Смерть как непроверенный слух - Эмир Кустурица

А когда догадался, что я уже несколько мгновений понимаю сказанное таким образом, что Стрибор похож на него, поспешно добавил:

- С генетической точки зрения, свойства передаются с разрывом в несколько поколений, так что ребенок может походить на прапрадеда.

Дед Мишо не любил становиться предметом обсуждения в разговоре. К физической расправе, в отличие от меня и Стрибора, он не был склонен совсем, хотя, смотря по телевизору бокс, размахивал руками так, будто находился в центре ринга. Проводя серии ударов, боксеры начинали подпрыгивать быстрее, и Мишо делал то же самое. Перебирал он ногами так споро, что от топота ног по сбившемуся ковру безделушки падали с полок и разбитое стекло разлеталось по комнате. Стекла этого он в запале не замечал и выходил на кухню весь в порезах. Не лучше было, когда в одиночестве в тесной комнатушке на Кошево смотрел он трансляцию футбольного матча, ноги его дергались так, будто это он сам находится на поле. Не пропускал он ни одного удара, не ограничиваясь теми, которыми игрок атаковал ворота противника. Каждый удар, который, как ему казалось, должен был закончиться голом, повторял он в своей комнате, замахиваясь ногой и ударяя изо всех сил. Однажды его дочь Майя делала у себя в комнате уроки и услышала, как Мишо у себя орет. Сначала это было несвязное:

- ГОООООООЛ! - за которым следовала пауза, и вопль:

- Помогите! Ногу сломал!

Мишо со своим чувствительным характером тяжело переживал любые осложнения в отношениях с людьми. Один в один как Стрибор. Даже представить себя участвующим в чем-то подобном он не мог. Так произошло и когда он сдавал экзамен на вождение в Високо. Когда напряжение экзамена стало ему непереносимо, он просто выпустил руль из рук - мотор заглох и экзамен был провален. Потому и большую часть жизни он проводил среди ближайших и преданных друзей. Трудно давались ему незнакомые места и, особенно, неожиданности, которые были возможны от незнакомцев. Зато жена его обожала путешествовать и узнавать новые места, собирать новые знакомства. Против ее склонности к путешествиям он не возражал, хотя и говорил ей:

- Лела, езжай куда хочешь, оставайся сколько хочешь, но когда вернешься, не показывай мне фотографий и не болтай, что ты там видела.

В Нормандии Лела сажала то же самое, что и в Високо. Больше всего мне нравилась редька. Возвращаясь из Нью-Йорка, я перво-наперво шел на ее огород надергать себе этих красных овощей с большим содержанием железа. Свежесобранную редьку я ел немытой, с комьями земли, будто только что вернулся из Эфиопии, а не Америки. За владычество над нормандскими землями Франция и Англия воевали триста лет, но, на мой вкус, в этой земле было слишком много песка. Не было в ней ни глины, ни жирности, как в земле моей родины. Этот вкус часто вспоминался мне, вместе с картинками из прошлого и слезами, которыми я провожал свое детство.

В тысяча девятьсот девяносто четвертом умерла моя тетка Биба. По иронии, свойственной жизни, ее смерть совпала с получением письма от ее бывшего мужа Любомира Райнвайна, адресованного на мой парижский адрес. Мой дядя шел в ногу с техническим прогрессом, поэтому письмо пришло не на почту, а на факс. И, хотя и не знал он еще о смерти своей бывшей жены, удивительно, до какой степени смерть моей тетки удовлетворяла его видению будущего.

»... Дорогой и великий Эмир!

Бессмысленность моей совместной с твоей теткой Бибой жизни дошла до предела! Прежде я пытался джентльменским образом решить вопрос нашего развода, поскольку жить в гармонии мы уже не в состоянии, но, к сожалению, с твоей теткой это оказалось невозможным. Ненависть и нелегкая ее реакция на наш развод взрывала нашу жизнь ежедневно, в будущем грозя еще более тяжелыми переживаниями.

Особенно нелегко мне переносить угрозы, что я буду убит во сне, и если бы мы нам не приходилось жить в одной квартире, всем было бы гораздо легче.

