Долгое дело - Станислав Родионов

Добровольная исповедь.

Пыталась ли я выйти замуж ещё раз? Пыталась, но всех претендентов подвергала тестированию. Тест элементарный — прогулка по городу. Вот как проверила я одного инженера…

Такси не нашёл. В кино билетов не достал. На хороший ресторан у него не было денег. Зато в кафе брал всё, что предлагал официант, который его на пятёрку и обсчитал. Вывод: специальность не прибыльная, а характер не пробивной. Помахала ему на прощание японским зонтиком… Да и зачем мне муж, если я решила сделаться богом? Боги одиноки.

Стала ли я женщиной лёгкого поведения? А бывают мужчины лёгкого поведения? Женщиной лёгкого поведения называют ту, которая ведёт себя так же свободно, как и мужчина. А у нас, слава богу, равноправие.

Следователю Рябинину.

У меня в жизни был один необъяснимый случай. Однажды туристским лагерем стояли мы в горах. Ночью снится, что в мою палатку входит покойная мать, трясёт меня и кричит, как в детстве: «Витька, вставай!» Я открыл глаза. В палатке никого нет, но сон был такой реальный, что я оделся и вышел пройтись. Только отошёл от палатки метров на сто, как раздался жуткий грохот и камень, величиной с избу, прокатился с горы по моей палатке. Всё в щепки и клочья. Другие же палатки лишь обдуло ветерком. Никакими земными законами этот случай не объяснишь.

Уважаемый гражданин Алексеенко!

Всё-таки описанный вами случай можно объяснить именно земными законами. Скорее всего, перед падением камня было какое-то движение пород, и ваше ухо опытного туриста его уловило. Возникшая тревога в сонном мозгу причудливо соединилась с памятью о матери — вот и сон.

Петельников мельком оглядел девушку, стоявшую напротив. Привлекли большие глаза, а вернее, их недвижная пустота, обращённая к людям. О чём она думает? О каком-нибудь Славике, переставшем звонить; об институте, в который не поступила; об осеннем пальто, сданном в ателье; о матери, перенёсшей инфаркт?

Девушка пришла в себя, разбуженная его пристальным взглядом. Голова слегка откинулась. По губам прошло незримое движение, отчего они утратили усталую жёсткость. Это же движение коснулось и щёк, с которыми вообще ничего не произошло, но они стали другими, вроде бы дрожащими от какой-то тайной страсти. Глаза — откуда он взял недвижную пустоту? — смотрели на инспектора прямо, обдавая своей жаркой темнотой. И Петельников понял, что нет у неё Славика, не поступает она в институт и, может быть, не шьёт себе пальто в ателье… И ей под тридцать.

Инспектор перевёл взгляд на дверь, шевельнув плечами. Она поняла — тоже здесь пересаживалась — и поспешила к выходу, чтобы его опередить. Она проверит: верно ли, что ему понравилась; тогда он должен пойти за ней в другой вагон. Маленькие хитрости одиноких женщин…

Петельников пошёл. В другом вагоне они встали почти рядом. Она смотрела на инспектора, лишь иногда рассеиваясь взглядом по ненужным ей лицам. Теперь с её щёк и губ опала загадочная строгость, и они как-то зажили, даже задвигались, готовясь к улыбке. Нужен был повод.

Но Петельников опять посмотрел на дверь и переступил с ноги на ногу, ему выходить. И она опять поняла, собравшись, как птица перед прыжком с ветки. В тот десяток секунд, в которые поезд подходил к остановке, её лицо успело пережить сомнение, нерешимость, сожаление — всё мигом, вскользь. Не её остановка. Но инспектор нацелился плечом на дверь, посмотрел ей в самые глаза, сверху вниз, и мысленно предупредил: «Выхожу!» Она решилась… Он пропустил её вперёд, как и в тот раз. И шёл сзади подземным переходом, стоял ступенькой ниже на эскалаторе, почти наступая ей на пятки в вестибюле…

На проспекте она оглянулась — ему пора было подходить и знакомиться. Но инспектор тщательно застёгивал плащ. Тогда она достала из сумочки берет и начала его надевать — неспешно, смотрясь в зеркальце, посреди людского потока. Но у Петельникова был ещё пояс.

Кончив с беретом, она недоуменно осмотрелась, увидев, может быть, последнюю зацепку — ларёк с жареными пирожками. Очередь небольшая. Она встала и ясно глянула на Петельникова, улыбнувшись как старому знакомому. Инспектор притормозил свой начатый ход ровно на столько, чтобы тоже ответить приятной улыбкой. И прошёл мимо — по самому краю панели, где посвободнее, в свободном плаще, сунув руки в свободные карманы. Он спешил в прокуратуру.

