По обрывистому пути - Степан Злобин

Студент их догнал.

— Здравствуйте, тётя Лиза! Маня, здравствуй!

— Гляди, у нас новенькая какая, знакомься, — сказала Маня шутливо, указывая на Аночку.

Мишка вгляделся ближе в лицо девушки и, узнав ее, скинул свою фуражку блином и закрестился.

— Сила святая! Аночка! Давно ль во ткачихи сподобились? Валенки, бабушкин теплый платок!

— Я у них ночевала, — с оттенком похвальбы ответила Аночка.

— Мы эту барышню от фараонов отбили вчера. За неё там такая буча пошла у Манежа, — сказала медику Маня.

— Хорошая барышня, даром малявочка! — похвалила её Лизавета.

— У меня был обыск вчера, — шепнула Аночка Мише.

— Ох, сколько их было в прошедшую ночь! Несть числа… Федю забрали, Кольку, Митяя — все в Манеже. Земляческий комитет собирается сегодня в новом составе, на новой квартире. Запомните адрес. — Он назвал дом и номер квартиры. — На вопрос: «Вы к кому?» — ответите: «Навестить больного».

— Постойте, — вдруг спохватилась Аночка, повторив про себя адрес. — Ведь это Геннадий! Он же «академист». Он нам не сочувствует. Почему у него?

Она почувствовала, что краснеет.

— А вы его знаете? Нет, он ничего человек. Студент как студент. С ним говорили. Он очень, рад. Говорит — у него безопасно…

— Ну, так или иначе — я туда не приду… Вы никому, пожалуйста, не говорите, что сообщили мне этот адрес, — попросила она рязанца. — Кстати, если вам к десяти, то пора уже ехать…

— Ой, да, правда! Ну, я побежал! А вы в таком случае уж рабочих не оставляйте. Нам связи нужны…

Он наскоро попрощался с Аночкой и исчез в толпе, возраставшей от шага к шагу.

Тетя Лиза и Маня взяли Аночку под руки.

— Ты, значит, с Петькой уже раньше знакома? — с уважением спросила Маня.

— С каким это Петькой?

— Ну, с каким ты сейчас говорила-то, с маленьким докторенком. Он добрый. Тут малый один умирал от горячки, Петька с ним ночевал и дневал. Душа-человек. Мы его третий год уже знаем. Товарищ был у него, чудачок такой же — Сеня Володечкин, он от чахотки умер…

— Который песенки сочинял про чай? — спросила Аночка, живо припомнив первую встречу в вагоне с рязанцами.

— Он про все сочинял. Молодой тоже, добрый такой был мальчонка. Нас-с тетей Лизой грамоте выучил…

Аночке радостно было идти среди этих новых для нее людей, разговаривать с ними как со своими, и было так удивительно, что она уже ощущала полное доверие их к себе и сама доверяла им тоже, как близким и давним друзьям. Но в то же время не оставляла ее и новизна ощущений. Она понимала, что тут для нее открывается новая жизнь, новый мир, тот самый таинственный мир «подполья», в котором творится великая народная тайна, где люди носят даже другие совсем имена. «Как в монашестве, — подумала Аночка. — Вот и у Миши подпольная кличка Петька…» Она додумала, что, может быть, скоро и у неё появится кличка, которая ей заменит привычное с детства имя.

— А Петька теперь кружок ведёт у вас вместо умершего Сени? — осторожно спросила она.

— А ты, коль не дура, молчи, — отрезала Лизавета вдруг раздраженной зло.

Аночка, смущённая, замолчала. Ей было стыдно, что вопрос о кружке она задала из простого девичьего любопытства, как гимназистка. В то же время она удивилась новому облику тёти Лизы. «Вот ты какая! Вон вы какие!..» — подумалось ей с уважением.

— Не обижайся, Аночка, правду сказать, тётя Лиза не зря осерчала, — смягчая резкость подруги, шепнула Маня.

— А я не обиделась вовсе. Сама виновата, — призналась Аночка, ещё более укоряя себя.

Значит, рязанец тут был не случайно. Он должен был идти вместе с рабочими, а уходя, оставил Аночку за себя. Он ей доверил такое дело, а она показала себя легкомысленной.

— Ну и молчите, девы! На том, значит, мир! — сурово остановила их тётя Лиза.

Медленно и в порядке двигалась толпа, задерживая проезд встречных извозчиков.

Они подошли к Никитским воротам, но в это время по Никитской навстречу им, от Консерватории, с пением «Марсельезы» появилась запрудившая улицу другая толпа.

Прохоровцы дружно выкрикнули, «ура» и подхватили напев, как вдруг с обеих сторон из бульварных проездов налетели конные жандармы и городовые.

— Разойдись! Разойдись! — кричали они, направляя лошадей на толпу.

