Нескучная классика. Еще не всё - Сати Зарэевна Спивакова

В. Г. Слушая финал Седьмой сонаты Прокофьева, понимаешь, что от нее перекидывается мост и к премьере “Весны священной” Стравинского, и к появлению Прокофьева во Франции, и к постоянному внутреннему диалогу со Стравинским, которому в этой военной своей сонате Прокофьев словно бы говорит: “Привет, Игорь Федорович, я ведь тоже так умею”.

С. С. Не могу не зачитать отрывок из воспоминаний Сергея Городецкого[48]об игре самого Прокофьева на рояле: “Под налетом его пальцев покорно вздрагивают клавиши – на одно, два, три мгновения – как он приказывает, – и звуки, наслаждаясь властностью мастера, рождают мелодию и начинают терзать ее в непривычных гармониях, до изнеможения, почти до угасания, пока она, испуганная причудами мастера, вдруг не возникнет в своей цельности, пленительная, чаруя, как дума, освобожденная из плена тела в мраморных глыбах Микеланджело”.

Городецкий впервые услышал игру Прокофьева в 1914 году, когда композитор писал музыку к балету “Ала и Лоллий” для дягилевской труппы. Дягилев заказал Прокофьеву балет по скифским мифологическим сюжетам, и молодой композитор взялся за него с необыкновенным азартом. Он говорил: “Они же звери, они звери!” И показывал Городецкому, который должен был сочинить либретто, всё написанное. Но Дягилеву не понравилась ни музыка, ни сюжет: он хотел чего-то более веселого, легкого, развлекательного. В результате балет не состоялся. И тогда на основании того, что было написано и показано Городецкому, возникла изумительная, уникальная “Скифская сюита”.

В. Г. “Скифская сюита”, без сомнения, – одно из самых удивительных и загадочных произведений Прокофьева. Гигантская фигура Дягилева, конечно, обязывала Прокофьева как-то подтянуться, превзойти самого себя. С другой стороны, еще более гигантское дарование Прокофьева не помещалось в рамках, которые ему отводил Дягилев. Тот, попробовав “Русские сезоны” – а их успех был феноменальный, – решил, что они и в дальнейшем должны развиваться в найденном им русле. Прокофьев же в это русло укладываться не пожелал: он услышал в “Скифской сюите” себя самого. Он слышал то, чего не мог слышать Дягилев. Потому я, когда начинал фестиваль в Голландии, в Роттердаме[49], выбрал для исполнения “Скифскую сюиту”. Хотелось сделать что-то необычное. Конечно, все знают, что Прокофьев велик, однако не все понимают почему, и далеко не все знакомы со “Скифской сюитой”. И я решил, что для того, чтобы сделать первый жест, так сказать, с размахом, “Скифская сюита” будет хороша. Я там и репетировал, есть даже документальный фильм об этом[50]. Во всех репетициях участвовал сын Прокофьева Олег. И вот Олег считал, что именно об этой музыке Прокофьев говорил: “Ослепляющая дикость”, по-английски – blinding wildness. “Дикость” звучит как-то не очень хорошо, да и “ослепляющая” тоже подразумевает нечто агрессивное, но вместе эти слова составляют загадочную формулу сюиты.

С. С. В чем разница между ранним Прокофьевым и поздним?

В. Г. Мудрый Сергей Прокофьев зрелых лет и этот, как я уже говорил сегодня, солнечный, уникальный, возможно даже еще не совсем обработанный драгоценный камень, бриллиант, который просто ослепляет и в “Скифской сюите”, и в той же “Классической симфонии”, – это все-таки огромная дистанция. Прокофьеву пришлось пройти через все соблазны и искушения жизни на Западе. Он вернулся не столько потому, что Стравинский был более знаменит на Западе, сколько потому, что знал: и Москва, и Ленинград дадут ему всё лучшее. Лучшие оркестры, лучших певцов, потому что в СССР если уж брались делать, то делали. И Рихтера он обрел как исполнителя своих сочинений не в Аргентине и не в Японии. И Гилельса, и Ойстраха… Конечно, берет за сердце, что композитор мог бы гораздо больше сделать, не мешай ему ждановские, а вернее – сталинские эксперименты, Постановление сорок восьмого года о “формализме” в музыке.

Но, вообще, мелодика Прокофьева – это такое же явление, как мелодика Пуччини, Верди, или Чайковского, или Моцарта. И в ХХ веке ему не было равных. Он сам был автором бессмертнейших мелодий. Только в “Ромео и Джульетте” великих мелодий на час! Это невероятно!

Есть известная история: однажды Прокофьев слушал сочинение очень крупного композитора. В конце он позволил себе только одну ремарку. Он спросил: “Так где же первый голос?” А сочинение уже было исполнено целиком. Прокофьев считал, что без мелодики или без мелодии музыка если не мертва, то по крайней мере не достигает того уровня, который необходим классической музыке для взаимодействия со слушателем.

С. С. Дорогой Валерий Абисалович! Пришло время прощаться. Хочется пожелать долгой жизни вашему фестивалю. Спасибо, что вы были сегодня гостем программы “Нескучная классика”.

В. Г. Спасибо за Прокофьева. Я с большим удовольствием говорил на такую важную тему.

Саундтрек

Произведения С.С. Прокофьева:

Музыка к фильму “Александр Невский”.

Музыка к фильму “Иван Грозный”.

Опера “Огненный ангел”. Мариинский театр. Дирижер Валерий Гергиев.

Симфония № 1 “Классическая”. Дирижер Герберт фон Караян.

Симфония № 1 “Классическая”. Дирижер Валерий Гергиев.

Соната № 7. Исполняет Григорий Соколов.

“Скифская сюита”.

Опера “Война и мир”.

Джесси Норман

Метафизика Джесси

Мне очень тяжело о ней писать. Великая Джесси Норман – одна из тех немногих людей, которые, войдя однажды в жизнь другого человека, навсегда ее изменяют. Это свойство гениев – каждая встреча с ними становится важным фактом вашей биографии (именно вашей, не его). Что уж говорить о том, если гений волею судьбы и благодаря стечению обстоятельств стал близким вам человеком? Так случилось у меня с Джесси… И ее уход – моя личная, невосполнимая утрата. Сколько было прожито вместе!

В нашем интервью она говорит о неповторимости каждого заката, и это относится к ней самой, ведь каждая встреча с Джесси Норман была неповторима. А встречались мы часто. В период с 2001-го до ее внезапного ухода осенью 2019-го мы, если даже не виделись, постоянно были на связи. Джесси любила писать е-мейлы и не любила говорить по телефону. Еще она любила хорошие гастрономические рестораны и изысканные редкие ткани, обладала тонким юмором и энциклопедическими знаниями (что редко встречается у вокалистов).

Я помню ее разной: счастливой, печальной, разъяренной, смешливой, подавленной, восторженной, спонтанной, заботливой. Помню ее уютный дом в северном Нью-Джерси, такой home sweet home – теплый, чистый, наполненный ароматом ванили и запеченных в духовке овощей; ее любимыми белыми орхидеями, дисками, книгами; с многочисленными вышитыми подушечками и типично американскими кружевными шторами. Единственное, чего в доме не было, – это портретов примадонны! Вы можете представить себе дом великой певицы без единого “самовоздвигнутого рукотворного памятника” себе любимой?!

Помню, как после сольного концерта Спивакова в Карнеги-холл в 2013-м она примчалась в артистическую и