Золото и мишура - Стюарт Фред

Экипаж как раз свернул на Ринкон-Хилл, как вдруг первый приступ резкой боли словно ножом полоснул по животу. К тому времени, как экипаж остановился напротив особняка, у Эммы едва хватило сил, чтобы выбраться наружу. Кан До поспешил помочь хозяйке, которая согнулась пополам, обхватив руками живот и тяжело дыша от боли.

— Тайтай болеть? — спросил встревоженный слуга.

— Кажется… — новый приступ боли обжег внутренности. — Кажется, меня отравили.

— А где тайтай была?!

Эмма не знала, что ответить. Плача от боли, она упала, и Кан До не сумел удержать ее. Слуга громко позвал других «поднебесников», которые, не заставив себя ждать, стремительно сбежали вниз по ступенькам веранды.

— Я отвозил ее в дом номер 2 по Дюпон-гэ, — сообщил возница.

— А-ай-яй! Это Чинлинг! Она дать «клык дракона». Скорее! Мы должны успеть… Скорее! — Четверо молодых китайцев подняли стонущую Эмму на руки и понесли в дом, а потрясенный возница взмахнул кнутом, и лошади понеслись по Рикон-Хилл. Возница нахлестывал, торопясь разнести новость по всему Сан-Франциско.

Глава седьмая

— И ты еще называешь себя репортером?! — завопила Чикаго, врываясь в тесный офис «Бюллетеня Сан-Франциско». — Эмма Кинсолвинг умирает, а ты рассиживаешься здесь и строчишь редакционные статейки о необходимости этих чертовых тротуаров! Оторви свою задницу от стула и немедленно лети на Рикон-Хилл! Нужен материал!

Дэвид Левин уставился из-за стола на белое боа Чикаго, которое трепетало, словно под напором урагана.

— Эмма умирает?!

— Да! Говорят, будто бы Чинлинг подсыпала ей в пирожное какую-то китайскую отраву. Эмму сейчас выворачивает наизнанку. Ну, лети! Чего ты ждешь?!

Образ Эммы, на которую Дэвид некогда молился, промелькнул в его сознании, он рванулся мимо Чикаго к дверям, вскочил на лошадь. Поскакав в сторону Ринкон-Хилл, Дэвид вдруг осознал, что от ненависти и гнева не осталось и следа при одной только мысли о том, что Эмма умирает. Перед ним всплыл образ прекрасной девушки в белом платье, которая играет на рояле в бело-золотистой зале.

«Эмма умирает?! Нет же, Господи, она слишком прекрасна, чтобы умереть!»

— Скотт, — прошептала Эмма. — Где Скотт?

Она лежала на постели, мокрая от пота. Перепуганная Зита отирала Эмме лицо. Доктор Грей уже, наверное, в десятый раз считал пульс. Феликс, посеревший от горя, стоял в ногах кровати.

— Скотт скоро приедет, — сказала Зита, хотя не имела понятия, где Скотт мог быть сейчас. Она знала лишь, что всю последнюю неделю Скотт был в Лос-Анджелесе. — Он скоро будет.

— Скотт…

Глаза Эммы были закрыты, и потому находящиеся в комнате не могли понять, в сознании она или же бормочет в бреду.

— Я не хочу умирать без Скотта…

Феликс подошел ближе и взял из рук доктора ее ладонь.

— Ты и не умрешь, дорогая, — сказал он, моля Бога, чтобы оказаться правым.

Кан До дал Эмме лекарство, которое вызвало у нее рвоту. Это было два часа тому назад, и хотя приступы боли явно ослабли, Эмма, казалось, угасала на глазах. Доктор Грей, как обычно, ничего не мог поделать.

— Ты поправишься, — продолжал меж тем Феликс и, перейдя на немецкий, добавил: — Es werd' alles gut gehen. Du hast nicht zu fürchten, schätzchen [15].

— Скотт… — снова прошептала Эмма и заметалась по постели. — Где ты? Я люблю тебя, Скотт… Пожалуйста, приди, пока я не умерла…

Феликс прикоснулся губами к руке дочери затем поспешил из комнаты, чувствуя себя совершенно беспомощным. Он никак не мог поверить, что его дочь умирает. Не его ли в том вина? Ведь именно он привез ее через полмира сюда, на эту Богом забытую землю, где китаянки-сожительницы могут позвать на чашку чая и отравить, где единственный доктор оказывается абсолютно некомпетентным. На галерее второго этажа Феликс разрыдался, закрыв лицо руками. Неужели его жизнь рушится на глазах? Сначала Матильда, теперь Эмма…

— Герр де Мейер!

