Тайна высокого дома - Николай Гейнце

У тела покойного, лежавшего на кровати, он увидел Таню и какую-то неизвестную женщину.

Молодая девушка, громко рыдая, упала к нему на грудь.

Иннокентий Антипович освободился от ее объятий и бросился на труп.

— Умер! — шептал он. — Умер без меня… Я не успел проститься с ним, не успел услыхать его последнюю волю… Боже, за что ты прогневался на него до конца… Он умер — непримиренный…

Он закрыл лицо руками и горько заплакал. Это продолжалось несколько минут. Он поборол себя, отнял руки от своего лица и обернулся к Тане, чтобы обнять ее.

Вдруг взгляд его упал на Марью Петровну. Он несколько минут смотрел на нее, а затем отшатнулся.

— Марья Петровна! Марья Петровна! — вскричал он.

— Да, Иннокентий Антипович, это я, — сказала она, протягивая ему обе руки. — Мой отец видел меня, он снял с меня свое проклятие и благословил меня… О вас он вспоминал все время… Если бы вы слышали его последние слова… Он исповедался перед людьми и умер спокойно на наших руках. А теперь скажите мне, — продолжала она дрожащим голосом, — где мой сын?

Гладких низко опустил голову и молчал.

— Вы молчите. Боже мой, что же это? — вскричала она.

— Успокойтесь… он в К., но он болен. У него нервная горячка… Из рассказа его товарища я узнал, что он еще в Завидове получил какое-то страшно поразившее его письмо, и больной уехал оттуда в К. Теперь он лежит без сознания… Бог даст, он поправится, но пока с ним нельзя говорить и, быть может, очень долго следует избегать всякого потрясения… пока он совсем не оправится и не окрепнет…

Татьяна Петровна при словах Гладких о письме машинально опустилась в кресло, вскрикнула и лишилась сознания…

Когда ее привели в чувство, она с рыданиями прошептала:

— Это все я наделала, несчастная, все я… Но я не знала!

— Что такое? — в один голос спросили Гладких и Марья Петровна.

Прерывая свои слова рыданиями, она рассказала им о посланном ею Борису Ивановичу письме, в котором она прощалась с ним навсегда и открыла ему, что она дочь Егора Никифорова.

— Теперь я понимаю… — сказал Иннокентий Антипович. — Он считает его убийцей своего отца, значит, дочь этого убийцы потеряна для него навсегда… Но успокойся, он выздоровеет, а после года траура мы вас повенчаем и вы заживете весело и счастливо…

Когда Гладких рассказали события этой ночи, то он заметил:

— Этот вор и убийца Петра никто иной, как Семен Порфирьевич… Но не будем думать об этом негодяе, надо позаботиться о нашем дорогом покойнике.

Он стал делать нужные распоряжения. В Завидово послали за простым гробом, чтобы в нем перевезти тело в К., где должны были быть похороны. Перевоз тела назначили на другой день, а до тех пор тело обмыли и положили на стол в зале, куда допускали всех проститься с покойником.

Марья Петровна не показывалась, она скрывалась в комнате Иннокентия Антиповича.

Как только совсем смерклось, прачка Софья незаметно убежала из дома к старой сторожке, где обыкновенно ждал ее Семен Семенович.

Его не было. Будущая госпожа Толстых стала его дожидаться. Ждать ей пришлось недолго, вскоре показалась крадущаяся фигура мужчины.

Она бросилась к нему навстречу. Это был Семен Порфирьевич.

— Где же Семен Семенович? — спросила она.

— Почем я знаю, где он… — проворчал старик, вздрогнув, — я его не видал с ночи… Что делается у вас?

— Петр Иннокентьевич приказал вам долго жить…

— Умер? — прохрипел Семен Порфирьевич.

— Да, сегодня под утро… Пока Семен Семенович хотел взять из сундука деньги, барин, верно, проснулся, а тот его начал душить…

«Она думает, что это Семен…» — пронеслось в голове Семена Порфирьевича.

— Приехал доктор, которого перехватили по дороге в Завидово, и сказал, что его очень сильно душили… Оттого он и умер.

Семен Порфирьевич молчал.

— Но подумайте, какое счастье… Барин не узнал Семена Семеновича… Никто не знает, что это был он… и никто не узнает…

— Ты говоришь, никто не подозревает? — как бы очнувшись от тяжелых дум, спросил Толстых.

— Нет… Семен Семенович может быть совершенно спокоен, никто и не думает о нем… Я чуть свет уже снова заперла дверь, так что никогда не смогут догадаться, как он мог попасть в дом… Перед смертью барин рассказал как было дело, но кто был вор — назвать не мог…

— А Татьяна?

