Кожеед (СИ) - Врочек Шимун

“Зачем себе лоб рассек, дурачок”, подумала Юрьевна. Стоило ей отлучиться на минуту в туалет, ее свидетель умудрился упасть и удариться головой о край стола. Рассек глубоко. Случайно? Или специально? Self-harm, самоповреждение — распространенное явление у людей, перенесших чудовищный стресс. Видимо, на психику Дениса продолжало давить нечто жуткое. “Так скажи мне все”.

Юрьевна закрыла тюбик, положила на стол. Полюбовалась на свою работу — рана на лбу Дениса была аккуратно склеена.

- На первое время сойдет. Ты мне расскажешь, почему соврал?

Денис долго молчал. Потом наконец разлепил пересохшие губы.

- Кожеед позвонил с мобильника моего отца, - сказал он. - Угрожал его убить… если я ничего не придумаю…

Юрьевна кивнула.

- Вы знали? - Денис удивился.

- Предполагала. Понимаешь, у каждого человека есть кнопка.

- Кнопка?

- Это образно, конечно. Нажми на эту кнопку, и человек сделает все, что захочешь. Все. Пойдет на любые преступления, любые унижения. А нажми посильнее — и человек просто сломается. Помнишь, была такая песенка группы “Технология”? Нажми на кнопку, получишь результат… И твоя мечта осуществится… Нажми на кнопку… Но что же ты не рад?

- Что вы хотите сказать?!

- Твоя кнопка — это отец.

Денис молчал. Лицо его со свежей раной на лбу было бледным и изможденным. Каждое слово Юрьевны отзывалось в нем болью, она прямо чувствовала, как его корежит. “Ничего, эта боль лечащая”, подумала она.

- Кнопка Степана — Оля, - сказала следовательница. - Кнопка Оли — любовь. Нет, к себе у нее как раз любви не было… Думаю, у нее была самая простая кнопка — жить.

Денис кивнул, потом сказал:

- Кнопка Кеши — Аня. Я понял.

Юрьевна покачала головой.

- Нет, не думаю. Его кнопка — это ты. Его старший брат. Который всегда защитит, всегда и будет просто любить его, ни о чем не спрашивая. И не осуждая.

На Дениса страшно стало смотреть. Лицо искажено страданием, в глазах — чистая, звенящая, как японский клинок, боль. Юрьевна даже залюбовалась.

- Получается, я сам нажал на эту кнопку?!

- Выходит, так. Ты сначала ревновал его к отцу, перестал любить и защищать. А потом вообще просто… поимел.

Денис вскочил на ноги.

- Блять! Что вы несете?!

- Ты трахнул его девушку, - невозмутимо продолжала Юрьевна. - То есть, в переносном смысле, трахнул его самого.

- Нет!

- Нет? Я не права?

- Вы понятия не имеете, о чем говорите! - он вдруг осекся. - Кеша…

Денис замолчал, кадык на его шее дернулся. Он был небрит, после бессонной ночи щетина вылезла. Глаза в сетке красных прожилок.

Рассвет заливал комнату ослепительным красным светом, Юрьевна прищурилась, зевнула. Уже утро, пора заканчивать.

Денис молчал так долго, что она решила, он будет молчать до конца времен. А Юрьевне все-таки хотелось бы услышать про финал бойни в больнице. Потом Денис заговорил:

- Что теперь?

Светлана Юрьевна покачала головой. Откинула с лица светлые волосы.

- Хороший вопрос. Кожеед тебя просто так не оставит.

Денис засмеялся — резко и пугающе, словно уже был на грани истерики. Сжал кулаки. На забинтованной руке выступила кровь.

- Я не про маньяка. Черт с ним. Как мне теперь жить с отцом в одной квартире? - он повел головой, сжал кулаки, словно собираясь драться. “Да ни черта ты не будешь драться. Отец опять парой слов тебя уничтожит, в первый раз ему, что ли?” Юрьевна посмотрела на Дениса. “А может, нет”. Она чувствовала, в парне есть огромный запас ярости и гнева, сила и решительность, чтобы действовать. “Если его боль направить в нужное русло, конечно”. Она сказала негромко:

- Странный ты. Лучше бы подумал о том, что Кожеед к тебе обязательно вернется. Не в его привычках оставлять незавершенные дела.

Денис покрутил головой. Точно у него свело мышцы шеи, щелкнул позвонок.

- Когда? - спросил он.

Юрьевна пожала плечами.

