Секрет покойника - Том Харпер

— Ниточка уже оборвалась — сейчас Симмах должен был уже выйти в море. Если этот человек хотел навсегда устранить его, то же самое можно было сделать и во время плавания. Или же по прибытии в Грецию. Никто бы ничего не узнал. А если и узнал, то вряд ли бы возмутился.

— Ты хочешь сказать, что это совпадение?

Я молчу, глядя на труп у бассейна. Опыт научил меня, что в этом городе совпадений не бывает.

— Тот, кто оклеветал Симмаха, выбрал его не наугад. Его нужно было убрать. И одного изгнания тут было мало. Этим людям он нужен был мертвым.

Порфирий молчит, не спешит высказать свое мнение.

— Ты был его другом. Кто, по-твоему, из тех, кого он знал, мог на него оскорбиться?

— Его ненавидело немало христиан, — уклончиво отвечает Порфирий.

— Ты хочешь сказать, что они тридцать лет ждали этого момента? — Я недоверчиво качаю головой. — Нет, здесь явно кто-то спешил.

Я нарочно выдерживаю паузу. Порфирий, безусловно, потрясен, но все равно есть в его поведении нечто неприятное, скользкое, отчего мне делается противно.

— Мы должны узнать, чьих это рук дело, — говорю я. — С меня довольно козней и секретов.

— И ты считаешь, что добьешься справедливости?

— Нет, мне просто не хотелось бы повторить судьбу Симмаха.

Старые привычки, от которых нелегко избавиться. Даже на этой пустой вилле я говорю так, будто меня кто-то подслушивает. Впрочем, поздно думать о предосторожностях.

Внезапно меня охватывает ярость. Порфирий кажется мне сосредоточением всей лжи и предательства, с какими я только сталкивался в последние несколько недель. Со свирепой силой, которую, как мне казалось, я давно утратил, я поднимаю мертвого Симмаха под мышки и волоку его прочь от бассейна. Порфирий в ужасе вскакивает с места.

Я бросаю тело у ног Порфирия.

— Симмах был твоим другом?

Его бьет дрожь. Голова подрагивает как кусок мяса на кончике ножа. Я принимаю это за положительный ответ.

— Тогда ради бога — любого, твоего или моего — скажи мне, что тебе известно.

Я смотрю на него. Он же отказывается посмотреть мне в глаза. Вместо этого опускает голову и глядит в землю. Мертвый Аврелий Симмах смотрит на него снизу вверх. Порфирий что-то шепчет, но я с трудом разбираю его слова. Мне кажется, что он сказал что-то вроде «секрет».

— Какой секрет?

— Я не могу тебе сказать. Это не мой секрет.

— Тогда чей? Симмаха?

Порфирий тяжело опускается на ступени и обхватывает руками колени.

— Нет, Александра.

Ага, а вот это уже интересно. Я весь внимание.

— Александр работал в архивах, писал труд по истории. Среди бумаг в архиве он откопал документ, который Симмах написал тридцать лет назад, и теперь намеревался использовать для шантажа.

— Откуда тебе это известно?

— Надеюсь, ты знаешь, что несколько месяцев назад умер патриарх Константинопольский?

Мне тотчас вспомнился разговор с Симеоном во дворе церкви Святого Мира. Евсевий — кандидат номер один на это место. Александр же выступал против его избрания.

— Патриарх Константинопольский самый влиятельный епископ во всей империи. Евсевий спит и видит, чтобы занять его место. Александр же, напротив, был готов на все, чтобы этого не допустить.

И сразу многое становится на свои места.

— Александр откопал какой-то секрет? Который касается Евсевия?

— Ты слышал о человеке по имени Астерий Софист?

Перед моим внутренним взором возникает морщинистый старик с изуродованными руками. Взгляд устремлен в церковь, куда ему запрещено входить.

— В тот день он тоже был в библиотеке.

Порфирий обводит взглядом перистиль. Его слышат лишь мертвец, мертвые рыбы, несколько мраморных философов и я. Но даже так, нелегко раскрывать секрет, который носишь в себе уже не первый год. Его голос едва слышен.

— Во времена гонений Симмах держал Астерия и Евсевия в своем застенке. Оба уже тогда были восходящими звездами. В глазах многих христиан они были образцами силы и твердости духа. Император Диоклетиан полагал, что если сломает этих двоих, то сломает и их последователей.

Симеон: В подвале под домом Астерия прятались несколько христианских семей. Дети, взрослые. Он выдал их всех императору, который их, в свою очередь, распял.

— Я знаю эту историю, — говорю я. — Астерий сломался. Евсевий — нет.

Порфирий понуро качает головой. Взор его устремлен вниз, как будто он всматривается в глубины собственной души.

