Тайна «Нереиды» - Марианна Алферова

— Не надо! — Теперь она не желала примирения. — Мой сын будет учиться бесплатно, я легко найду работу. Спасибо, что помог в трудную минуту, Цезарь.

— Решение о бесплатной учебе еще не принято, — напомнил он.

— Ты уплатил за моего мальчика до конца учебного года. Бенит поможет в остальном. — И вышла из таблина с гордо поднятой головой.

Они проникли в клинику Нормы Галликан сквозь открытое окно на последнем этаже — четыре голубых призрака летели по просторному атрию, невидимые для людских глаз. Впрочем, в этот час в клинике никого не было. Лишь в одной комнате горел свет — это был таблин самой Нормы. Женщина сидела за столом, подперев голову левой рукой. Правая, вооруженная графитовым стилом, быстро выводила на бумаге математические значки. Легкое дуновение воздуха заставило Норму поднять голову. Но глаза ее не увидели призраков.

Норма посмотрела на хронометр, вздохнула и закрыла тетрадь с записями. Поднялась. И вновь странное дуновение коснулось ее затылка.

Она резко обернулась.

— Кто здесь?

Ей никто не ответил.

— Отзовитесь, — потребовала она голосом обвинителя.

— Питье… — раздался пришедший ниоткуда голос. — Дай нам напиться. Мы осуждены скитаться вечно в этом мире, не находя покоя. Мы пленники. Освободи нас.

— Освободи, — взмолился другой голос.

— Кто вы? — Норма напрасно вглядывалась в полумрак таблина, пытаясь разглядеть говоривших.

— Лемуры. Мы не можем вновь воплотиться в человеческие тела. Для этого душа должна испить воды из Леты и измениться. Новому телу достанется новая душа. Но у тебя есть питье, действующее точно так же, как вода Леты. Изменяющее души питье. Благословенное питье. Волшебное питье.

— Питье… — повторил другой голос, как показалось Норме — женский.

Любой римлянин знает о лемурах хотя бы потому, что три дня в мае непременно совершает обряды во время Лемурий. Лемуров Норме Галликан всегда было жаль. Как жаль пленных, заключенных, изгнанников. Чем-то все они были ей сродни. Даже мерзавцу Триону она сочувствовала, даже изменнику Икелу хотела бы помочь. Икел тоже в плену — в плену своей гордости и своей ненависти. А что, если преступные духи, отведав радиоактивной жидкости, станут нежными и добрыми? Норма Галликан тут же поверила в возможность такой метаморфозы, как всегда верила в безграничность человеческого разума и человеческого благородства. Она сказала «да», и уже никто бы не сумел ее остановить.

Норма принесла из лаборатории толстостенный металлический цилиндр. Налила в серебряную чашу светящуюся жидкость.

— Благодарю… — долетел из ниоткуда голос. На мгновение Норме почудилось, что четыре голубоватых лица материализовались из воздуха и четыре рта жадно приникли к краям чаши, наполненной жидким изотопом.

— Я схожу с ума, — прошептала Норма. Ей вдруг сделалось беспричинно весело.

— Благодарю… — вновь долетел ниоткуда голос. — Наконец-то ты нас освободила. Мы этого никогда не забудем… мы отблагодарим тебя… непременно отблагодарим…

Трое напились и поднялись к потолку — их сияние сделалось ярче, отчетливее. Норма видела теперь даже лица и светящиеся амебоподобные тела. Но четвертый как приник к чаше, так и продолжал пить. Он пил и пил… и не мог насытиться.

— Марк, прекрати! — воскликнул один из призраков. — Нужен лишь один глоток, чтобы душа изменилась. А то…

— Превратишься в минотавра, — хихикнул женский голос.

Марк не отозвался. Он пил до тех пор, пока чаша не опустела.

— Не хотела бы я встретиться с ним после воплощения, — шепнула женщина-призрак, вылетая в окно.

Аристократ и Философ последовали за ней. А четвертый, бывший когда-то воином, завис под потолком. Контур его призрачного тела постоянно менялся, становясь то угольно-черным, то кроваво-красным. Лица у него вообще никакого не было — ни женского, ни мужского. Зато отросток, похожий на огромный фаллос, свисал посредине, и слышалось тяжелое хриплое дыхание.

— Уходи! — приказала Норма. — Уходи отсюда! Призрак не шевелился.

— Я скоро буду зачат, — долетел едва слышно голос. — Здесь, в подвале… ты знаешь об этом? Через несколько минут. Зачем уходить? Я жду.