При звуках знакомого голоса он вздрогнул и обернулся. Вытирая глаза, поспешил вниз по ступеням. Внизу в большом холле стоял и смотрел на Феликса какой-то плохо одетый молодой человек. Из-за бороды Феликс поначалу не узнал его, затем воскликнул:

— Дэвид!

— Как Эмма?

Феликс покачал головой. Дэвид быстро взбежал по главной лестнице, держа запачканную грязью шляпу в руке. Оказавшись возле Феликса, тяжело дыша, он проговорил:

— Умерла?!

— Нет еще.

— Чем я могу помочь?

— Попытайся отыскать капитана Кинсолвинга. — Услышав эту просьбу, Дэвид напрягся. — Она хочет видеть его. Может, это ей поможет, как знать…

— А где он?

— На той неделе он уехал в Лос-Анджелес… Боже, не дай ей умереть!.. — Ухватившись обеими руками за балюстраду, Феликс вновь разрыдался.

Дэвид секунду смотрел на него, затем бросился вниз по лестнице и выбежал из дома. Вскочив на лошадь, он поскакал по старой Королевской дороге, сделанной еще испанскими миссионерами: дорога эта представляла собой становой хребет Калифорнии, поскольку соединяла Север и Юг. Тот факт, что Дэвид ненавидел Скотта Кинсолвинга, не играл сейчас никакой роли. Эмма умирала, и потому все ужасные слова, какие Дэвид произносил в ее адрес, все инсинуации, каковыми он уснащал свои газетные материалы — все это сейчас вернулось к Дэвиду подобно бумерангу. Как же Эмма должна ненавидеть его! И какую он сам допустил ошибку, не дав ей возможности хотя бы объясниться! Ведь вполне может быть, что именно беременность и ребенок вынудили Эмму выйти замуж за Кинсолвинга. Ну конечно же, так оно и было! Разве не назвала Эмма своего ребенка Арчером?! «Ох, и дурак же я! — говорил себе Дэвид. — Как же я мог возненавидеть ту самую женщину, которую так сильно любил?!»

— В итоге этот дон Висенте мне даже понравился, — сказал Скотт Уолтеру Хазарду, когда они тряслись в экипаже в нескольких милях к югу от Сан-Франциско. Он понравился бы мне даже в том случае, если бы не пообещал получить для нас голоса калифорниос. Но уж коли он пообещал, я могу сказать, что он мне нравится еще больше. Я вовсе не страдаю от избытка альтруизма, но если в конечном итоге из Калифорнии и получится нечто стоящее, то между нами, гринго, и калифорниос должно быть достигнуто какое-то согласие.

— К нам приближается всадник! — крикнул им сверху кучер.

Скотт высунулся из окошечка экипажа и увидел, что к ним, размахивая рыжевато-коричневой шляпой, галопом мчится какой-то молодой человек.

— Капитан Кинсолвинг!

Скотт сразу узнал во всаднике Дэвида Левина, которого нередко видел входившим или выходившим из офиса «Бюллетеня», расположенного на Портсмут-сквер. Сколько же раз, покуривая, читал Скотт злобные редакционные статьи, написанные Левином!

Подскакав и резко развернув лошадь, Дэвид закричал:

— Ваша жена, сэр! Эмма умирает! Вам нужно торопиться!

Скотт был весьма удивлен.

— Это что же, черт возьми, какая-нибудь злобная шутка?

— Нет же! Ее отравила женщина по имени Чинлинг!

— Боже! Кучер, пришпорь лошадей! Ну же, шевелись!!!

Экипаж затрясся еще сильнее, когда четверка лошадей галопом устремилась к северу, в Сан-Франциско.

Когда экипаж резко затормозил перед особняком на Рикон-Хилл, было уже девять часов вечера. Возле дома собралась изрядная толпа, поскольку Эмму в городе хорошо знали, а история об отравлении, подобно лесному пожару, пролетела по всем прилегающим кварталам. Когда Скотт выскочил из экипажа кто-то из толпы крикнул:

— Мы молимся за вас, капитан! А если уж она умрет, то проклятые «поднебесники» поплатятся за это!

— Именно! Еретики и язычники поплатятся! — крикнул еще кто-то, и этот призыв был поддержан множеством других голосов.

Выпрыгнув из экипажа, Скотт вопросительно взглянул на Дэвида и бросился на веранду. За ним бежали Дэвид и Уолтер. Стремительно одолев главную лестницу, Скотт поднялся на галерею второго этажа, где его встретил заплаканный Кан До.