Летиции стало пунцовым, словно у варенного рака.

— Ты бы стала беседовать с моей матерью о подобных вещах?

— Проблема ясна. Ну, говоря прямо, я не могу являться экспертом в данном вопросе… — Хотя и была[41]. Ничего не поделаешь, ведьмы поневоле становятся экспертами в способах появления людей на свет. Уже к двенадцати годам старшие ведьмы доверили ей самостоятельно принимать роды.

Кроме того, даже совсем ребенком она уже помогала при рождении ягнят. Это вышло, как сказала бы Нянюшка Ягг, само собой, хотя и не настолько само, как вы могли бы подумать. Она вспомнила как супруги Короб — довольно пристойная пара — уже ждавшие третьего ребёнка по счету, только тогда догадались, в чем же причина их появления на свет. С той поры она старалась проводить беседы с деревенскими девушками определенного возраста, просто на всякий случай.

Летиция выслушала всё, словно прилежная ученица, которая собирается тут же законспектировать лекцию, иначе она рискует провалиться на пятничном зачёте. Она не задавала вопросов ровно до середины рассказа, когда она спросила:

— Ты уверена?

— Да. Определенно.

— Что ж, э, выглядит довольно просто. Ну, полагаю, парням-то всё известно о том, что требуется делать… Почему ты смеешься?

— Да, как посмотреть, — ответила Тиффани.

«О, вот я тебя и увидел. Я вижу тебя, ты грязная, дрянная, назойливая мерзость!»

Тиффани посмотрела в огромное, окруженное толстенькими золотыми херувимчиками, которые умерли от передозировки золотом, зеркало Летиции. В нём было отражение Летиции и ещё — почти незаметное, но всё же различимое — безглазое лицо Лукавца. Черты его лица начали обретать четкость. Тиффани знала, что в её лице ничто не изменилось. Знала и всё. «Я не стану ему отвечать, — решила она. — Я почти о нём позабыла. Не отвечать. Не дать ему себя захватить!»

Она умудрилась выдавить улыбку Летиции, пока копалась в сундуках и коробках, которые называла своим приданным, где, по мнению Тиффани, хранились все мировые запасы кружев. Она постаралась сосредоточиться на них, позволить кружевам заполнить свой разум и вытеснить с их помощью сочащиеся из него слова. Те, что она понимала были ужасно оскорбительны, а те, что не понимала — ещё хуже. Но, несмотря на все уловки, его хриплый, прерывистый голос пронзал насквозь: «Думаешь, тебе везет, ведьма. Надеешься, тебе повезет вновь. Тебе нужно спать. Придется поспать, но я никогда не сплю. Тебе твоя удача понадобится раз за разом, а мне должно повезти всего раз. Всего лишь раз… и ты сгоришь». Последнее слово было произнесено тихо, и после хриплых, шершавых и лающих слов, почти ласково. Это было хуже всего.

— Знаешь, произнесла Летиция, задумчиво глядя на предмет одежды, который Тиффани не стала бы надевать ни за что на свете. — Раз уж я действительно собираюсь стать хозяйкой этого замка, скажу тебе прямо, дренажная система тут ни к чёрту ни годится. На самом деле, от неё воняет словно её ни разу не чистили с момента сотворения мира. Честно говоря, мне кажется, что в него ходили ещё доисторические монстры.

«Значит, она его чувствует, — решила Тиффани. — Она точно ведьма. Ведьма, которая нуждается в обучении, поскольку без него она представляет угрозу для окружающих, и в большей степени для себя самой». Летиция продолжала лепетать, другого слова для этого нет. А Тиффани пыталась силой воли изгнать голос Лукавца из головы. Вслух она произнесла:

— Почему?

— О, да потому, что на мой взгляд завязки выглядят намного привлекательнее пуговиц, — объяснила Летиция, держа в руках ослепительно красивую ночную сорочку — ещё раз напоминая Тиффани, что у ведьм никогда не бывает денег.

«Ты уже горела раньше, как и я сам! — прохрипел голос в голове, — но на сей раз, тебе меня не взять! Это я схвачу тебя и твою злую братию!»

Тиффани показалось, что она даже увидела наяву восклицательные знаки. Они кричали вместо него, даже когда он говорил тихо. Они подпрыгивали и врезались в произнесенные им слова. Она видела контур его лица и крохотные клочья пены вокруг рта, вместе с грозящим пальцем — от зеркала по воздуху словно сочилось жидкое безумие.