Ты знаешь, дорогой Эмир, что симпатию по отношению к тебе я выражал еще во времена работы в странах Востока, где нас посещали Твой отец, Твоя мама и с ними сам Ты, причем я делал все возможное, чтобы вы чувствовали себя у нас как дома. Там я снова принялся играть в теннис, поскольку, как Тебе известно, Райнвайны родом из Австрии, и в Цетинье, где находились посольства, имелось несколько теннисных кортов. На одном из них мой дед, в то время церемониймейстер при дворе короля Николы, одним из первых на Балканах популяризировал этот спорт! В детстве и я освоил эту игру и в конце концов стал страстным ее ценителем. И теперь, вместо того, чтобы играть в теннис на черногорском побережье, я выслушиваю сплошные оскорбления. Разве это нормально, чтобы женщина после двадцати лет совместной жизни с одним человеком говорила о нем: «С Райнвайном надо держать ухо востро! Даже когда спишь, одним глазом надо поглядывать, и одним ухом прислушиваться!»

Дорогой Эмир, я не немецкое говно, и не курвин сын, я обычный человек с богатым журналистским опытом, человек, желающий жить и спокойно играть в теннис. Что мне для этого нужно? Прошу твоей помощи в решении этой проблемы, которую ты мог бы оказать, выкупив мою долю квартиры. На эти деньги я купил бы квартирку в Херцег Нови, и, что еще важнее, смог бы там вылечить локоть, который постоянно болит, угрожая сделать меня инвалидом. Может, серьезность проблемы тебе не сразу покажется очевидной, ведь речь идет о каком-то локте. Ты знаешь меня как страстного игрока в теннис и можешь подумать, что в нынешние тяжелые времена я предаюсь сплошным удовольствиям, но это, дорогой Эмир, совсем не так. Теннис для меня - вся жизнь, а не просто забава.»

Со смертью Бибы Кустурицы эпоха драматической напряженности, довлевшая над квартирой на Теразие 6, пришла к концу, и Любомир Райнвайн с легкостью продал квартиру в центре Белграда. Славенка Комарица, бибина дочка от первого брака, этой продаже не противилась, и более того, никогда там больше не появлялась. А как ей было еще к этому относиться, если, как сказала ее покойная мама после первой атаки, произведенной Райнвайнами на эту квартиру:

- Даже Славенкину гармошку забрали, черти немецкие!

Когда гармошки уже и след простыл, Славенка сказала своему отчиму:

- Меня все это не интересует. Возьмите все, что считаете своим...

И он забрал все, включая прищепки с веревки, на которой покойница сушила белье. Вскоре в квартиру вселился новый жилец, дядя осуществил свою мечту на южной Адриатике, а тетка осталась жить в моих воспоминаниях. В которых часто возникали картинки прошлой жизни в той квартире, неизвестные новому жильцу, что не означало, что их не существовало вовсе. Были они живы. Жизнь, которую Биба и после смерти вселяла в это пространство, была еще одним подтверждением отцовского утверждения, что смерть - непроверенный слух.

Записки из Андерграунда

В тысячу девятьсот девяносто четвертом году умер Фредерико Феллини. В том же году в столице Соединенных Штатов был подписан Договор о Мусульманско-Хорватской Федерации. Когда я узнал, что ее конституция также была написана в Вашингтоне, я подумал: а вот интересно, будут ли теперь главные законы всех стран писаться в американской столице. Президент США Клинтон по этому случаю процитировал хорватского писателя Фра Ивана Юкича. Он хотел подписание договора о Боснийской Федерации мусульман и хорватов начать с литературной нотки, и вспомнил писателя, писавшего о любви к Боснии. Это было одним из проявлений пробелов, имеющихся у американцев в общем образовании. В Боснии был только один «Фра» и звали его действительно Иво, но вот фамилия его была Андрич, а не Юкич, и, желая разобраться в балканской трагедии, что было целью при подписании договора, без книг Андрича не обойтись.

Скончался мой кино-отец Фредерико Феллини. Это происшествие имело для меня куда большее значение, чем падение берлинской стены для западной цивилизации, хотя объединение Германии и означало распад Югославии. Смерть Феллини для нас, последователей феллиниевской эстетики, означала, что в конце двадцатого века мы остаемся сиротами. Эстетика, унаследованная от нашего отца, находилась в руинах. Ведь как привыкнуть к жизни в эпоху, когда Красота, Добро и Благородство становятся утерянными понятиями, антикварной редкостью? И совершили все это рыночная цивилизация и научная культура, начавшие процесс уничтожения архетипов.

Сенка начала привыкать к жизни в нормандской провинции. Все свою жизнь хотела она иметь собственный очаг и потому, выйдя замуж, не стала жить с сестрами, зятьями, матерью и отцом. Мы всегда жили отдельно, в собственном доме, и Сенка, как и Мишо с Лелой, любила повторять: