МЕМНОХ-ДЬЯВОЛ - Энн Райс

Должен сказать, что эти здания ничуть не походили на жилые дома или дворцы - чрезвычайно просторные, с обилием лестниц и разветвленной сетью коридоров, плавно переходящих один в другой, все постройки были наполнены тем же ярким светом, что и сад. И в то же время все они отличались богатством разнообразных орнаментов и украшений, причем столь замысловатых, что я готов был хоть всю жизнь рассматривать и изучать буквально каждое из них.

Вынужден повторить, что у меня нет слов, чтобы в общих чертах описать все, мной увиденное. А потому попытаюсь выразить свои чувства по порядку, хоть в какой-то последовательности. Мне придется выбирать отдельные части поистине безграничного пространства, дабы поделиться собственными - быть может, ошибочными - впечатлениями и таким образом постепенно пролить свет на всю картину в целом.

Там были арки, башни, просторные залы, галереи, сады, огромные поля, леса и водные потоки… Я постепенно продвигался вперед, минуя одно строение за другим, пересекая сменяющие друг друга ландшафты. И все это время рядом со мной оставался Мемнох - он крепко держал меня, ни на секунду не ослабляя хватку. И каждый раз, когда взгляд мой задерживался на какой-нибудь потрясающе красивой скульптуре, на клумбе с великолепными цветами или на гигантском дереве, устремившемся вершиной в безоблачную синь над нашими головами и я останавливался или смотрел назад, Мемнох твердой рукой разворачивал меня в нужном направлении и заставлял идти дальше. Такое впечатление, что я был привязан к некоему тросу, предназначенному для обеспечения моей безопасности, и потеря его могла оказаться для меня роковой.

Сила моих ощущений и эмоций была столь велика, что я рыдал, хохотал, смеялся и плакал одновременно, а тело то и дело сотрясали конвульсии. Я прижимался к Мемноху, старался увидеть что-то за его плечом, крутился туда-сюда, словно непоседливое дитя, то и дело натыкался глазами на обращенные ко мне взгляды или сам пристально всматривался в те или иные людские скопища.

В какой- то момент мы вдруг очутились в просторном зале, где словно в нетерпеливом ожидании своих читателей лежало бесчисленное множество раскрытых книг, свитков и древних манускриптов.

- Боже! Если бы только Дэвид мог это увидеть! - невольно вырвалось у меня.

- Можешь не смотреть, ибо ты все равно ничего не запомнишь. - С этими словами Мемнох еще крепче - как будто едва начавшего ходить малютку - ухватил меня за руку и потащил дальше.

Я попытался запечатлеть в памяти строки из какой-то рукописи, содержавшей совершенно удивительные объяснения относительно каких-то явлений, связанных с атомами, фотонами, нейтронами и еще чем-то в том же духе… Но Мемнох оказался прав. Как только мы прошли мимо и вновь оказались посреди бескрайнего сада, все сведения мгновенно улетучились из моей головы. Я едва не потерял равновесие и вынужден был опять прильнуть к Мемноху.

Опустив взгляд, я увидел возле самых своих ног необыкновенно прекрасные цветы. Не знаю, как описать, но, наверное, все цветы на земле должны стремиться к достижению столь совершенной красоты лепестков и сердцевин, не говоря уже о богатейшей гамме оттенков - таких ясных и чистых, что я засомневался в их принадлежности к привычному для нас спектру.

Точнее говоря, я полагаю, что известный нам цветовой спектр нельзя считать пределом. Видимо, существуют какие-то иные законы. А быть может, все дело в том, что во мне вдруг открылся новый дар: возможность восприятия таких комбинаций оттенков, каких не существует в земных условиях.

Смех, пение, обрывки разговоров неожиданно зазвучали столь громко, что практически заглушили во мне все остальные чувства. Несмотря на то, что ослепительный свет по-прежнему озарял все вокруг и делал максимально явственной каждую мелочь, я словно лишился зрения и перестал различать детали.

- Сапфировый цвет! - выкрикнул я, стремясь дать определение зеленовато-синему оттенку огромных листьев, которые колыхались возле самых наших лиц.

Мемнох улыбнулся и одобрительно кивнул, словно подбадривая меня, и тут же протянул руку, чтобы пресечь мои попытки потрогать на ощупь красоты рая.

- Но разве своим прикосновением я нанесу им хоть малейший ущерб?!! - недоуменно воскликнул я.

Сама мысль о том, что кто-то может повредить великолепные стены из кварца и горного хрусталя, или взмывающие в бесконечность башни и шпили, или усыпанные диковинными цветами и фруктами, увитые виноградными лозами ветви деревьев, показалась мне совершенно невероятной.

- Нет-нет, - поспешил я заверить своего провожатого, - ни за что на свете я не причиню им вреда.

