Небеса ликуют - Андрей Валентинов

А почему бы и нет?

— То не разрешит ли пан старшой канцелярист некую загадку? Кто есть в вашей… в нашей земле принц Краков?

Бетельгейзе, Ригель, Капелла. Три звезды — три человека. Это я понял сам — без всякой подсказки. Звезды, способные остановить мятеж.

— Пан Адам любит загадки? Принц Краков… То позвольте, позвольте. Принц, то есть кнеж…

Если он и удивился, то ненадолго. На губах впервые мелькнуло что-то похожее на улыбку.

— Кнеж Краков… Кнеж Краковский… То кнежем, нет, но паном Краковским звали его мосць Станислава Конецпольского, великого гетьмана.

Я подался вперед, словно передо мной внезапно «отворился» клад. Гетьман Конецпольский, командующий коронным войском на юге! Он умер… осенью 1646 года!

— То у пана Гуаиры есть еще загадки?

— Есть! — выдохнул я. — Принц Молдова. Пан Головатый развел руками.

— Ответов много, пане Адам. Могу перебрать весь молдовский господарский дом, если пан Адам желает. Васыль Лупул, господарь Молдовы, брат его Стефан…

Нет, не то! «Принц Молдова» — это кто-то из своих. Звезда Регул светила над Республикой.

— Красно благодарю пана Хвилона! — вздохнул я. — Пан — мастер решать загадки. Просьба же моя в ином будет. Требуется мне найти знакомца давнего, ныне в Войске Запорожском пребывающего. Зовется он Павло Полегенький, вписался же в войско весной позапрошлого года.

…После того, как поднялась в поле трава…

— То какого он куриня?

Вначале я не понял и лишь после сообразил. Днепровские черкасы расписаны по куриням — батальонам. Но Паоло Полегини не вступал в сичевики!

— Он в войске capitano… гетьмана Хмельницкого. В одном из полков.

Пан Головатый задумался, поджал губы. Я хотел напомнить ему о Реестре, но вовремя укусил себя за язык. Гость из «Индеев Каштильских» не может быть столь осведомлен в здешних делах.

Размышлял он недолго. Зашелестели бумаги. Пачка — налево, стопка — направо.

— Вот. Пан Адам может взглянуть.

Книга — огромный том в красном сафьяне. Я подошел к столу и неуверенно поглядел на пана Хвилона. Тот вновь улыбнулся — одними уголками тонких губ.

— Реестр — Список Войска Запорожского. Сложен по повелению Его Королевской Милости Яна-Казимира. Сорок тысяч человек, точнее — тридцать восемь тысяч семьсот сорок пять. Но пан Адам должен учесть, что здесь записаны только шестнадцать полков, войско значительно больше.

Еще больше? Я не без ужаса поглядел на тяжелый том.

Тридцать восемь тысяч семьсот сорок пять фамилий! А ведь я даже не знаю, в какой полк попал брат Полегини!

— Пан может взглянуть. Это не военная тайна. Реестр есть и в Варшаве.

Я понял, что передо мной — омут. Сорок тысяч! Лютер, Кальвин, Анамембире и все исчадия его! Старый казак Павло Полегенький сыграл со мной недурную шутку!

Камень на шею — ныряем!

Виньетка, незнакомый герб — острый зигзаг с крестом на среднем выступе. Буквы: БХГВЕКМЗ. Наверно, «Богдан Хмельницкий Гетьман…» — и все прочие титулы. Ага, вот: «Согласно с волей и условием Е. Кор. М., пана моего милостивого, до того Реестру, печать войсковую приложив, рукой собственной подписал Богдан Хмельницкий…»

Подписи нет — копия. А жаль, хотелось бы взглянуть на руку capitano!

Внезапно я почувствовал интерес — острый, жгучий. Список наших врагов — тех, кто надолго (не навечно ли?) сокрушил власть Святого Престола над Русью. Они не боялись, не прятали свои имена, словно бросая вызов современникам и потомкам. Это мы! Мы, черкасы днепровские, лыцари православные!..

«…Полк Чигиринский. Полковником же его милость гетьман Хмельницкий. А в том полку в первой сотне чигиринской:

Тимош Хмельницкий, гетьманич; Иван Чернята, обозный войсковый; Михайло Лучченко и Демко Лисовец, осавулы войсковые; писарь войсковый Иоанн Остафиевич; Васько, бунчужный, Опанас Процовкин, хорунжий…»

Все ясно! Гвардия! Волк, волчонок и вся стая. Не здесь ли брат Паоло? Нет, он из Киева, значит, надо искать дальше…

Имена, имена, имена… Полк Черкасский, полковник Ясько Воронченко, сотни Мошенская, Богушкова, Пищанская, сотники Фесько Шубец, Петро Синоданович. И снова — имена, имена…

Полк Каневский. Может быть, он здесь? Полковник Семен Савич, шестнадцать сотен: Межирицкая, Терсхтемировская, Ржищевская, Масливская… Сотники — Иван Стардуб, Максим Кулий, Демко Креховецкий…

Полк Корсунский, полк Белоцерковский…

Я прикрыл глаза. Сизифов труд — даже если искать только среди сотников. А ведь Павло Полегенький мог быть осавулом, десятником — или вообще не попасть в реестр.

