В походах и боях - Павел Батов

- Вот высшая награда офицеру, - задумчиво проговорил командующий и уже громко, обращаясь к стоявшим в траншее бойцам, спросил:

- Не надоело, товарищи, в окопах сидеть? Завязалась одна из тех задушевных бесед, которые приносят огромное чувство удовлетворения. В ответ на вопрос командующего послышалось, что сидеть в окопах, конечно, надоело, что не дождемся, когда погоним фашистов, и так далее. Солдаты спрашивали, как бои в Сталинграде, и командующий фронтом отвечал, что бои там крайне обострились, идут и днем и ночью, но чуйковцы бьются как герои. Старший сержант, старшина роты, подал голос:

- Разрешите спросить, товарищ командующий...

- Пожалуйста!

- А нельзя фрицев там прихлопнуть?

- Как так?

- Вдарить наперерез с тылу и прихлопнуть, как мыша в мышеловке... А чуйковцы - навстречу!.. Рокоссовский рассмеялся хитро и довольно:

- Быть вам, товарищ старший сержант, маршалом!

Стоявшие вокруг люди тоже засмеялись, но сержант без смущения смотрел на командующего фронтом. Повизгивая приближалась мина; на слух можно было определить, что она для нас неопасна. Рокоссовский, продолжая беседу, говорил:

- Надо готовиться к большим боям...

Вторая мина завизжала угрожающе.

- Ложись! - крикнул Рокоссовский и присел вместе со всеми на дно траншеи. Мина разорвалась невдалеке. Сверху посыпались комья земли. Вставали, отряхиваясь молодцевато, и чувствовалось - товарищам приятно, что большое начальство делит с ними опасности окопной жизни.

- Надеюсь, что скоро услышим о подвигах вашего славного полка! - такими словами закончилась эта беседа с чеботаевцами.

Ночью вернулся в Озерки. Тишина. Накрапывает вялый дождик. Из блиндажа члена Военного совета слышится невыносимо мирный мотив: "Черные очи, карие очи..." Лучко любит песню. Его живой баритон тревожно звучит над развалинами станицы. Часовой, прильнув к винтовке, задумался о чем-то далеком-далеком. Увидев меня, вздрогнул и отдал честь, пропуская к двери.

Филипп Павлович еще находился под впечатлением вечерней встречи с командующим фронтом и со свойственной ему непосредственностью рассказывал, как они вместе служили на Украине последним летом перед войной.

- Как был он скромным, таким и сейчас остался, хотя стал известен всей стране и занимает большую должность, - говорил Лучко. - Нет у него вельможности. А ведь это дорого, Павел Иванович... Сами знаете, есть у некоторых наших кадров манера - если выдвинулся, то уже к нему не подступишься, только и слышно "я" да "я". А про "мы" он уже и забыл. Партийные корни у таких слабы. А тут - корни прочные, вот что дорого...

Часа два мы поработали над картой. Потом член Военного совета позвонил нашему главному разведчику подполковнику Никитину и спросил, нет ли чего нового. Политотдел армии уделял много внимания изучению настроений противника. Лучко и его помощники вели работу среди пленных, устраивали выступления по радио с переднего края, составляли листовки, обращенные к немецким солдатам. Тщательному анализу подвергалась продукция фашистских пропагандистов. Вот и сейчас Никитин принес целую пачку немецких листовок. Меня они тоже заинтересовали. Просматриваю их. Как всегда, беспардонно лживы, страшно убоги по мыслям, аляповаты по форме. Рассчитаны на людей, давно разучившихся думать. Другого и ждать нечего от геббельсовских подручных. Но в этих мерзких листках, если в них вглядеться, как в капле мутной воды увидишь отражение расчетов и просчетов немецко-фашистского командования. На разные лады листовки твердят одно: у русских нет больше резервов, они исчерпаны в результате летнего наступления фашистских армий на юге страны. Этот основной просчет гитлеровского генералитета и обернулся для него невиданным поражением под Сталинградом.