Голоса, звучавшие вокруг, заглушали мой собственный голос, и тем не менее он слышался очень отчетливо.

- Смотри! - Мемнох силой повернул мою голову так, чтобы я не прятал лицо у него на груди, а обратил взгляд на неисчислимое множество окружавших нас людей. - Смотри на них! Смотри!

И вдруг мне открылось то, что оставалось до сих пор незамеченным. Все эти создания были самым тесным образом связаны между собой либо кровными, либо дружескими узами. Они собирались семьями, родственными кланами, группами единомышленников и, несомненно, хорошо знали друг друга. Мало того, бросалось в глаза их физическое сходство и его, так сказать, материальное воплощение. А в следующий момент я вдруг на миг увидел, что на всем обозримом пространстве они составляют единую цепь, то есть соприкасаются или кончиками пальцев, или локтями, или краешками ступней. Иными словами, кланы сливались в племена, представители племен внедрялись в неисчислимое множество других семей, а семьи, в свою очередь, объединялись, дабы образовать нации… И в результате великое братство племен и народов обретало очертания, вырабатывало определенные внутренние взаимоотношения и превращалось в видимое и ощутимое единства. Каждая личность внутри этого единства несла на себе отпечаток другой личности и, соответственно, оказывала влияние на остальных.

Чувствуя, что вот-вот потеряю сознание, я опустил веки. Голова закружилась. Мемнох поддержал меня и не позволил упасть.

- Смотри! Смотри еще! - приказал он, заставляя меня выпрямиться.

Однако я закрыл глаза рукам, ибо знал, что если брошу хоть еще один взгляд на окружавшее нас великое единство, то непременно упаду в обморок, ибо меня погубит острое ощущение собственной обособленности. Ведь каждый, кого я встречал до сих пор, тоже существовал словно сам по себе.

- Они все существуют сами по себе, - вскричал я, теснее прижимая ладони к глазам.

Вновь послышалось громкое пение, звуки его неистово взмывали ввысь, рассыпались и каскадом обрушивались на меня. Однако я почувствовал в них столь созвучные моим собственным чувствам ритмы и мелодии, что невольно запел сам.

Я пел вместе со всеми. Высвободившись из объятий Мемноха, я на несколько мгновений неподвижно застыл на месте, открыл глаза и отчетливо услышал, как мой голос в числе других улетает в просторы вселенной.

И все же моя песня была исполнена не только радости и торжества, но и страсти, жадного стремления к познанию. Она возникла во мне, ворвалась в душу, и я вдруг почувствовал, что вокруг нет никого, кто ощущал бы себя в опасности или испытывал неудовлетворенность, что в сердцах людей нет ни равнодушия, ни скуки. Все находились в постоянном движении, выражения лиц, равно как и очертания тел, то и дело менялись, однако ни о каком «неистовстве» или «безумии» не могло быть и речи.

Моя песня была, пожалуй, единственной печальной нотой в общем хоре, однако и она быстро обрела иную гармонию и стала походить скорее на псалом или церковное песнопение, а вскоре сменилась гимном, исполненным восторга и благодарности.

Я вскрикнул. Точнее, выкрикнул одно только слово. И этим словом было слово «Бог!». Оно прозвучало не как признание существования Господа, мольба к Нему или призыв, а всего лишь как обыкновенное восклицание.

Мы стояли в дверном проеме. Перед глазами возникали все новые горизонты, и вдруг, в какой-то момент, я осознал, что внизу, за ближайшей к нам балюстрадой, простирается весь огромный мир.

Таким мне видеть его еще не приходилось - вся многовековая история мира, все тайны и секреты раскрылись как на ладони. Достаточно было перегнуться через балюстраду - и взору представали Эдем, древняя Месопотамия или римские легионы, продирающиеся сквозь непроходимые чаши лесов моей земной родины. Я мог воочию видеть, как величественный Везувий стремительно извергает смертоносные потоки лавы и засыпает пеплом Помпеи.

Я был уверен, что стоит мне своими глазами увидеть это - и наступит прозрение, все станет понятным, все вопросы отпадут сами собой; я почувствую запахи иных времен, их вкус…

Я бросился к балюстраде, но она словно отодвигалась все дальше и дальше… Сколько ни ускорял я свой бег, расстояние до нее не уменьшалось, а, напротив, скорее увеличивалось, и казалось, что преодолеть его невозможно. Неожиданно до меня дошло, что картина мира непременно окажется скрытой за дымовой завесой и окрасится пламенем пожаров и что людские страдания навсегда уничтожат охватившее меня ощущение невыразимой радости. Да, конечно, так и будет. И все же… И все же я должен увидеть. Ибо я еще не умер окончательно. И не намерен пребывать здесь вечно.