— Сломался Евсевий. Астерий выстоял.

Он шепчет это еле слышно, и мне поначалу кажется, что он просто повторяет мои слова, но потом я все понимаю.

— Евсевий предал христиан? — Порфирий кивает. — Тогда как же?..

— Как же получилось, что Евсевий стал епископом, а Астерию было запрещено вступать под своды церкви? — Порфирий проводит рукой по волосам, оставляя на них пыльный след. — Они договорились с Симмахом, что вина будет возложена на Астерия.

Я пытаюсь переварить услышанное.

— А откуда тебе это известно?

— В свое время мне об этом рассказал сам Симмах. Лицемерие этой сделки его забавляло.

— А почему он впоследствии никому не сказал об этом?

— Потому что был честен и умел держать слово. А еще потому, что не видел в этом необходимости. Гонения давным-давно закончились. Что бы он выиграл, развенчай он Евсевия? Когда же Константин пришел к власти, бороться с Евсевием стало попросту опасно.

Я пытаюсь осознать, что все это значит, пытаюсь нащупать нить, которая соединяет мертвое тело у моих ног с рассказом Порфирия.

— Почему Александр так ненавидел Евсевия? Ты ведь сам только что сказал, что он не имел видов на пост патриарха Константинополя?

Порфирий смотрит на меня полным жалости взглядом.

— Вижу, ты и впрямь ничего не знаешь о христианах.

— Не знаю и честно в этом признаюсь.

— Существуют две группировки. У каждой есть обидные клички в адрес другой, но проще будет назвать их ариана-ми и ортодоксами. Ариане следуют доктрине священника по имени Арий, который утверждал, что Христос, Сын Божий, был создан Богом Отцом из ничего. Ортодоксы утверждают, что Христос такой же бог и имеет ту же вечную сущность, что и Бог Отец.

Мой взгляд скользит по мертвому Симмаху. Труп уже начал коченеть и изогнулся дугой, как будто извиваясь в неких безмолвных муках.

Неужели, задаюсь я мысленным вопросом, все эти теологические мудрствования столь важны, что из-за них Симмах, бездыханный, сейчас лежит передо мной?

— Да, я уже слышал все это раньше. Но мне казалось, что этот вопрос был окончательно улажен двенадцать лет назад на Никейском соборе?

Евсевий. Ты был в Никее. Стоял в тени и слушал, о чем мы говорили. Держал одну руку на рукоятке меча. Мы называли тебя Брутом. Ты это знал?

Порфирий срывает розу и начинает ощипывать с нее лепестки.

— Этот спор так и не был улажен. Константин выступал за компромисс, но не успели епископы разъехаться из Никеи, как снова были готовы вцепиться друг другу в глотку. Евсевий в то время находился в изгнании. — Порфирий вздыхает. — Но теперь дело не в теологии. Сомневаюсь, что половина тех, кто причисляет себя к арианам или ортодоксам, способны вникнуть во все эти богословские хитросплетения. Люди просто занимают чью-то сторону, и для них важно, которая из сторон берет верх.

— Евсевий — арианин?

Мне кажется, что я знаю, что этот так, но с другой стороны прошло ведь двенадцать лет. Порфирий утвердительно кивает.

— Он самый главный арианин. Он считал своим долгом распространять учение Ария, а Астерий Софист стал ему в этом деле верным помощником. Бедный Арий сделался второстепенной фигурой в собственной ереси. Александр же возглавил партию ортодоксов. Борьба за патриарший престол — просто последняя битва в этой войне.

Я вновь мысленно возвращаюсь в ту ночь во дворце. Евсевий, главный обвинитель. В какую ярость он, помнится, пришел, стоило Симмаху вспомнить имя Астерия. Неудивительно, что он испугался, ведь Симмах мог рассказать правду.

Я пытаюсь выстроить последовательность событий.

— Александр нашел свидетельства того, что во времена гонений Евсевий предал церковь. Он вызвал Евсевия в библиотеку для разговора — хотел потребовать, чтобы тот отказался от притязаний на патриарший престол. А чтобы не быть голословным, в подтверждение своих обвинений захватил с собой в библиотеку и Симмаха. У Евсевия имелись все причины, чтобы видеть обоих мертвыми — двоих свидетелей, которые могли доказать, что он предал церковь.

Они убили собственного бога — есть ли что-то такое, на что они не способны, лишь бы сохранить свои привилегии?

— Евсевия в тот день в библиотеке не было, — говорит Порфирий. — Он никого не убивал.

— Значит, это сделал Астерий.

Говоря эти слова, я понимаю, что не прав. Астерий не мог размозжить Александру череп. У него вместо рук культи.