Убить мажора (антисоциальный роман) - Денис Ли

Сравнительная проекция себя в лице каждого, на этих портретах, Сергею, конечно же, казалось, несла в себе более светлые чувства, чем их — в самих себе. И интуитивно Сергей находил в их образах, несомненно, свое светлое «Я», нежели ему представлялись их истинные обладатели, объясняя их «минусы» исключительно одним абсолютно верным и точным показателем, который просматривался у обоих политических протагонистов и обуславливался тотальным недостатком человечности именно у тех, и среди тех, кто управляет чужими жизнями. Чужими сердцами.

Уставившись в экран мерцающего монитора, Сергей набрал в поисковой строке слово — «новости». И с появлением на экране ссылок стал читать свежие интернет-сообщения, перепрыгивая с ссылки на ссылку, пока вниманию Сергея не предстала статья с названием «Падший ангел», в которой говорилось об убийстве в городе Сиборгове главного областного педиатра Лигитимова Петра Аристарховича.

В пригороде Сиборгова молодая женщина родила мальчика, которого вместе с мужем назвал Ромул.

«В честь легендарного основателя Рима, что ли?» — подумал Сергей.

Он родился чистым, словно ангел, с почти просвечивающейся кожей. Небесное дитя, его кожа была нежной и очень тонкой. Через несколько часов после рождения, когда медсестра дала новорожденному первый прикорм из соски, рот мальчика порвался, превратившись в кровавую рану.

Выяснилось, что любое прикосновение к коже ребенка приводило к образованию пузыря, который тут же лопался, а на его месте появлялась язва. Шокированная этим странным заболеванием молодая мама не бросила ребенка, не растерялась и принялась искать способы лечения неизвестной болезни. Не бросила малыша и через два года, когда, не выдержав, из семьи ушел отец ребенка, ушел муж. Только через два года профессор из кожно-венерологического диспансера поставил диагноз: буллезный эпидермолиз — болезнь навсегда, она не лечится.

Буллезный эпидермолиз — неизлечим.

Буллезный эпидермолиз — это когда организм отторгает собственную кожу. Болезнь неизлечимая и очень редкая.

Возможно, лишь уменьшить зуд и боль от язв на коже. Все тело новорожденного ребенка было воспалено, как при ожоге третьей степени. Кожа надувается пузырями, водянистые пузыри лопались, на теле оставались сочащиеся сукровицей раны…

Мама Ромула обращалась во всевозможные инстанции: к главному педиатру области, писала письма в министерство здравоохранения, обивала пороги администраций и больниц. А те в свою очередь отправляли ее и ребенка в медицинские учреждения по месту жительства, которые не отказывали, но и не помогали.

Для того чтобы покупать дорогостоящие лекарства родители молодой женщины продали квартиру. Ежемесячно мама ребенка покупала: семьдесят тюбиков мази «Солкосерил», сто шестьдесят тюбиков мази «Пантенол», десять-пятнадцать — мази «Радевит», суспензию «Сумамед-форте», антигистаминные капли «Зиртек»…

Это еще не полный список лекарств. Кроме прочего, пока хватало денег, женщина покупала импортную и дорогую мазь Поля Хартманна, так называемую «гидротюль»… Пока были деньги.

Втирала мази. Поила суспензиями. И крепко, раз за разом перебинтовывала, чтобы не расходилась кожа на спине, а бинты, пропитываясь сукровицей ран, не успевали прилипать к телу.

Втирала мази. Купала ежедневно в травяных отварах календулы и ромашки. И водила к главврачу области Лигитимову, который всегда повторял одну и ту же фразу:

«Есть закон… В нем определен список льготных лекарств… Мы ничего не можем поделать! У вас очень редкая болезнь!»

И снова мази. Суспензии. Календула и ромашка…

Через десять лет такой жизни, совершенно отчаявшись, так и не пробив брешь в сердцах наследников Гиппократа и областных чиновников Сиборгова, не добившись помощи от государства, мама Ромула покончила жизнь самоубийством, оставив предсмертную записку, лист бумаги на котором написала всего одно слово:

«Суки!»

Ромула отдали в специализированный детский дом.

Накануне четырнадцатого Нового года, Ромул сбежал. Истекая кровью, застывающей сукровицей из образовавшихся рваных ран, добрался до областной клинической больницы, куда не однократно приезжал с матерью, и стал выжидать, сжимая в перебинтованных, окровавленных руках кухонный нож, украденный из столовой детского приюта. Дождавшись у центрального подъезда больницы главного областного педиатра, вышел навстречу и воткнул ему нож в самое сердце.

