Кое-что о Еве - Джеймс Кейбелл

– И что же тебе нужно от королевы Фрайдис? – спросил Джеральд. Ребенок объяснил ему, и Джеральд содрогнулся. На мгновение он ощутил холод во всем теле и тошноту. Однако то, что это создание хотело вернуться в свой небесный дом, было вполне естественно.

– Понимаю, – сказал Джеральд. – Теперь я знаю многое, что было неизвестно мне еще десять минут назад. Признаюсь, я удивлен, что узнал это от тебя. Тем не менее, сын мой, – если только вы, сударь, простите меня за то, что сила привычки и любовь, которую я питал к моему милому маленькому сынишке, заставляет меня называть вас так... Впрочем, во мне сейчас говорят эмоции, которые в данной ситуации совершенно неуместны. Мой голос, к моему величайшему сожалению, изменяет мне...

Джеральд запнулся и всхлипнул. Существо, внешне напоминавшее ребенка, смотрело на него холодными и необычайно умными глазами, но язык, похожий на маленькую белую змейку, не вымолвил ни слова. Затем Джеральд снова заговорил тонким, высоким и истерическим голосом.

– In fine, мой милый Абдель-Хареф, я, как видите, едва не расплакался как наказанный ребенок. Я только прошу вас уважить чувства отца, внезапно потерявшего ребенка, и не утруждать себя, пытаясь понять его путаные речи. Нет: вы осуществили мое желание и подарили мне огромное счастье. Часть его умирает ныне. Но все-таки я был счастлив. Я доволен. И я позабочусь о том, сударь, чтобы и вы, в свою очередь, получили то, что вам нужно.

Вытерев глаза платком, Джеральд вернулся к Майе. Его не удивило, что она уже приготовила и аккуратно завернула для Теодорика обед, чтобы он мог перекусить днем в Антане.

С беззаботностью, которая давалась ему с трудом, Джеральд сказал:

– Ну что ж, дорогая, я решил, что теперь, когда мы все обсудили, мы можем отпустить мальчика.

– Ну разумеется! – сказала Майя. – А уж сколько шума из ничего было сегодня утром, как будто мне больше нечем заняться!

С этими словами она подозвала заколдованного мерина, самого симпатичного из тех двоих, которые раньше были императорами.

– Мой сын должен путешествовать подобающим образом, – заявила Майя.

Тогда Джеральд возразил:

– Нет. Конь-император хорош, но божественный конь – лучше. Пусть он возьмет Калки.

– В самом деле, Джеральд, даже меня иногда удивляет твое безрассудство! Ведь ты прекрасно знаешь, что Калки – это твой конь, и что он тебе самому понадобится, когда ты поедешь в обещанное тебе королевство, о котором ты постоянно рассказываешь всякую чепуху.

Некоторое время Джеральд смотрел на нее... Он чувствовал смутное возбуждение при мысли о том, что в мире, где все было сомнительным и непостоянным, он каким-то образом, благодаря слепой удаче, встретил Майю, с ее ворчливостью и с ее непоколебимой, самоотверженной, неразборчивой в средствах любовью. Она не была красива, у нее не было блестящего ума, с ней даже жить было нелегко. Но Джеральд знал, что теперь он и Майя были одной личностью; а в Антане, возможно, нет ничего, что могло бы вознаградить его за потерю этой милой, крикливой, глуповатой Майи. Его зависимость от этой женщины почти пугала его...

Джеральд сказал:

– В пророчестве сказано, что власть над Антаном перейдет к тому, кто приедет верхом на коне Калки. С тем, кто сидит верхом на Калки, не может приключиться ничего плохого. Потому мы позволим, мы должны позволить нашему сыну взять Калки. Потому что таким образом мы обеспечим его безопасность и лишим меня последнего шанса когда-либо покинуть тебя, дорогая, которая для меня дороже всех королевств на свете.

– Но... – ответила Майя.

– Никаких «но», – улыбаясь, возразил Джеральд.

После этого Джеральд посадил иллюзию по имени Теодорик Квентин Масгрэйв на спину Калки и собственноручно поправил стремена для своего преемника и нового владельца божественного скакуна. И это подобие ребенка отправилось к цели всех богов – трогательная маленькая фигурка, расположившаяся на страшной высоте на спине огромного сияющего жеребца.

Джеральд провожал взглядом этих двоих, пока они не скрылись из виду. Его руки невольно тянулись вслед за ними. Его руки начинали болеть, когда он вспоминал ощущение этого маленького тела, его теплоту и податливость, потерянные ныне навсегда. Теодорик Квентин Масгрэйв был всего лишь иллюзией, созданной силами, о которых не хотелось даже думать. Теперь Джеральд точно это знал. Но это не имело значения. И его не утешала мысль о том, что ему было сейчас не хуже, чем другим отцам, никто из которых не мог вечно удерживать свое дитя: маленькое, беспомощное и любимое непонятно за что, так же как никто не может вполне полюбить неуклюжего долговязого школьника или даже достойного молодого человека, в которого превращается это меленькое, теплое, упругое, крепкое и такое маленькое тело...

Потом Джеральд обернулся к Майе.

– У меня есть только ты. Но мне достаточно того, что у меня есть. Мне повезло, моя дорогая, ведь я тебя не заслужил.

Она разглядывала его с выражением нежной заботы, и из ее голоса совершенно исчезли ворчливые нотки.

– В самом деле, Джеральд, ты совсем помешался из-за этого ребенка! Ты говоришь так, как будто он никогда не вернется, а он должен вернуться к ужину вовремя, если не хочет получить хорошей порки.

Тут Джеральд поднял руку в протестующем жесте.

– Не надо внушать мне ложную надежду! Большие амбиции, высокие мечты и то, что, возможно, было во мне божественного, ушли навсегда. Но осталась привычка, традиции и искренняя любовь. Я не хочу сказать, что это – героизм. Я хочу сказать, что этого достаточно. Поэтому пусть крепкие узы, которыми ты связала меня, доставляют тебе удовольствие сами по себе, и не надо украшать их бумажными цветами и оптимизмом.

– Но сам-то ты доволен? – спросила Майя.

Джеральд ответил:

– Я вполне доволен. Пусть каждый день будем мы хранить друг другу верность, любить друг друга и помогать друг другу. И давай не расставаться никогда, о дорогая моя! Я вполне доволен и полностью раскаиваюсь. Я знаю, что моя жизнь без тебя была бы убогой. Я знаю, что хочу только одного – спокойно жить вместе с тобой на Миспекском Болоте. Потому что лучше всего – золотая середина. Зачем мне нужно быть богом или разыскивать неизвестные страны, чтобы править ими? Это хлопотно, в этом много шума и суеты. Лучше быть довольным. Лучше находить удовольствие в милых, обыкновенных событиях человеческой жизни, которую ты проводишь вместе с единственной женщиной, чья любовь к тебе безгранична и неизменна, хотя от ее придирчивого взгляда не ускользает ни один из твоих промахов. Это часть мудрости – знать, что эти вещи вполне достаточны и даже превосходят твои запросы. Честный муж обязан отказаться от поисков более возвышенного образа жизни, жажды того, что ему недоступно, и чего, во всяком случае, можно достичь только ценой усилий, которых оно вовсе не стоит. В уютном и теплом свете домашнего очага каждый из нас рано или поздно видит, что лучше всего – золотая середина.