Кровавое евангелие - Джеймс Роллинс

— Я выражаю свои самые глубокие соболезнования в связи с постигшей вас утратой, — сдавленным голосом произнес он.

Элисабета подняла на него глаза, полные печали. Едва заметные искорки удивления и смущения промелькнули в них, утонув в бездонной печали. Она изо всех сил старалась придать лицу обычное выражение, но безуспешно: она так и не смогла полностью согнать с лица гримасу боли, вызванную его холодностью.

— Не буду вас задерживать, падре. Время позднее, а путь вам предстоит дальний.

Не сказав ни слова, Рун ушел.

Он покинул ее, потому что любил.

Бредя, спотыкаясь, по промерзшей дороге, уводившей его прочь от дома Элисабеты, он понял, что между ними все изменилась. Да и она, разумеется, поняла это. Ференц был в некотором роде стеной, отделяющей их друг от друга, удерживающей обоих на безопасном расстоянии.

А без этой стены многое может исчезнуть.

Рун пришел в себя, снова вернувшись в настоящее и ощущая себя распростертым на каменном полу молельни. Лежа на нем, он снова мысленно вернулся к тому своему визиту в замок. Он должен был, следуя своему инстинкту, исчезнуть навсегда и никогда больше не возвращаться к ней.

Но вместо этого он, как и сейчас, закопал себя в черное смирение, к которому призывает церковь. Те яркие ароматы его прежней жизни пропали, и теперь он вдыхал лишь каменную пыль, запах человеческого пота и чуть заметные запахи ладана, дыма курильницы и смолы, которой кровоточат хвойные деревья.

Но ничего зеленого и живого.

Во время тех давно прошедших ночей Рун исполнял свой пастырский долг. Но в дневные часы он пристально вглядывался в ясные глаза Непорочной Девы Марии, оплакивающей своего сына, и думал только о Элисабете. Он спал лишь тогда, когда ему становилось невмоготу: потому что, когда он спал, ему снилось, что он не потерял ее, что он прижимает к себе ее тело и успокаивает ее. Он поцелуями осушает ее слезы, ее улыбка снова излучает солнечный свет, и улыбка эта предназначается ему.

За все долгие годы своего служения Корца никогда не колебался в вере. Но вот тогда он стал вероотступником. Он морил себя голодом до тех пор, пока у него не начались боли в костях. Только он и еще один сангвинист в течение всех прошедших столетий никогда не пробовали человеческой крови, не отобрали жизнь ни у одного человека. Рун считал, что его вера крепче его плоти и его чувств.

И он думал, что взял верх над ними.

Его надменность и высокомерие все еще разъедали его сознание.

Его гордыня и стала причиной его падения, да и ее падения тоже.

Почему это вино сегодня вечером напомнило ему о наложенной на него епитимии?

Донесшиеся до него удары сердца прервали его мысли и вернули назад в освещенную свечой молельню.

Человек? Здесь? Подобные проникновения были строго запрещены.

Корца приподнял голову над каменным полом. Какая-то женщина, склонив голову к коленям, сидела спиной к нему. То, как была наклонена ее голова, напомнило ему о чем-то. Запах, исходивший от ее затылка, был ему знаком.

Эрин.

Это имя, пробившись сквозь время и туман воспоминаний, всплыло в его памяти. Эрин Грейнджер.

Женщина, умудренная Знанием.

Рун весь зашелся от злости. Еще одно невинное существо возникло на его пути. Может, лучше убить ее сейчас, просто и быстро, чем вверять ее злокозненной судьбе? Он стоял словно в розовом мареве своих видений, пытаясь молитвой обуздать охватившую его страсть.

И тут он услышал другое, слабое, знакомое ему сердцебиение, редкое и неритмичное.

Амбросе.

Так это он закрыл Эрин с Руном — либо ради того, чтобы осрамить его, либо в надежде на то, что наложенная на Руна епитимия заставит его потерять контроль над собой, как это почти что случилось…

Он так быстро прошел по молельне, что Эрин вздрогнула и мирно подняла руки.

— Простите, Рун. Я не собиралась…

— Я знаю.

Корца прошел мимо нее и толкнул дверь с такой силой, которой обладает только сангвинист; а звук, с которым тяжелое тело Амбросе врезалось в стену, доставил ему истинное удовольствие.

Затем он услышал, как этот человек вскочил, а потом до него донеслись его торопливые шаги по ступеням лестницы.