- Может, через год, может, через десять. Кто этого ебаната знает? - отрезала она грубо. Потом снова заговорила мягко и успокаивающе: - Впрочем, с этим мы можем что-нибудь придумать. Но сначала расскажи, чем все закончилось…

Часть 2. Глава 29. Шестой раунд. Мятеж

Два дня назад. Заброшенная больница.

За окном становилось все темнее. Закат прорезал кровавыми полосами света пространство палаты — и ушел в небытие. За ним неотвратимо и равнодушно пришла тьма. В какой-то момент Денис понял, что ему стало трудно дышать. Словно темнота сгустила воздух. Глотку жгло бензиновой вонью.

Над мертвыми телами Оли, Жени и Степыча медленно, в траурном бессмертном танце вились мухи.

Маньяк остановился перед Кешей. “Нет, только не он опять…”, подумал Денис. “Пожалуйста, только не брат… Пожа…”

- Кеша, тебя давно не было слышно, - сказал Кожеед.

Кеша медленно поднялся на ноги, встал, как кукла. Лицо белое и обреченное. “Оставь моего брата в покое, ты, мудила”, подумал Денис, но продолжал сидеть. Сил не было. Кажется, подойти сейчас Кожеед к нему и перережь ему глотку, он бы так и остался безучастно сидеть. И истекать кровью.

“Пусть это закончится. Хоть как… Только пусть закончится”, молил Денис.

- Денис, - сказал Кожеед. Денис вздрогнул. - Вставай.

Их посадили за стол напротив друг друга. Денис безучастно смотрел, как к Кешиным руке и пальцу маньяк подключил клеммы.

Длинные провода — красный и черный — змеились по забрызганному кровью полу к желтому аккумулятору.

Кожеед опустил руку в карман халата, вытащил новый патрон. Полюбовался на него. Затем отщелкнул барабан револьвера, вставил патрон — с каким-то даже сладострастием. Кожеед крутанул барабан. Денис видел, как проносится перед его глазами жизнь и смерть. Щелк! Денис дернулся. Кожеед одним движением ладони защелкнул барабан на место.

Кожеед положил револьвер перед Денисом. Тук. Денис зажал искалеченную руку платком, ткань пропитана кровью насквозь. Кровь почернела и запеклась. Он усилием воли отпустил платок, положил здоровую руку на стол. Пальцы дрожали.

Кожеед отступил на два шага, поднял руки и объявил:

- Правила просты! Кеша! Как только захочешь, чтобы я отключил ток, просто крикни: «Денис, вышиби, пожалуйста, себе мозги». А ты, Денис, бери револьвер. Бери, бери, не стесняйся.

Денис взял револьвер здоровой рукой. Свечников наставил на него пистолет.

“Если бы точно знать, что в стволе будет пуля, я бы попробовал”, подумал Денис. Пальцы его стиснули холодную рукоять револьвера.

- И не надо больше жульничать, - мягко произнес Кожеед. Он пошел к аккумулятору. - На-ка-жу. Нажимай на спуск, только когда твой брат крикнет. Никакой больше самодеятельности.

- Как ты, брат? - спросил Денис негромко. Кеша поднял глаза и улыбнулся. Денису резануло сердце от этой улыбки.

- Все хорошо.

- А ну отставили шептаться! Говорите в полный голос! - закричал вдруг Кожеед. Слюни полетели из его рта.

Они молчали.

- Мне нужно было сразу догадаться, что я выбрал неправильно, - сказал Кеша. Громко и четко.

- Что? - Денис не понял.

- Я про тот вопрос. С кем ты хочешь остаться, мальчик? Вот что спросила судья. Помнишь ее? Кудрявая. Губы еще такие… мелкой гузкой.

И тут Денис вспомнил. Тот самый день, когда родителей развели. В памяти Дениса этот день так и остался черным пятном, пропастью во времени и пространстве. Судья была странная, с оранжевыми бигудийными вихрями на голове – и, похоже, в голове тоже у нее что-то такое завихрялось. Тогда их с братом заводили по одному в кабинет судьи, чтобы задать главный вопрос: с кем из родителей они хотели бы остаться. Судья кривила густо накрашенные розовой помадой губы. К ним, как к эпицентру розового взрыва, сбегались со всего лица мелкие морщинки. Судье Денис активно не нравился. А может, ей вообще никто не нравился.

- И я выбрал маму, - сказал Кеша. - Мать.

- Я помню, - сказал Денис. “А я отца. И это была ошибка”.