Путешествие - Станислав Дыгат

Еда была в самом деле вкусная. Клецки с мясом, курица по–римски, сыр. Им подали также граппу и прекрасное каприйское вино. Генрик ел с аппетитом и не сразу заметил, что Патриция почти совсем не ест. Она водила вилкой по тарелке и казалась встревоженной. За большими окнами веранды стемнело. Моря уже не было, была только темная пропасть, но понемногу на невидимом в темноте горизонте начали зажигаться огни Неаполя.

— Ты почему не ешь, Патриция? — спросил Генрик. — Тебе не нравится?

— Я ем. Не обращай на меня внимания.

Внезапно Патриция повернулась к окну. Плечи ее вздрагивали. Генрик взял ее за подбородок и, несмотря на легкое сопротивление, повернул ее лицо к себе. Глаза ее были сухи, но в лице была такая печаль, что у Генрика сжалось сердце.

— Что с тобой? — спросил он нежно. — Что с тобой?

— Мне холодно, — сказала Патриция. Она дрожала. Она закуталась в шаль, съежилась и смотрела на Генрика с улыбкой, но эта улыбка была так печальна, что у Генрика еще мучительнее сжалось сердце.

— Все кончается, — сказала Патриция, — Все кончается. Как жаль.

— Нет, Патриция, нет. Все только начинается. Мы никогда не расстанемся.

— Скажи, скажи это еще раз.

— Мы никогда не расстанемся.

Вдруг Патриция встала. Взяла Генрика за руку. Ее рука была холодна.

— Идем, — сказала она. — Идем к тебе.

— Патриция, ты действительно хочешь пойти ко мне?

— Я буду у тебя ночевать.

Они стояли на террасе, прижавшись друг к другу. Взошедшая луна бросила на море дрожащую светлую дорожку. Патриция положила голову Генрика к себе на грудь.

— У тебя тут так хорошо, — сказала она, — так спокойно и безмятежно. Здесь мой дом. У меня нет другого дома.

Вдруг она прижалась к нему всем телом и тихо вскрикнула.

— Что ты? — спросил Генрик. — Что с тобой?

— Ничего, ничего. Знаешь что? Пойди и принеси бутылку граппы. Прежде чем лечь в постель, хорошо бы выпить. Ну, иди! А я пока лягу. Ну иди же! Постой! — вдруг крикнула она, когда Генрик был уже в дверях. — Вернись на минутку.

— Что, милая? — спросил он, подходя к ней.

— Поцелуй меня.

Генрик обнял ее. Патриция обхватила его голову и словно в лихорадке приникла к его губам, но это продолжалось одно мгновение. Она сразу же оттолкнула его и села, опустив голову и прерывисто дыша.

— Теперь иди, — сказала она тихо.

Генрик вернулся в номер с бутылкой граппы и сказал:

— Вот и я, Патриция. Я так спешил. Ты уже легла?

Но никто не ответил. Постель была пуста. Свет луны падал на нее.

— Патриция! — крикнул Генрик и выбежал на террасу.

— Генрик! — услышал он голос откуда–то снизу.

— Патриция, где ты! Что ты делаешь?

— Прощай, Генрик! Посмотри на меня еще раз. Через минуту меня уже не будет.

— Патриция! — крикнул Генрик и перегнулся через балюстраду.

Внизу на дороге стояла Патриция и махала ему рукой.

— Патриция! Что ты делаешь? — закричал Генрик. — Иди сюда скорее! Я сейчас спущусь. Как ты меня напугала.

— Прощай, Генрик. Посмотри на меня, посмотри еще раз. Через минуту меня уже не будет.

Она повернулась и побежала в сторону порта, В темноте виднелось только расплывчатое пятно ее белой шали.

— Патриция! — крикнул Генрик. Он выбежал из отеля. Перед ним проехал автобус, и в его окне Генрик увидел бледное лицо Патриции.

— Патриция! — крикнул он и протянул руку. Автобус исчез за поворотом.

Следующий автобус отходил через пятнадцать минут, и все это время Генрик повторял: «Ничего не произошло. Она просто слишком много пила. С непривычки. Сейчас я ее найду там, наверху».

Поднявшись наверх, он прежде всего пошел в бар возле пассажа.

— Пожалуйста, граппы, полный стакан, скорее, — сказал он еще в дверях.

Бармен испытующе посмотрел на него и неодобрительно покачал головой.

— Ой, я вижу, вы сегодня поссорились, если позволите заметить.

Он налил стакан и подал его Генрику.

— Что такое? — спросил Генрик с раздражением.

— Ну да, синьора была тут минуту назад и выпила три таких стакана. Тоже крикнула, чтобы поскорее, и выпила залпом. Здорово закладывает, ничего не скажешь.

Генрик выпил, бросил бармену деньги и выбежал из бара.

Он мчался так, как будто у него была какая–нибудь цель, но никакой цели у него не было. Улицы были темны, огни горели только в виллах, пансионатах и кое–где в витринах магазинов. Он долго кружил и блуждал по извилистым улочкам, когда вдруг остановился и ударил себя рукой по лбу.