— Она проснулась только на крик Петра Иннокентьевича и пока сошла вниз со свечей… Семена Семеновича и след простыл…

«Удивительно… удивительно… Он обманул меня… Он не пошел к ней… а стал поджидать меня, чтобы отнять деньги… загрести жар чужими руками… по делом, значит, вору и мука…» — думал старик.

— Никто не знает ничего, кроме меня, — продолжала, между тем, тараторить Софья. — Но не я же пойду доносить на Семена Семеновича…

— Конечно, конечно… Ты хорошая девушка… — сказал рассеянно Семен Порфирьевич, видимо, лишь для того, чтобы что-нибудь сказать.

— Барин умер без завещания, значит, вы с сыном теперь единственные наследники всех его богатств.

У старика от радости закружилась голова. Он прислонился к дереву и глубоко вздохнул…

«Петр умер… Мне принадлежит все, и то, что там, в этом сундуке…» — думал он.

Его глазам представлялись пачки бумаг, груды золота и мешки с серебром, которые он видел ночью — только видел.

«Мне нечего бояться… — работала далее его мысль. — Татьяна ничего не знает… Славная девчонка — пригодится и мне… Петр не назвал… Затем все обстоит благополучно».

— А Гладких приехал? — спросил он вслух Софью.

— Да.

«Он, конечно, догадался, — промелькнуло в его голове, — но должен будет молчать. Что он может сделать без доказательств? Я богат!»

— Вы, конечно, все это передадите Семену Семеновичу? — сказала Софья.

— Непременно, непременно… Ты молодец, Софья, я тебя не забуду…

Она скромно опустила глаза и стала теребить свое платье.

— Вы знаете, Семен Порфирьевич, что обещал мне ваш сын?

— Нет! Что же он обещал?

— Жениться на мне…

Семен Порфирьевич усмехнулся.

— Это дело его, а не мое… Он сам себе хозяин…

— Но вы ничего не будете иметь против этого?

— И не думаю даже… Мне все равно… Ему жить с женой, а не мне…

— Милый, добрый, хороший Семен Порфирьевич! — захлопала в ладоши Софья, утопая в счастьи.

— Теперь возвращайся домой, — прервал старик поток ее нежности. — Наблюдай за всеми и не выдай себя… Слышишь!..

— О, будьте покойны, Семен Порфирьевич, я не так глупа, как выгляжу.

— Это хорошо… Иди скорей… Хоронить будут в К.?

— Да.

— Мне надо сегодня же уехать туда, чтобы присутствовать на похоронах своего троюродного брата…

Они расстались, когда уже совсем стемнело. Софья отправилась назад, а Семен Порфирьевич пошел по направлению к поселку, где надеялся достать лошадь, чтобы уехать в Завидово, а оттуда в К.

Мечты обоих только что расставшихся лиц были одинаковы — это были мечты о богатстве. Они не задавались даже на мгновение мыслью, какою ценою приобретали они это богатство.

Да, на самом деле, не все ли равно это было для таких, как они, людей? Много ли мы знаем богатств, читатель, приобретенных иною ценою?

XXIII

НАСЛЕДНИК

Через несколько дней весь город К. собрался на похороны Петра Иннокентьевича Толстых.

Вынос из дома был назначен в 9 часов утра в собор, где и происходило отпевание, которое совершал местный архиерей в сослужении почти со всем городских духовенством. Могила была приготовлена на принадлежащем семейству Толстых месте внутри соборной ограды.

Толпа народа запрудила соборную площадь, на которой высился каменный дом Толстых.

Гроб вынесли из дому на руках и на руках же перенесли через площадь к собору.

За гробом шел, то и дело прикладывая к глазам носовой платок, Семен Порфирьевич.

Марьи Петровны не было, хотя она, вместе с Гладких, Таней и Егором Никифоровым, прибыла с телом отца в К., но потрясения последних дней не прошли даром для ее и без того разбитого десятками лет страшной жизни организма — она расхворалась и принуждена была остаться дома.

Семен Порфирьевич прибыл к дому, когда гроб уже выносили, и с плачем и рыданием протолкался к самому гробу.

Толпа расступилась, и в ней слышался говор:

— Это самый близкий родственник покойного… Бедняга, как он плачет! Он единственный наследник… Утешится, тоже одно дело барахлом торговать, а другое — вдруг миллионером сделаться… Старик умер внезапно, без завещания… А где же его сын?

Семена Семеновича на самом деле не было.

— Ужели старик не позаботился о своей крестнице и оставил ее на произвол этим наследникам?..

— За нее есть заступа — Гладких.