Плещут холодные волны - Василь Кучер

— Но ведь могло быть? Из-за этого я и изменил фамилии, чтоб яснее показать не только то, что было, но и то, что могло быть. Это называется, Павло Филиппович, художественным обобщением. Оно крайне необходимо для идеи произведения.

— Для идеи? Разве что для идеи, — неуверенно пожал плечами полковник. — А зачем же ты и мертвым тогда имена поменял?

— Кому?

— Да хоть ему, врачу из третьего батальона. Герой был. Таких врачей я еще не видел. А как его матросы любили! Как верили все раненые, что спасет он их от смерти! Матери родной не всегда так верят, как ему верили... А ты пишешь, что я его гонял. Ну, если и погонял немного, зачем же про это писать?

Крайнюк уклонился от прямого ответа. Помолчал, потом спросил:

— Так и не слыхать о нем ничего? Неужели погиб?

— Погиб. Повторные розыски подтвердили. И партизаны подтвердили. Земля ему пухом! Орел, да и все тут. Такого теперь не скоро найдем, — вздохнул полковник. — Он ведь и тебя от смерти спас?

— Да. Если бы не он, не сидел бы я здесь с вами. Теперь не знаю, кого благодарить, — глухо сказал Крайнюк.

— Мать его разыщи...

— Обязательно.

— И девушку, что в Севастополе осталась. Как ее звать?

— Оксана.

— Да, да, Оксана. Точно, Оксана. Эта девушка делает для нас большое дело...

— Я ее голос слышал по рации, — обрадованно сказал Крайнюк.

— Узнал?

— Сразу. Только жаль, что ничего, кроме цифр, не говорила.

— Шифр. Ничего не попишешь.

Крайнюк словно не слышал полковника, взволнованно продолжал:

— В конце, правда, сказала: «Перехожу на прием. Перехожу на прием». И все. Но я сразу ее узнал. Как было не узнать? Чайка. Это Павло Заброда так ее называл — Чайка. Вот и перешло оно с нею в подполье. На вечную память о Павле...

— Так и в книге будет?

— Наверное. Точно не скажу, потому что это во второй части.

— А фамилии там не переменишь на настоящие? — шутя спросил Горпищенко. — Так и в Москву повезешь?

— Так и повезу.

— А кто с тобой поедет?

— Как кто? Один.

— Э, нет, браток, — похлопывая писателя по плечу, сказал полковник. — Не выйдет! Не отпущу я тебя одного...

— Ого! — засмеялся Крайнюк.

— Вот тебе и «ого»! — решительно встал Горпищенко. — Не протокол же везти, а книгу. Первую книгу о нас, а дорога дальняя. Все может случиться.

— Так что же вы предлагаете? Автоматчиков? — снова засмеялся Крайнюк.

— Возьмешь моего адъютанта. С ним будешь как у бога за пазухой. Согласен?

— Спасибо.

— А уж заодно и он в Москве побывает, посмотрит. Словом, вдвоем посмотрите. Хорошо?

— Хорошо. Посмотрим, — согласился Крайнюк и, проводив полковника до ворот, тепло с ним распрощался, словно перед долгой разлукой.

— И смотри, — шутя приказывал полковник. — Ты у нас в бригаде дневал и ночевал, кашу из одного котелка ел, наш врач спас тебя от смерти, а матросы давно тебя считают своим в бригаде. Не подкачай, смотри, и в книге. Держи нашу марку высоко. Если уж меняешь фамилии, то хоть красивые нам выбирай. Чтоб звонкие были да все орлиные... Слышишь, Крайнюк, что говорю?.. Держи марку!..

— Чую, батько, чую! — вполголоса закричал Крайнюк, как сын Тараса Бульбы, и прибавил: — Есть, держать марку!..

Так они и поехали вдвоем в Москву, Крайнюк и Мишко, отлично снаряженные в путь интендантом бригады. Было у них вдоволь курева, хлеба и прочей снеди: сахару, соленой рыбы и консервов, вина и спирта про запас. Чтоб было что и самим поесть и гостей угостить в Москве. Пусть знают, что приехали не какие-нибудь сорвиголовы, а настоящие черноморцы из севастопольского огня.

Москва встретила их приветливо, хотя была сурова и насторожена.

Везде, где они ни бывали, слово «Севастополь» гостеприимно раскрывало перед ними двери. В Генштабе Крайнюку показали нужные документы, захваченные у фашистского командования на юге, познакомили с некоторыми нашими оперативными планами. Даже намекнули на какие-то операции в районе Кавказа, на берегах Волги. Тогда же он познакомился, разыскав его в архиве, с личным делом военврача 3 ранга Павла Заброды. На обложке дела стоял большой черный крест. Вот и все. Павла Заброды нет в живых.

Крайнюк посетил редакцию, отдал экземпляр романа. Там пообещали напечатать его в очередном номере журнала, а потом издать отдельной книгой. Просили поскорее заканчивать последние две части.