Конечно, к ноябрю 1942 года экономическое положение у нас было нелегкое. Но страна под руководством партии справилась с трудностями и смогла дать армии то, что было нужно для разгрома захватчиков. На берегах Волги были созданы крупные стратегические резервы. Мы, фронтовики, с каждым днем в эту историческую осень ощущали нарастающую помощь страны. Только 65-я армия в ходе подготовки ноябрьской операции получила четыре артиллерийских полка усиления и пять гвардейских минометных полков и мы смогли выставить на километр фронта прорыва до 61 ствола среднего и крупного калибра - плотность, весьма высокая для той поры.

Прошло несколько дней, и штаб армии впрягся в разработку плана наступления. Глебов и Липис превратились на это время в затворников. Хата. У дверей часовой. На полу карта, над которой работают начальник штаба и главный оператор. Чай приносится и ставится в сенцах, чтобы не было лишних глаз. Только командарм и члены Военного совета были вхожи сюда. Для соблюдения полной тайны отключили в оперативной комнате все телефоны, поставили под строгий контроль переговорный пункт, ввели особую таблицу скрытого управления войсками. В основном же перешли на личную связь: штабного офицера на машину и прямо к комдиву с тем или другим приказанием, связанным с контрнаступлением.

Задачи, которые предстояло решить, были весьма сложны, и я рад отметить, что все штабные офицеры показали и надлежащую квалификацию и исключительную преданность делу. Работали с энтузиазмом. Никто не жалел сил. Только Николай Антонович Радецкий с присущей ему заботой о людях заставлял иногда того или другого офицера передохнуть. Однажды я слышал, как он говорил комиссару штаба А. М. Смирнову: "Видите, Горбин с ног валится. Вот вам поручение: обеспечить, чтобы человек часа два поспал... Я проверю!"

Каждый из нас жил одним чувством, может не до конца тогда еще осознанным, но именно оно двигало поступками людей. Это чувство ответственности момента, чувство нарастающего перелома в войне, участниками которого все мы имели счастье быть.

Общая идея ноябрьского наступления - концентрированный удар силами трех фронтов со стороны среднего течения Дона и из района межозерных дефиле южнее Сталинграда для окружения немецко-фашистской группировки, увязшей в боях на волжском берегу. Эта идея известна читателю, и мне не нужно подробно на ней останавливаться. Но необходимо для выяснения роли нашей армии воспроизвести некоторые детали, ибо суть всей операции, ее, если будет позволено так выразиться, внутренняя красота состояла во взаимодействии как фронтов, так и армий и отдельных соединений.

В системе трех фронтов основной удар наносили с севера войска Н. Ф. Ватутина, в их числе и наш правый сосед - 21-я армия. Цель у И. М. Чистякова прорвать оборону, ввести в прорыв крупные подвижные соединения и быстрее выйти на Калач. Но при этом левый фланг 21-й армии оказывался под опасной угрозой удара сильной немецкой группировки (я называю ее сиротинской), стоявшей в малой излучине Дона. Тут-то и начиналось дело 65-й армии. Наступая с клетского плацдарма, ее дивизии должны были принять на себя удар немецких танковых и пехотных частей и надежно прикрыть фланг армии И. М. Чистякова, которая в это время будет громить румын. Такова была наша первая задача. Потом нашим дивизиям вместе со стрелковыми частями Чистякова предстояло выйти в район Песковатки и тем самым уплотнить кольцо вокруг отрезанной группировки противника, довершив дело, начатое подвижными соединениями. Наконец, третья и последняя задача, которую паша армия решала уже в интересах своего фронта: являясь его главной ударной группировкой, мы охватывали с юго-запада сиротинскую группировку немецко-фашистских войск, в то время как генерал И. В. Галанин должен был перехватить переправы в Вертячем. Таким образом, 65-я и 24-я армии отрезали несколько отборных дивизий немцев, не говоря уже об армейском корпусе румын.