— То пан Адам устал?

— Да, пожалуй…

Нет, не устал. Просто стало не по себе. Я словно воочию увидел их — мрачных усачей в жупанах и черкесках, в мохнатых шапках и красных шароварах. Бесконечные шеренги живых и мертвых, вставших за свою проклятую схизму и диких попов. Наука, культура, книги, театр, музыка — все, чем дорожим мы, стали навозом под их сапогами. Этих не подкупить, не напугать, не обмануть сладкими речами.

Чингисханы! Гунны во главе с усатым Аттилой, гордо носящим герб с острым зигзагом и крестом.

Неужели мы проиграли? Германия, Япония, Абиссиния, Русь…

Я должен ненавидеть их, моих земляков, отвергнувших свет Истинной Веры. Но… Но, будь у инки Атауальпы такие усачи, кто бы сейчас помнил о Писарро?

— То пан просто не умеет искать. Если пан Адам не против, я сам погляжу. Всех я, конечно, не помню, но, думаю, к вечеру…

Негромкий голос пана старшого канцеляриста прозвучал словно «Лазарь, воскресе!». Я с надеждой поглядел на этого излишне серьезного молодого парня.

— Пан Хвилон окажет мне сикурс? То он не останется внакладе!

Внезапно он рассмеялся — негромко и совсем не весело.

— Пан Гуаира слишком долго жил в своих Индеях. Мне не нужны ваши таляры, пане Адам! Я помогу вам не только из долга гостеприимства, всеми христианами чтимого, но из потребности не околеть от скуки, раз уж велено мне оставаться здесь.

Я понял — парня не пустили на войну.

— Вечером найду вас, пан Адам. Имею надежду, что спутники ваши пребывают в здравии добром, равно как панна, что из неволи турецкой выбегла.

Укол! Да еще какой! Сидит себе в сарае школяр в очках, ничего не видит, ничего не слышит. А вокруг — ни сторожи, ни караулов…

— Сейчас у нас в посаде места на всех хватит. Дивное дело — крамари иудейские еще зимой за море подались, так что и торговать некому. Слыхать, мессия у нехристей этих объявился!

Мессия? Что-то очень знакомое!

— Шабтай Цеви из Смирны. — Я поглядел ему прямо в стеклышки окуляров.

И мы не одним лыком шиты!

— Так… И не только отсюда выбегли, но из городов польских, немецких и даже свейских. Вроде бы идут они в град Иерусалим, потому как свету конец настает.

Он не шутил, да и мне стало не до шуток. Не нам ведать сроки, но чем-то история эта не нравилась мне с самого начала.

…И ты Смирна, град османский, ничем не меньше воеводств Иудиных…

Я уже повернулся к двери, когда сзади послышалось негромкое:

— Вспомнил!

Я обернулся — пан школяр улыбался, словно и вправду решил мудреную задачку на исчисление дробей.

— Принцем Молдова считать должно покойного владыку Петра, прозывавшегося Могилой, поелику и он из рода володарей Ясских.

…Бетельгейзе — принц Краков, Ригель — принц Молдова. Его мосць Станислав Конецпольский, гетьман коронный, и Петро Могила, митрополит Киевский.

Имя звезды Капеллы я угадал сам. Регус Ваза — Его Королевская Милость Владислав Ваза, покойный государь Полонии и Литвы.

Вначале я увидел пыль. То есть не увидел — почувствовал, вдохнул, поперхнулся…

— Вали! Вали немца! Покотом, покотом!

Пыль!

Я отступил на шаг, уперся спиной в теплые доски куриня. Там, за клубящейся завесой, что-то падало, каталось по земле, хрипело, булькало.

— Покотом! Вали немца! Нем-ца! Нем-ца! Нем! Ца! Знакомых немцев у меня отродясь не было, даже в коллегиуме, но странное предчувствие заставило зажмуриться, надвинуть шляпу на брови и…

— А-а-а-ах! Ай, немец, ай, силен пан латинщик!

…нырнуть прямо в душное облако. Чувствовал я, чувствовал, и шевалье чувствовал, недаром все о засаде толковал!

Шевалье дю Бартас, голый по пояс, гордо выставив серую от пыли бородку, возвышался над поверженным усачом. Тот лежал на лопатках, по уши утонув в серой пыли. Голая пятка пикардийца упиралась противнику в грудь.

Зрители — десятка два чубатых и усатых — качали головами, оживленно обсуждая только что виденное:

— Ой, кинул Мытряя немец! Ой, кинул! Ой, все печенки отбил! Ой, весело ж, панове, было!

Босая пятка чуть приподнялась, и Мытряй резво пополз в пыли, оставляя за собой глубокую борозду.