Катюша - Марина Воронина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он целился в урну, но не попал, и сигарета шлепнулась на покрытый тонким слоем воды бетон крыльца, в последний раз тихо и коротко зашипев, когда огненный кончик коснулся воды. Колокольчиков в сердцах плюнул ей вслед, хотя и чувствовал, что курить ему сейчас, скорее всего, не следует — уж очень кружилась голова.
Колокольчиков спустился с крыльца и зашагал в сторону троллейбусной остановки, не разбирая дороги и не обращая никакого внимания на лужи.
— Алло, старлей, — окликнули его сзади.
Он резко обернулся едва не потеряв равновесие — сотрясение мозга и алкоголь делали свое дело. В трех шагах позади него стояла Катя, и по прилипшим к голове волосам ее сбегали крупные капли воды.
— Привет, — сказала Катя.
— Д-добрый вечер, — едва выдавил из себя ошеломленный Колокольчиков.
— Ты уже на ногах, — констатировала она с одобрением. — Вам что, черепа вместе с бронежилетами выдают?
— Выдают, выдают, — отмахнулся Колокольчиков. — Бронечерепа, бронежилеты, бронемозги... Ты решила все-таки сдаться?
Катя быстро отступила на шаг, потянувшись рукой к отвороту куртки.
— Но-но, — сказала она. — Оставь свои шутки для филармонии. Я ведь, кажется, все очень ясно тебе объяснила.
— Ну, и что ты, в таком случае, здесь делаешь? — спросил он. — Только не говори, что пришла поохотиться на милиционеров.
Катины плечи вдруг устало опустились.
— Слушай, Колокольчиков, — сказала она, — ты женат?
— Допустим, нет.
— Даже и не знаю, как сказать... В общем, ты единственный мой знакомый в этом городе, которому я не должна врать и который полностью в курсе всего. Пусти меня переночевать, а? Чего-то я устала, а завтра у меня тяжелый день.
— Вот психованная, — сказал Колокольчиков. — Пошли скорее, пока нас майор не увидел. Сядем тогда вместе.
В молчании они торопливо дошли до троллейбусной остановки и влезли в битком набитый троллейбус.
— Ты далеко живешь? — спросила Катя.
— Да, в общем-то, не очень, — ответил Колокольчиков, борясь с неловкостью, поскольку более дикой ситуации он просто не мог себе вообразить. — Как прошел день? — спросил он, тут же поняв, что сморозил глупость.
Катя, однако, отреагировала вполне спокойно. Она пожала плечами, равнодушно глядя в забрызганное грязью окно, поправила забинтованной рукой волосы на лбу и безразлично сказала:
— Да никак, в общем. Ты — самое яркое мое впечатление за сегодняшний день. Замочить мне сегодня никого не удалось, если ты это имел в виду. Походила вокруг своего банка — хотела снять хоть немного денег, но как-то не отважилась...
— Твое счастье, — невольно вырвалось у Колокольчикова.
— Я, в общем-то, так и поняла, — сказала Катя. — Только вот есть хочется, а так — что ж, все понятно, на войне как на войне. Хотела пойти кого-нибудь ограбить, но настроение не то — устала.
— Знаешь, — сказал вдруг Колокольчиков, — Селиванов думает, что ты немного того. Что тебе просто понравилось убивать.
— Дурак твой Селиванов, — все тем же бесцветным голосом сказала Катя. — Что он в этом понимает? Тоже мне, светило психиатрии... Хотя, надо тебе сказать, что это очень удобный способ решать спорные вопросы. Нажал — и твоему оппоненту больше нечего сказать. Тебе никогда не хотелось решить свои проблемы подобным образом? Только честно.
Колокольчиков порылся в памяти.
— Пять раз, — сказал он, завершив подсчет.
— Всего-то? — удивилась Катя. — Хотя да, говорят, что крупные люди гораздо спокойнее и флегматичнее.
— Просто я не считаю эту бритоголовую шваль, — признался честный Колокольчиков. — Этих я бы просто руками душил без суда и следствия.
— Ну и как — не пробовал?
Колокольчиков покачал забинтованной головой.
— Нет, — медленно сказал он. — Не пробовал. Я все-таки мент. Должен же хоть кто-то держать себя в руках.
— Ого, — удивилась Катя, — вот это сильно сказано! Да ты не мент, ты тогда у нас получаешься просто святой!
Колокольчиков пожал плечами.
— Не бывает святых с такими фамилиями, — сказал он. — Сама подумай, как это будет звучать: святой великомученик Колокольчиков... Попы проповеди не смогут читать — народ смеяться будет.
Катя вымученно улыбнулась. Слегка повернув голову влево, она заметила сидевшего да инвалидском месте мужчину в добротной матерчатой куртке и солидной фетровой шляпе, державшего на коленях кейс с кодовыми замочками. Мужчина в упор смотрел на них из-под мощных линз в роговой оправе расширенными глазами, в которых застыл испуг — как видно, он слышал весь их разговор.