Путь до неё теперь был чем-то омрачён. Неужели из-за этой девчонки? Они даже не заговорили. Разве? Ему казалось, что болтали всю дорогу. Слова нужны для разговора мужчины с мужчиной и женщины с женщиной, а для разговора мужчины с женщиной они необязательны. Тогда о чём же они болтали? О чём-то таком, что сбило его с ясного августовского настроения. Нет, говорили они о вечном — о любви. Сбило другое… Неужели он считает, что предал эту случайную девицу? Ну если так, то гаси свет…

Рябинин сидел за столом и молча ел крупное яблоко.

— Лида велела, — извинился он.

— Тогда грызи, согласился инспектор, снимая плащ и усаживаясь на жёсткий стул.

— Есть ли что новенькое? — спросил Рябинин.

— Калязина ни с кем не встречается и никуда не ходит, кроме работы, магазинов и прогулок с собакой.

— Поэтому и печаль? — Рябинин приметил в инспекторском лице несвойственную ему рассеянность.

— Печаль об Мандолине Ивановне.

— Кинозвезда?

— Нет, секретарша райотдела.

— Её звать Мандолиной?

— Магдолиной, ну а ребята слегка упрощают.

— Твоё новое увлечение?

— На той неделе она преподнесла мне якобы лишний билетик в театр. В понедельник, якобы нечаянно разбила в моём кабинете графин, чтобы у меня побыть. А сегодня принесла мне кучу бутербродов для жевания на дежурстве.

— Ну а ты?

— Видишь ли, я хожу в брюках, и она ходит в брюках. Я курю, и она курит. Я люблю селёдку, и она любит кильку. Я люблю пиво, и она предпочитает сухонькое. Я никого не боюсь, а она тем более…

— Не думал, что тебе нравятся трусихи.

— Женщина должна бояться мышей, темноты, приведений и, самое главное, мужчин. А то её будет не от чего защищать.

— Ты склоняешься к моему идеалу женственности.

За шутейностью разговора виделась какая-то плоть, как скалы за светлым туманом. Рябинин тоже помолчал, надеясь на просвет. Он чувствовал, что инспектора занимало то, о чём прямо не спрашивают.

— А с другой стороны, я похож на единицу, — вдруг сказал Петельников.

— Почему на единицу?

— Одинок, как единица. Она тоже голая, тонкая, тощая… Одна, короче.

Рябинин молчал, запечатанный удивлением. Словно инспектор рассказал ему, что во двор райотдела опустилась летающая тарелка со снежным человеком. Клокочущий энергией Петельников и зябкое одиночество… У Рябинина чуть не вырвалось, что есть же друзья, хотя бы они с Лидой, которым от него ничего не нужно…

И промелькнуло, исчезая…

…Если человеку ничегошеньки от тебя не надо, а ты ему интересен, то бросайся этому человеку на шею — это он, тот человек…

Но какое одиночество имеет в виду инспектор? Петельников ответил, как-то уловив его сомнения:

— Я тоже хочу грызть своё яблоко.

— Дело за небольшим.

— Вот я и собираюсь.

— Но нужен пустячок — влюбиться.

— Нужен ли? — рассеянно улыбнулся инспектор.

Разговор вроде бы опять уходил на шутейные пути. Поэтому Рябинин не отозвался, вглядываясь в инспектора, — что-то того снедало.

— Сергей, а любовь — благо?

Следователь опять промолчал, уклоняясь от разговора о бесполезном.

— Ты ведь знаешь, как материнская любовь портит детей — продолжал инспектор.

— Неразумная.

— А любовь может быть разумной? Я знаю женщину, которая любила мужа, сына и овчарку. Муж ушёл, сын вырос хулиганом, а собака её укусила.

— Ну и?.. — почувствовал Рябинин нетерпение.

— Всё надо делать в здравом рассудке, в том числе и жениться. Такие браки долговечные.

— Возможно, но как же без любви?

— Зачем, если без неё браки долговечнее?

— Потому что влюблённый — это романтик, хороший человек. Дрянь не влюбится.

— Но дело не в этом, — заключил инспектор и вроде бы вздохнул.

Инспектор вздыхает? Далёкая тревога загоризонтной грозой докатилась до Рябинина. Инспектор вздохнул, скрыв этот вздох, как неприличное сморканье.

— Жалко мне их. — Сердитой усмешкой инспектор попытался огрубить свою мысль.

— Кого?

— Одиноких женщин.

— Каких одиноких женщин?

— Всех.

Рябинин не нашёлся что ответить. Инспектор жалел одиноких женщин, тех самых, которых было у него больше, чем дежурств в году.

— Недавно я был у Лиды…

— Да она говорила.

— Ей показалось, что я пришёл что-то сказать.

— Показалось.

— Она угадала — я приходил сказать, что женюсь.