«Ну, конечно, она пошла к себе и легла спать. Нужно идти в пансионат, отделаться от Эдуардо и забрать Патрицию. Я никогда больше не позволю ей так много пить».

Он спрашивал прохожих, как пройти к пансионату «Регина», но те либо не могли ответить, либо объясняли так, что невозможно было понять.

Он кружил и кружил по улочкам и вдруг услышал смех Патриции. Он остановился и обнаружил, что стоит перед виллой синьора Памфилони. Он облегченно вздохнул. За большой приоткрытой стеклянной дверью террасы горел свет, занавеска была задернута, и на ее фоне двигалась какая–то тень. Это была Патриция. Генрик отворил калитку, прошел по дорожке и поднялся по лестнице на террасу.

— Ну что, дядечка? — услышал он голос Патриции. — Ты, кажется, не очень рад этому визиту? А?

— Но, право же, уважаемая синьора, — голос синьора Памфилони был каким–то писклявым и взволнованным, — я в восторге, но вы, мне кажется, чувствуете себя не очень хорошо, правда? А где мой друг, синьор Генрик?

— О нем ни слова! — крикнула Патриция — Эй, дядечка, разве я тебе не нравлюсь?

Синьор Памфилони как–то несмело захихикал.

— Как вы можете мне не нравиться? Но ведь вы, как бы это выразиться, ну, знакомая моего друга, а дружба — это для меня самая святая вещь. Нет, нет, в самом деле, я графа Шаляя особенно уважаю… Что с вами? Почему вы плачете? Пожалуйста…

Раздался звон разбитого стекла. Потом послышалось хриплое пение, которое внезапно оборвалось:

— Не огорчайся, дядечка, — глухо прозвучал ее голос. — Эту вазу можно склеить. Вот жизнь уже не склеишь. Ой, нет. Ой, нет, нет! Ну, дядечка, дай еще выпить. Знаешь, зачем я к тебе пришла? Чтобы вернуться на свое настоящее место. Да, да, лей еще, доверху… Я занесу тебя сегодня в список своих клиентов.

— Синьора Патриция, боже милосердный, перестаньте и опустите платье.

— Молчи, дядечка. Никакая я не Патриция. И знаешь ли ты, что не к каждой выдуманной истории можно приделать такой конец, какой бы хотелось? Не знаешь? Тогда ты… Ну, дядечка, выкладывай пять сотен и…

— Ах, да что вы? Что вы! Ну, пожалуйста, не снимайте хотя бы рубашку. Я знаю, таков современный стиль. Это теперь так модно, и даже случается, и о–го–го.

Синьор Памфилони вдруг захохотал, как будто его защекотали, а потом донесся отчаянный стон: «Я в самом деле выше всего ценил дружбу», и Генрик сбежал с лестницы, затыкая уши.

Он остановился на улице, встал под пинией и уперся головой в ее ствол. Отер пот, выступивший на лбу, хотя было не жарко.

«Теперь я должен убить синьора Памфилони, — подумал он, — но таким образом игра затянется».

Все было ненастоящее. Люди и события. Настоящим было только страдание и настоящей была любовь.

Всю ночь Генрик пролежал в постели, не раздеваясь. Он курил сигарету за сигаретой и смотрел в потолок. Он заснул, когда уже рассвело. Ему снилась Зита. Она кружилась на карусели, поднимала вверх руки и весело кричала. Кто–то постучал в дверь, и Генрик проснулся.

«Значит, это был только сон, который я не мог вспомнить», — подумал он. И открыл дверь.

Это был синьор Чапполонго. Он стоял, застенчиво улыбаясь, держал в руке сверток и письмо.

— Простите, — сказал он, — еще нет семи, но, может быть, это срочно. Здесь была синьора и оставила это для вас. А пароход сейчас отходит, и синьора спешила…

— Какая синьора? — крикнул Генрик.

— Ну, синьора, — сказал Чапполонго. — А я знаю, что в таких случаях нужно действовать быстро…

Генрик схватил письмо и разорвал конверт. В нем была пачка денег и открытка. Он вынул ее и прочел:

«По причинам, от меня не зависящим, я не могла довести до конца договор, заключенный между нами «Под веселой устрицей», и поэтому возвращаю деньги, а также купленный реквизит. Я хотела сделать как можно лучше, но я тоже человек. Эдуардо получил 1000 лир, это я пишу для того, чтобы вы не удивлялись.

Очень, очень вас люблю и буду всегда вас помнить. Очень прошу меня простить.

Зита»

Генрик развернул сверток. Там была голубая юбка с белыми кругами, голубые туфли, зонтик, черное платье, белая шаль и другие вещи.

Раздался рев сирены.

— Кажется, уже поздно, — сказал синьор Чапполонго. — Пароход отходит.

Генрик оттолкнул его и выбежал.