Механизм "Ноль" - Стаснислав Коронько

— Ха! — воскликнул Ен. — Да ты и впрямь сынок какой-то шишки. Дай-ка я угадаю. После этой практики тебе выдали пару полосок на погоны, отозвали в купол и сделали командующим правительственной роты, так?

— Ну… — смущенно протянул Клим, — в общем, да, так оно…

Угрожающе нагнув голову, Ен резко оборвал его:

— Урод! Какое право ты имеешь говорить, что гибель всех моих друзей не такая уж и большая плата за удар по землянам, если сам никогда и никого не терял?! Как ты вообще можешь такое говорить, говнюк?

Ствол винтовки уперся Ену в грудь, и на секунду ему показалось, что выстрел неминуем. Но Клим быстро взял себя в руки и спокойным, ровным голосом произнёс:

— Простите, Ен. Я погорячился и выразился чуть резковато. Но обратно свои слова я не возьму. Ради полной победы в этой войне, с нашей стороны оправданы любые жертвы. Как истинный житель Агарда, я хочу быть достойным гражданином своего государства и жить независимо от землян, с гордо поднятой головой. Как и должен жить настоящий человек.

— Ха! Как человек! — презрительно воскликнул Ен. — Поэтому нам надо брать в руки оружие и идти убивать землян. Какие-то плохие из нас люди получаются. Больше на зверей похожие.

Из брони Клима послышались щелчки языком.

— Кто бы это говорил… Легендарный лейтенант-герой, который даже после своей смерти умудрился пристрелить шестерых, одного лишить ноги, а еще одному голыми руками сломать шею. Причем все эти люди, как бы, являются вашими согражданами, лейтенант.

— Я прекрасно понимаю, что сделал, и готов ответить за свои поступки хоть сейчас. — Ен поднял руку, в порыве раскаяния желая схватиться за дуло винтовки и приставить её к своей груди, но угрожающее покачивание ствола заставило его отказаться от этой идеи. — Просто я больше не позволю кому-то другому указывать, что мне делать, определять, где свои, а где чужие.

— Это предательство, — заметил Клим. — Я-то думал, что, по причине накопившейся усталости или травмы после контузии, вы решили воспользоваться моментом пожара в госпитале, и ваш побег был обусловлен, чем угодно, но только не нежеланием помочь своему народу в трудную минуту. Однако теперь сомнений не осталось — вы предатель.

Выслушав эту тираду с ироничной улыбкой познавшего жизнь мудреца, Ен рассмеялся, нагло, издевательски.

— Тебе стоит послушать себя, Клим, лет этак через пять. Возможно, за это время ты научишься думать сам или, по крайней мере, сможешь говорить своими собственными словами. А пока что от тебя не слышно ничего оригинального. — Передразнивая своего собеседника, Ен напряг связки горла и тоненьким голоском пропищал: — Война- занятие для настоящих мужчин и истинных граждан. Кто не с нами — тот против нас. Истребим врагов и тогда нас ждет светлое будущее.

Ен кашлянул и попытался было сплюнуть от отвращения, но быстро вспомнил, что в броне этого, мягко говоря, делать не рекомендуется — пока слюна будет сохнуть, ему предстоит выдержать несколько не очень приятных по тактильным ощущениям минут. Тогда он просто выругался и громко заявил:

— Тьфу, тошнит от этого…

Клим чуть опустил винтовку, и Ену даже в какой-то момент показалось, что юноша обдумывает услышанное.

— А ваш бывший предатель-капитан случайно не то же самое вам говорил? — наконец нашел чем парировать Клим. — И перед тем, как пристрелить его, вы ему, случайно, отвечали не то же самое, что и я вам сейчас, а?

От бессильной злобы дыхание Ена перехватило, он заскрипел зубами. Подлый удар исподтишка достиг цели. Клим, конечно, знал все о последних годах жизни Ена, был прекрасно ознакомлен с подробностями операции по поимке первого дезертира за всю четырехлетнюю историю корпуса диверсантов и задавал свой вопрос со вполне очевидной целью — отыграться на Ене за его последние высказывания. Клим осознавал вес своих слов и был готов к бурной реакции собеседника, несмотря даже на вполне очевидную выгоду от живого лейтенанта. Впрочем, тем самым он давал понять, что тоже был немало задет, и это знание удержало Ена от поспешных поступков.

Лейтенант медленно выдохнул, взглянул на небо- и вид бурлящих облаков и вспышек молний принес в его душу умиротворение. Ен представил себе сердитое лицо своего охранника и позволил своим губам искривиться в легкой, ироничной ухмылке.

Отвечая на вопрос Клима, Ен спокойно произнёс:

— Почти. Мы были давно знакомы, поэтому нам не пришлось объясняться слишком долго. К тому же о его планах я знал заранее и как мог помогал ему.

— А? — растерянно выговорил Клим и, не подумав, ляпнул: — Так почему вы не помешали поискам, если были настолько близки?

— Плохо с памятью? Забываешь подробности? — насмешливо спросил Ен. — У операции был куратор, и, по-сути, именно он вел поиски. Пару недель мне вполне успешно удавалось уводить его от цели.

— А тогда почему вы лично пристрелили всю семью капитана, включая его несовершеннолетнего сына? — Голос Клима прозвучал уверенно, но Ен расслышал в нём признаки растерянности и легкого смущения, так не свойственные этому человеку.

— Потому что он сам меня об этом попросил. Потому что это должен был сделать я, а никто другой, — ответил Ен, представляя себе озадаченное лицо Клима. Парень вряд ли имел понятие о настоящей ответственности и настоящем, возникающем после месяцев боев и совместного быта долге командира перед своим подчинённым и подчиненного перед командиром. В куполе Клим проявил себя достойным, думающим о своих людях офицером, но вот то, что кроме их тел необходимо заботиться и об их душевном здоровье, было ему неведомо.

Несколько секунд от Клима не было слышно не звука.

— Что? Непонятно? — с издевкой поддел его Ен, стараясь отвлечь собеседника от неприятной темы. — В академии не рассказывают о долге? Только зомбируют всех своей пропагандой?

— Нет, почему же, все понятно. Оказывается, вы изначально были насквозь прогнившей, пропитанной предательскими настроениями личностью. Нетрудно догадаться, кто в этом был виноват, но странно, что вы смогли так долго скрываться от психологов комитета лояльности и они не заметили за вами никаких подозрительных знаков.

Выслушав слова Клима, Ен удовлетворенно усмехнулся. Вот и еще один юноша оказался пропитан ядом сомнения и рано или поздно начнет задумываться о смысле этой войны. Он начнет с воспоминаний о своём пленнике и истории про его бывшего командира и потихоньку, совсем незаметно, эти мысли начнут проецироваться на окружающую действительность. Он спустится на землю, выкинет из головы весь бред, вбитый ему в голову учителями в академии, и станет обращать внимание на настроение обычных людей и свои собственные поступки. Возможно, он отринет эти мысли, заклеймит их словом «предательские», но может случиться и так, что он все же решится поверить себе и признает в творящемся на планете самое обыкновенное безумие.