Кухонный нож! В сердце!

На рукояти ножа гвоздем было нацарапаны слова:

«За бессердечность!»

Убегая со двора больницы, он выскочил на проезжую часть дороги и бросился под колеса въезжающей кареты скорой помощи…

Мальчика не спасли. Не смогли. А может, не желали спасать. Как не желали все эти долгие полные страданий четырнадцать лет.

Прочитав статью, Сергей задумался. Где-то в тексте статьи мелькнула фраза: «Не ради мести, а во имя справедливости…», но пробежав по тексту статьи глазами, Сергей не смог ее отыскать.

«Люди в конец очерствели. Озверели в конец. Все находятся в каком-то пограничном состоянии. Средства массовой информации, газеты, книги, даже кино — является лакмусовым индикатором, отображающим изменения общественного мышления, разложения духовного сознания. Мы копируем западные стандарты, подчас несущие пропаганду всевозможных форм антисоциального поведения. Государство создает ненормальную общественную ситуацию, а потом кино и телевидение призывает людей решать эту ситуацию столь же ненормальными способами.

Круг замкнулся…

«Не ради мести, а во имя справедливости…» — звучит лаконичная, легко запоминающаяся фраза, выражающая суть современного правосудия. По стране катится настоящая волна самосудов. Вроде свершения марша социальной справедливости.

Их девиз: «Не ради мести, а во имя справедливости…»

Что в нашем государстве нет справедливости? — задумался Сергей.

Я за справедливость!

Он за справедливость!

Они за справедливость!

Я абсолютно такой же, как большинство людей — за справедливость!

А справедливость почему-то у всех разная…

Почему?

Верно потому, что мы совершенно не видим истины.

Мы видим чужой грех…

Такова наша природа!»

Открывая по порядку то одну страницу, то другую, Сергей задумчиво водил курсором мышки по экрану, на котором неожиданно появлялись автоматически активированная подвижная реклама на различную продукцию и услуги, баннеры на другие сайты. Сергей закрывал их, не обращая на них внимания. Не обращая, пока в центре экрана не появилась тонкая черная рамка с белым внутренним фоном, на котором, широко раздвинув ноги, красовалась обнаженная девушка модельной внешности. У девушки был большой бюст, но в виду того, что ракурс съемки был выбран именно таким, чтобы на переднем плане были ее развратно раздвинутые ноги, они казались маленькими и хилыми, словно были прилеплены от совершенно другого женского тела. Девушка при этом широко улыбалась испачканным чьей-то липкой, и повисшей на подбородке, мутной спермой ртом, удерживая в правой руке, вероятно, тот самый член, который и изверг все свое содержимое на ее личико. С появлением неожиданной картинки Сергей резко отпрянул, словно с трудом выдернул голову, захваченную в плен мерцающими и манящими осьминожьими щупальцами, тянувшимися из голубого экрана. И, несмотря на то, что находился в кабинете один, тем не менее, взволнованно огляделся по сторонам, судорожно удаляя с экрана это порнографическое изображение, на котором не смог обнаружить нужный «крестик», чтобы закрыть подвижный баннер.

— Твою мать! — шепотом выругался Сергей, и стал тыкать трясущимися пальцами в кнопки «Esc», «Delete» и «Enter». — Что твориться… это ведь уму непостижимо! Кругом порнуха! — Картинка исчезла. Сергей с облегчением откинулся на спинку кресла:

«Читаю новости, и на затылке волосы шевелятся! Мир чокнулся! Что будет, когда мы все сойдем с ума? Что будет с нами? Нынешнее поколение в крысино-офисном лабиринте современной жизни, ставит на первое место карьеру, на том же месте стоят и деньги… я и сам так думаю. Мы гнием — постепенно и необратимо и разлагаемся. Нас изъедают два глобальных червя. Первый — восхищение антисоциальным поведением, с идеей культивировать его. Второй червь — стремление к виртуально-наркотическим полетам и «летящим» приспособлениям.

Вот это я «загнул»!

Только нетрезвому человеку пришло бы такое в голову. Но я-то пил вчера. Если бы эти мысли были вчера, я бы понял. Оправдал бы побочным эффектом поганого снадобья, но сегодня… Сегодня я трезв, гладко выбрит, отутюжен, и расчесан. Сижу здесь в рубашке, «подпоясанный» галстуком, скованный костюмом. Читаю несветлые новости. И что я вижу?

Можно написать страшную мрачную книгу. Книгу грехопадения. Утопический Евангелие антисоциальных ужасов. Синоптический ново-русский Завет.