— Разойдись! — Пешие городовые выскочили из-за молочной Бландова и из-за аптеки, кинулись перегораживать цепью площадь, встали стеной.

— А ну, расступись-ка, девы! Дай разгуляться плечу! — прогудел за спиной Аночки голос Федота.

Он вышел вперед, махнул шапкой и бесстрашно, трусцой побежал на полицию.

— Прохоровски! За мной! Лупи фараонов! — грянул он на всю площадь.

Сотни свистулек, сопелок, трещоток, рожков, полицейских свистков, усиленных криками ребятишек, пронзительно заверещали над Никитской площадью.

Десятка три лучших прохоровских кулачных бойцов привычной стенкой с радостной готовностью побежали в сторону полицейских за своим вожаком.

— Коллеги! Вперед! — задорно призвал своих какой-то студент с той стороны площади, и обе толпы с криком «ура», под визг и свист прохоровских подростков, так стремительно ринулись навстречу одна другой, что смели полицейскую цепь и слились в сплошное живое море, казавшееся бесконечно широким в ночной улице…

Тётя Лиза и Маня крепко держали под руки Аночку.

— Держись! Не теряться, девы! — временами по-командирски покрикивала тётя Лиза. — Вместе держитесь! — И в этой женщине Аночка ощутила твёрдость и мужество достойной подруги бесстрашного удальца Федота.

— Господа студенты! Какое бесчинство и беспорядок! Время ночное! Пора по домам, господа! — уговаривал с лошади жандармский офицер. — Если не разойдетесь, я не могу отвечать. Казакам дано приказание господина градоначальника на ночь очистить улицы.

— Мы мирно гуляем, песни поем! Что у нас, военное положение, что ли?! — крикнул кто-то в ответ из толпы.

— Охотно верю вам, господа! — отозвался жандарм. — Но в городе есть темные элементы. Под общий шум пойдут грабежи магазинов, всякие безобразия! Прошу, господа, разойтись… Завтра праздник, весь день гулять можно…

Раздался взрыв смеха.

— Продолжение следует завтра, коллеги! — тоном конферансье выкрикнул один из студентов.

— Завтра с утра все на улицу! — подхватил другой, сложив руки рупором.

— С утра все на улицу! — сотнями голосов кричали вокруг. — Все на улицу завтра с утра!..

В смешавшейся с пресненцами толпе Аночка слышала разговоры о том, что возле Манежа произошла рукопашная схватках полицией, солдатами и казаками.

— Коллеги! Коллеги! Не расходитесь! Приглашаю вас к дому обер-полицмейстера! — крикнули из толпы.

— К Трепову в гости, братцы! — узнала Аночка голос Федота.

— К его превосходительству Дмитрию Федоровичу, на Тверской бульвар! — пронзительно закричал юношеский тенорок впереди.

— Назад! — крикнул жандармский офицер.

Тверской бульвар был уже отрезан сплошной цепью пешей и конной полиции, жандармами, уже на самом бульваре, между деревьев маячили знакомые фигуры конников с пиками — казаки. Но молодежь не хотела легко отступить.

— Вперёд! — крикнул кто-то отчаянный. — Вперед, коллеги, вперед! В гости к Трепову!

— Назад! — послышался окрик жандарма. — Арестовать!..

— Хватают студентов! — визгнула женщина.

— Не давай, не давай! А ну-ка, пустите-ка, братцы, пустите подраться! — снова донесся до Аночки голос Федота откуда-то издалека впереди. — А ну, навались! А ну, отымай! Эй, навались! — кричал он. — Дружней, дружней, братцы!

И вот уже оттуда же, с той же стороны, раздались трещотки, свистки и дикие крики прохоровских подростков…

Зазвенел и погас фонарь на углу, за ним — второй; ловко выбитый камнем, погас и третий…

Впереди кишела кишмя настоящая свалка рабочих и студентов с полицией.

— С Никитского бульвара казаки! — выкрикнул кто-то.

— Спасайся на Бронную! — подхватил другой испуганный голос.

— Стой, не беги! Не бежать, коллеги! Не тронут! — останавливали трусливых трезвые повелительные голоса. И все же толпа начала быстро редеть, растекаться.

— Калоша! Коллеги, кто потерял калошу? Брюки так потеряете! — насмешливо кричали с площади вслед удирающим.

И вот уже где-то рядом Аночка услыхала в темноте; все гуще заливающей площадь, удовлетворенный голос бесстрашного Федота:

— Удирай, удирай, ребята! А ну, девки-бабы, пропустите студентов!..

Студент с окровавленным лицом пробирался в толпе рядом с Аночкой, не вытирая с лица кровь и натягивая на руку оторванный от шинели рукав.

— Ничего, ничего, не робей! Поутру мы сызнова выйдем, тогда посмотрим! — бодрил кого-то неунывающий, неугомонный Федот…