В подвале ее клиники?! Норму Галликан возмутило это признание. Какая-нибудь лаборантка и сторож… Она спешно вышла из таблина. Лесенку в подвал освещала маленькая тусклая лампочка. Норма открыла ключом обитую железом дверь. Под низкими сводами гулко отдавалось эхо. Пустые свинцовые канистры, ящики от приборов, груда ветоши. Подвал был пуст. Норма слышала лишь собственное дыхание да биение собственного сердца. И вдруг — второе дыхание. Рядом. Сильный удар в спину опрокинул Норму на груду тряпья. Она попыталась встать — не смогла: чья-то неподъемная тяжесть вдавливала ее в грязное тряпье. Треск разрываемой туники прозвучал, как выстрел. Плотная аморфная масса обволакивала тело, не давая пошевельнуться…

Хриплый лающий смех прозвучал в ушах, вломился сквозь барабанные перепонки, резонируя внутри черепа. Норму подняло над полом и потащило вверх. Она ничего не видела — черная масса залепила глаза. Похожие на отростки пальцы ласкали грудь и бедра. При этом Норма висела в воздухе, а плотное «облако» окутывало все ее тело…

«Нет»! — хотелось завопить Норме, но что-то липкое, похожее на тесто заполнило рот.

Норма задохнулась от отвращения…

Наконец проклятая тварь отпустила ее. Норма шлепнулась на груду тряпья. Глянула вверх — никого. Серый потолок с пятнами влаги нависал над нею. Абсолютная звенящая тишина воцарилась в подвале — ни наглого смеха, ни хриплого дыхания. Но Норму не оставляло чувство, что в последний момент, прежде чем исчезнуть, «облако» всосалось внутрь ее тела.

Несколько минут призраки кружили по двору.

— Куда же мы теперь? — спросила Красавица.

— Теперь мы расстанемся, — сказал Аристократ. — Каждый отыщет себе объект воплощения. В будущей жизни мы встретимся вновь.

— И тогда отомстим… — прошептала Красавица. Аристократ не ответил.

Дверь была низка, и Гюну пришлось пригнуться, чтобы войти. Когда же он выпрямился, то увидел маленькую комнатку, окно, забранное частой узорной решеткой. Облезшая роспись на стенах изображала интимные сцены. Прежде в этом доме располагался лупанарий. Народу в комнате было множество. Несколько человек сидели на стульях, составленных в круг, остальные стояли вдоль стен. Один стул пустовал. В высокий бронзовый канделябр было вставлено несколько свечей. Их дрожащий свет скользил по лицам. У стены, свернувшись клубком, лежали две огромные змеи. Одна была неподвижна, будто спала. Другая с любопытством вертела из стороны в сторону огромной головой.

Гюн вгляделся в сидящих и стоящих. Это сплошь были гении.

Лицо одного из гениев постоянно менялось — вместо человеческих черт вырастала то ли лисья, то ли волчья морда, и гений старательно мял щеки и нос, будто лепил маску из воска, возвращая себе человечье обличье. На коленях у молодой брюнетки лежал огромный рыжий кот и постоянно бормотал раздраженным человечьим голосом:

— Мне это все не нравится… мне это ужасно не нравится…

— Садись, — приказал Гюну хмурый старик в темном плаще с капюшоном. Лицо его было полностью скрыто.

Гюн подчинился.

— Чем ты сейчас занят? — спросил человек в темном, явно глава собрания.

— Ничем. Чем я могу заниматься, скажи на милость?! Пытаюсь устроиться. Может, пойду в армию.

— Мы не должны служить людям! — пронзительно закричал гений в облике тощего лысого человека с острым носом и близко посаженными глазами. — Мы должны держаться друг друга! Людям было так хорошо под нашим руководством! Но они об этом забыли, ленивые жирные твари. Без нас они не смогут создавать новых шедевров, не смогут делать открытия в науке, они лишь будут повторять достигнутое и жиреть, жиреть, жиреть…

— А по-моему, мы не так уж и сильно от них отличаемся, — пожал плечами Гюн.

— Они примитивны, ничтожны, суетливы, жадны, глупы, — тощий задохнулся, не в силах скрыть омерзения при мысли о человеческом роде. — Гении не могут с ними смешиваться!

Гюн не успел ответить — вновь заговорил председатель собрания:

— Гюн, ты устроил заговор гениев и потерпел поражение. Именно по твоей милости мы очутились на земле.

Ну конечно! Обвинять легче всего. На их месте он бы предъявил все претензии к Гимпу. Гений Империи сначала предал своих собратьев, потом быстро сжился с человеческой оболочкой, посчитал людей своими и почти не грезил о прошлом, о небе, о власти.

— Хотите убить меня? — спросил Гюн равнодушно.

Все-таки он был гением нечеловека, то есть весьма необычным гением, хотя прежде ему случалось опекать людей. Люди в зависимости от должности меняются разительно. Гении — тоже.