Рун вернулся к Эрин и помог ей встать на ноги, вдыхая запах лаванды, исходящий от ее волос, и едва уловимый мускусный запах ее проходящего страха. Биение ее сердца стало ритмичным, дыхание — ровным. Он на одну лишнюю секунду задержал ее руку в своей, ощущая ее тепло и не желая отпускать ее.

Она была живым существом.

Рун отдал бы все на свете за то, чтобы это продолжалось вечно.

Глава 26

26 октября, 23 часа 41 минута

по местному времени

Месторасположение не указано, Израиль

Прижавшись лбом к оконному стеклу больничной палаты, Томми отстукивал костяшками пальцев медленные ритмы, прислушиваясь к глухим гулким звукам, издаваемым толстым стеклом. К этому моменту он уже пришел к твердому заключению, что находится в военном госпитале, а может, даже и в тюрьме.

Притянув к себе штатив для установки капельниц, Томми оценивающим взглядом рассматривал его, решая, может ли он воспользоваться им в качестве стенобитного оружия для того, чтобы выйти отсюда на волю.

Ну а что потом?

Если ему удастся разбить стекло и выпрыгнуть наружу, разве он останется жив? В одном телевизионном шоу, которое он смотрел года два назад, сказали, что падение с высоты в тридцать футов почти всегда приводит к летальному исходу. А расстояние от окна его палаты до земли было значительно больше.

Томми подбрасывал провода и кабели, свешивающиеся со штатива. Медперсонал измерял невесть сколько параметров, характеризующих его состояние, — частоту пульса, степень насыщения крови кислородом и еще кучу всего прочего. Надписи на иврите были ему непонятны. Его отец мог читать на иврите и пытался научить сына, но Томми выучил только то, что было необходимо для прохождения бар-мицвы.[47]

При воспоминании об отце перед Томми снова возникло облако черновато-оранжевого газа, накатывающееся на его родителей. Не скажи он им тогда, что этот газ не опасен, может быть, они остались бы живы. Теперь-то он знал, что этот газ был токсичен, но только не для него. Иммунный[48] — это слово он часто слышал в разговорах врачей. Может, он смог бы оттащить родителей в безопасное место… Тот странный священник в Масаде говорил, что там ничего нельзя было сделать, ну а что еще он мог сказать?

Ты убил своих родителей, парень. Ты отправляешься в ад, но дойдешь до него еще очень не скоро.

Томми снова посмотрел в окно. Далеко под ним расстилалась пустыня. Вдалеке тени, отбрасываемые громадными валунами, казались лужами чернил, пролитых на яркий песок. Это был унылый пейзаж, но с высоты он выглядел спокойным и мирным.

Какой-то шорох заставил Томми повернуть голову и осмотреть палату.

Рядом с ним стоял какой-то мальчик. По возрасту он был примерно таким же, как Томми, но на нем был надет костюм-тройка. Он по-собачьи нюхал воздух, и с каждым новым вдохом его нос приближался к Томми. Его черные глаза блестели.

— Чем я могу тебе помочь? — спросил Томми, отходя от него.

Этот вопрос вызвал на лице гостя улыбку — такую холодную, что Томми всего передернуло.

Перепугавшись, он стал нажимать на кнопку вызова, подавая дежурной сестре панические сигналы SOS. Потом снова отпрянул к окну, частота его пульса сильно увеличилась, следящие за его состоянием устройства начали громко и тревожно сигналить.

Мальчишка подмигнул.

Томми поразила странность такого поведения.

Кто сейчас подмигивает? Если говорить серьезно, кто…

Правая рука мальчишки метнулась с такой быстротой, что Томми даже не заметил, что у него в руке, пока она не оказалась под его нижней челюстью. Острая боль резанула по шее.

Подняв обе руки, Томми прижал ладони к шее. Сквозь пальцы заструилась кровь, растекаясь по его больничной пижаме и капая на пол.

Опустив руку с ножом и склонив голову набок, парень наблюдал.

Стараясь остановить кровь, Томми прижимал ладони к горлу так сильно, что едва не душил себя. Но кровь продолжала течь сквозь его пальцы.

Он закричал, но из его рта вырвалось только глухое бульканье, потому что жгучая боль пронзила его горло.

Понимая, что ему необходима помощь, Томми выдернул провода подключенного к нему электрокардиографа. Стоящий позади него монитор выключился, и устройство стало подавать заунывные тревожные сигналы.

И тут же в комнату ворвались два солдата с автоматами наготове. Томми увидел шоковое выражение их лиц — и тут парень подмигнул снова.