— Ну, чего уставился? — устало спросила у него Катя. — По рогам захотел, козел?
Мужчина так резко отвернулся к окну, словно был на плацу и только что получил команду “равнение налево”.
— Вот так и сиди, — похвалила Катя. — Береги здоровье.
— Ты что, рехнулась? — понизив голос, спросил Колокольчиков. Ему не понравилось, как это прозвучало — словно они были заодно в каком-то заговоре.
— Это просто наглядный пример того, насколько проще жить, не терзая себя моральными проблемами, — ответила Катя. — Черт, старлей, ну как ты не поймешь, что я действительно влипла по уши?
Колокольчиков ничего на это не ответил, потому что за окном мелькнула знакомая вывеска гастронома и сплошь залепленная лохматыми бумажками объявлений рекламная тумба.
— Выходим, — сказал он, и первым шагнул наружу.
Под ногами, как и следовало ожидать, оказалась лужа, и старший лейтенант моментально набрал полные туфли холодной грязной воды. Он протянул руку спускающейся следом Кате и помог ей перепрыгнуть через лужу на относительно сухое место.
— Мерси, — сказала Катя. — Моя милиция меня бережет.
Они миновали гастроном, углубились в темные недра заросших облетающими зелеными насаждениями дворов, спугнули двоих угнездившихся на краю мусорного бака мокрых облезлых котов и через пять минут остановились перед подъездом желтой облупленной “хрущобы”, над которым горел вполнакала одинокий электрический фонарь с разбитым стеклом.
— Вот моя деревня, — сказал Колокольчиков. — Только ты того... не смущайся. У меня там, знаешь...
— Успокойся, старлей, — сказала Катя. — Ты же был у меня дома, видел, какой там порядочек.
— Ну, меня все-таки не убивали на дому, — сказал Колокольчиков. — Меня, как правило, убивают исключительно в гостях. Так что бардак у меня естественного происхождения.
— Может быть, мы прекратим прения и посмотрим, так ли там страшно, как ты утверждаешь? — устало спросила Катя. — Главное, что меня сейчас интересует, это содержимое твоего холодильника и какая-нибудь плоскость, на которой можно уснуть.
Они поднялись на третий этаж, и Колокольчиков отпер дверь справа от лестницы.
— Прошу, — сказал он, пропуская Катю в прокуренную темноту квартиры.
Возле вешалки Катя замерла в нерешительности.
— Слушай, — сказала она, — я тебя очень прошу... Я все понимаю, я сама напросилась в гости, я бешеная стерва, убийца и вообще законная дичь... Все это так, и я со всем согласна, но я тебя прошу, как человека: не отбирай у меня пистолет хотя бы до завтра. Завтра, если останусь жива, я его тебе сама отдам.
— Гм, — задумчиво сказал Колокольчиков.
— Я понимаю, как глупо выгляжу. Я зря сюда пришла, конечно. Это у меня от усталости крыша поехала. Я пойду. Выпусти меня, пожалуйста.
Колокольчиков и не подумал сдвинуться с места. Он стоял, большой и широкий, в белой марлевой чалме, загораживая собой узенький коридорчик, и с интересом разглядывал Катю.
— Не заставляй меня пугать тебя твоим же пистолетом, — попросила Катя, стараясь, чтобы душившие ее слезы усталости и отчаяния не вырвались наружу. — Я могу тебя застрелить, ты знаешь.
— Не успеешь, — отрицательно качнул большим черепом Колокольчиков. — Между нами каких-нибудь полтора метра, а его надо достать, снять с предохранителя... долгая песня.
Катя все-таки заплакала. Такого бессилия она не ощущала, наверное, никогда в жизни.
— Мы сделаем по-другому, — сказал Колокольчиков как ни в чем ни бывало, легко отодвинул Катю в сторону и прошел на кухню.
Катя слышала, как он там возится, двигая что-то тяжелое и невнятно бормоча. Сейчас ничто не мешало ей выскочить за дверь, но сил не было совершенно. Она только вынула из-за пазухи пистолет и сняла его с предохранителя — на всякий случай.
— Я предлагаю обмен, — отдуваясь, сказал Колокольчиков, снова выходя в прихожую. — Да ты проходи, что ты стоишь тут, как бедная родственница? Вон на кухню сразу и проходи, сейчас есть будем... гм... что-нибудь. Ты яичницу употребляешь? Давай куртку, не на вокзале все-таки...
Пистолета в Катиной руке он словно бы и не замечал, галантно помог даме раздеться, аккуратно повесил куртку на вешалку, показал, где можно помыть руки и вообще держался так, словно в гости к нему зашла старинная приятельница, а всего предыдущего разговора попросту не было. Он явно что-то такое решил — возможно, в его голове созрел план выкрасть свою табельную пушку ночью, когда Катя уснет, а то и что-нибудь еще, не менее или даже более иезуитское. Катя мысленно обругала себя дурой и поклялась уйти отсюда, как только поест. Слова этого контуженного мента о каком-то обмене она пропустила мимо ушей.