Какое счастье для Летиции, что она пока не может его слышать, и пока что её разум заполнен кружевами, свадебными колокольчиками, рисовыми зернами и перспективой оказаться в самом центре свадебной церемонии.

Тиффани сумела выдавить:

— Нет, тебе это не идёт, — и в качестве повторяющегося заклинания про себя: «Нет глаз, нет глаз. Две дыры в голове».

— Да, думаю, ты права. Тогда, возможно, лиловый будет смотреться получше, — сказала Летиция, — хотя мне всегда говорили, что мой цвет «о’де Нил»[42]. А, кстати, могу ли я как-то загладить свою вину, предложив тебе стать подружкой невесты? Конечно, у меня есть куча дальних родственниц и кузин, которые последние две недели старательно примеряют платья подружек.

Тиффани по-прежнему пялилась в пространство, или скорее в два темных отверстия. В это мгновение они были важнее всего на свете, и довольно противными без упоминания всяких там кузин.

— Не думаю, что ведьмы бывают подружками невесты, но все равно спасибо, — ответила она.

«Подружка невесты? На свадьбе?»

Сердце Тиффани ёкнуло. И с этим ничего нельзя было поделать. Она выбежала прочь из комнаты, пока тварь не догадалась о чём-нибудь ещё. Как же он её находит? Чего именно он ищёт?

Не подали ли они ему только что некую подсказку? Она помчалась прямо в темницу, которая теперь была единственным убежищем.

Тут находилась подаренная Летицией книга. Она раскрыла её и принялась читать. В горах учатся читать очень быстро, раз единственные книги, которые можно прочесть находятся в странствующей библиотеке и за просрочку приходится платить лишний пенни, что очень накладно, когда твоей единственной разменной монетой является старый башмак.

В книге велась история об окнах. Но не об обычных окнах, хотя некоторые таковыми выглядели.

А позади них располагались… всякие штуки — и иногда чудища. Иногда иллюстрация на странице, а порой и лужа в нужном месте — все они могли являться окнами. Она в который раз припомнила ужасного гоблина на картинке из книги со сказками: порой он смеялся, а иногда только скалился — в этом она была твердо уверена. Разница была небольшая, но всё же разница была. И всегда приходилось гадать: а что было в прошлый раз? Может я неверно запомнила?

Книга зашуршала под пальцами Тиффани, словно голодная белка, спешащая взобраться на дерево, на котором полно спелых орехов. Её автором был волшебник, довольно нудно излагавший вопрос, однако книга всё равно вышла увлекательной. В ней были иллюстрации, на которых люди входили в картину, и выходили обратно. Окна были вратами, ведущими из одного мира в другой, и всё на свете могло оказаться таким окном, и всё на свете могло быть миром. Ей доводилось слышать, что признаком отличного портрета было то, что он следит за твоими перемещениями по комнате, но согласно книге он может проследить за вами до вашего дома и до самой постели — и подобная идея отнюдь её не вдохновляла развивать её дальше. Будучи волшебником, автор книги постарался объяснить всё с помощью графиков и диаграмм, но это всё равно не помогло.

Лукавец мчался к ней сквозь книгу, и она захлопнула её до того, как он вырвался наружу. Она уже видела его пальцы, когда на книгу обрушился пресс. Но его нельзя раздавить в книге, потому что он вовсе не в ней, разве что каким-то особым волшебством, и умеет находить её иным способом. Но как? Внезапно весь этот напряженный образ жизни по уходу за сломанными ногами, больными животами и вросшими ногтями показался весьма привлекательным. Она всегда повторяла, что именно в этом и заключается секрет ведовства, и это было правдой, до тех пор, пока на свет не выпрыгнет что-нибудь по истине пугающее. Тогда никакие припарки не помогут.

Сверху слетел и опустился прямо на книгу пук соломы.

— Всё спокойно, можете вылезать, — сказала Тиффани.

И прямо над ухом чей-то голос сказал:

— Ага, мы ужо туточки. — Они появились из-под соломы, паутины, полок с яблоками, из-под коз и друг из-под друга.

— Ты разве не Двинутый Крошка Артур?

— Айе, мисс, точняк. Должон сказать, что к моему глубочайшему смещению, Роб Всякограб доверил мне огромное доверие, поскольку я полицаседский, а Роб, знаешь, считает, что раз уж приходится иметь дела с верзилами, то полицаседские помогут нагнать на них побольше страху. И, кроме того, я имею право говорить с верзилами! Роб, знаешь, теперича все больше времени проводит в кургане. Он не доверяет младшому Барону, вдруг он сам припрётся туда с лопатой.