Много усилий потратил он на розыски жены, да так и не нашел. Оставил везде свой адрес, даже в радиокомитете. Все обещали помочь в розысках.

Побывали они с Мишком в театрах, побродили по московским улицам и, накупив разных одеколонов и духов в подарок морякам, двинулись обратно к морю. Мишко так наловчился орудовать мандатом адмирала и говорить со всеми комендантами и начальниками, что пробивал теперь самые грозные преграды. Крайнюк только теперь понял, какую неоценимую услугу оказал ему полковник, послав с ним в Москву своего адъютанта. Один бы Крайнюк ни за что на свете так быстро и ловко не управился со всеми делами.

Они выехали из Москвы среди ночи, втиснувшись в эшелон, который шел на фронт. А потом пересели в другой. Затем — в третий. Так, то в теплушке, то на платформе или на тендере, добрались они до тех мест, что лежали возле северо-восточной границы Украины. Именно здесь наши войска срезали вражеский клин, который стал опасно нависать над близким тылом. Этот прорыв и заставил Крайнюка немедленно сойти с поезда и, устроившись у разбитого станционного здания, развернуть карту.

— Долго тут будем? — спросил Бойчак.

— Нет. Вот она, Сухая Калина. Смотри сюда. — Крайнюк показал маленькое пятнышко на карте. — Надо только у коменданта узнать обстановку.

Бойчак бросился в землянку возле станции и вскоре привел молоденького лейтенанта, который оказался военным комендантом.

— Сухая Калина? — удивленно спросил комендант. — Да это ведь рукой подать. Там бои уже затихли, фронт продвинулся дальше. Но, вероятно, это была частная операция. Бои местного значения. Там теперь тихо и спокойно. Люди давно вернулись в село. И жизнь наладилась. Уже доставляем туда почту... Я вас посажу на машину возле капепе и — счастливого пути. Туда фронтовые машины частенько ходят...

— Спасибо, лейтенант, — пожал ему руку Крайнюк. — И попрошу сохранить наш чемодан, пока мы не вернемся из Сухой Калины.

— Будет выполнено, — козырнул лейтенант и повел их в свою землянку, а оттуда — на придорожный КПП, где стояли регулировщики с флажками. Потом посадил на грузовик, увозящий снаряды и консервированную кровь для полевого госпиталя.

— Что это за Сухая Калина? — начал издали Мишко.

Крайнюк не откликался.

— Сбились с курса и теперь неизвестно когда на него снова ляжем. Сплошной кабордаж и крышка, — сокрушался Мишко.

— Не нуди. Тут мать нашего Заброды живет. Полковник приказал ее навестить, — глухо откликнулся Крайнюк.

— Полковник приказал? Ну, тогда другое дело. Почему же вы сразу не сказали?

— Я и сам не знал, что наши срежут этот клин.

Так они оказались в Сухой Калине, а грузовик покатил дальше на фронт.

Пехотинцы, артиллеристы, даже летчики не вызвали бы в селе такого удивления, как эти два моряка, вдруг появившиеся в Сухой Калине. Пехотинцев, артиллеристов и летчиков тут видели довольно часто, к ним привыкли, а вот моряков видели впервые за всю войну. И сразу среди пожарищ и руин, на разбитых дворах засуетились и закричали оборванные ребятишки, потом заговорили женщины, настороженно выглядывая из погребов на дорогу. Море далеко, зачем они сюда прибились, эти моряки? Без автоматов и без гранат. Только пистолеты свисают в длинных черных кобурах. Что им надо тут, на пепелище, где когда-то стояло такое пышное село? Не иначе кого-нибудь ищут...

Дети с любопытством посматривают из-за руин, а подойти боятся. Женщины перешептываются за разваленными трубами дымоходов. А мужчин не видно. Ни единого.

Пораженный Крайнюк замер посреди дороги. Он видел руины Севастополя и Одессы, бывал в степных селах и хуторах, искалеченных бомбами и снарядами, но нигде не видел, чтобы так нагло было все сожжено дотла, как в этой Сухой Калине. Значит, правда, что фашисты везде, где отступают, жгут и уничтожают все живое, оставляя зону пустыни. Крайнюк читал об этом в газетах, слушал по радио, но ни разу не видел. Он внутренне содрогнулся, взглянув на обожженные тополя и сады, на обгоревшие яблони и вишни, которые протягивали свои черные ветви к небу, словно взывали к милосердию. Крайнюк вдруг представил и свое полесское село, в котором тоже были богатые сады и высокие тополя. И вербы над прудом были. И осокори в лугах. Что же от всего этого останется, когда и там начнут отступать фашисты? Что случится с его детьми? Куда они спрячутся, бедняжки? Крайнюк услыхал детский крик, поднял голову, подумав: «А эти где прятались? Видишь, как смеются. Словно горя не видали. Вот так и мои спрячутся. В погреб, а может, в лес убегут. Мать не надо учить, как внуков запрятать. Не надо. Но село?! Неужели и с ним такое же сделают, как с Сухой Калиной? Варвары! Душегубы!..»