Читатель мыслей - Дмитрий Анашкин

…Я сидел в гримерной. Таня, жена и сожительница нашего клавишника Володи – женщина в летах, но благодаря стройной девичьей фигуре, как мы шутили, «на выданье» – старалась как могла. Она накладывала слои белого грима один за другим; Лицо и так уже было белее белого, а она всё белила и белила. «Наверно, это какой-то прием, – подумал я. Таня у нас считалась крутым визажистом. Теперь она взялась за глаза. Веки стали приобретать замогильно черный оттенок. Ей это понравилось, и она стала мазать мне коричневым губы. Я вздохнул. Понимая, что процесс затянется еще минут на тридцать посмотрел на себя снова раз в зеркало – „Ну, ничего, вроде, получается“, – подумалось вяло – принялся пересчитывать в кармане пиджака медиаторы.

Дело было важным. Они часто выпадали из рук и ломались. Один, два, три, четыре… Тут моя рука нащупала в кармане неожиданный предмет: продолговатый и, с одной стороны шершавый на ощупь. Как резина. Что это такое, я не знал. Пиджак был концертный, так что оказаться в нём могло что угодно. Вытащить на свет предмет было затруднительно – я был накрыт накидкой, как в парикмахерской – и, отчасти со скуки, начал его сжимать пальцами, стараясь определить, что это. Он вроде не поддавался, но в какой-то момент одна из его выпуклостей вдруг вдавилась внутрь; странный предмет завибрировал; я испуганно выдернул руку из кармана.

– Чё ты дергаешься? Не дергайся! – Прореагировала тут же Таня. Она считала, что кроме Володи никто у нас в группе играть не умеет и что он вообще: «самый крутой». – Будешь дергаться, я тебе по сто раз переделывать не буду! – я молчал.

«Может это зажигалка?» – подумал я. И в этот момент взглянул в зеркало. Оттуда на меня смотрел чудовищный, абсолютно не эстетично выглядящий урод.

– Стоп! – Быстро скомандовал я Тане. Та застыла – кроме Володи давать ей указания не разрешалось никому… – Здесь сотри. – Я показал на тени под глазами. Возьми это и то… Смешай в пропорции пять к одному… Дальше добавь перламутра, и губы тоже сотри и этим мажь… – я указал на другую помаду. – Пожалуйста, – добавил я как можно любезнее, понимая, что рискую нарваться на «разговор».

– Вот еще… – шикнула Таня, но указания выполнила. Видимо услышала в моем голосе неожиданные интонации и просто не знала, как на них реагировать.

Через некоторое время я, уже более удовлетворенный и, понимая, что с таким реквизитом большего не добьёшься, прошел на сцену.

Ребята уже начали прогон, и я решил послушать из зала. Подошел к пульту, постоял. Звук был чудовищный; слишком жесткая середина, проваливающийся бас. Гроссовер перекручен, на выходе каша.

Я, на глазах у озадаченного звукооператора Лёни (считалось, что Лёня один из самых крутых операторов в городе) поправил гроссовер. Убрал железо из середины, скруглил бас. Стало лучше. Скрутил поканальные настройки. Зазвучало хорошо. Для такого аппарата. Лёня, будучи профессионалом, понял всё сразу и с некоторым изумлением начал записывать шкалы – каждая вариация звучания уникальна и, повторить ее на ощупь, практически невозможно.

«Аранжировка барахло, – автоматически отметил я, по дороге на сцену слушая, что играют без меня. – Заморочено. Клавиши вообще не в тему, бас кривой. А барабанщик тянет. Травы что ли перед концертом опять покурил?! – Я подозрительно посмотрел на Вардкеса – барабанщик наш приехал из какого-то горного аула в Армении; говорил по-русски плохо, но играл „с самого рождения“.

Тот сидел за установкой, словно горный орел. Один глаз у него был широко открыт, а второй хитро прищурен. Выглядел он, словно человек, целящийся в прицел винтовки. «Так и есть. Обкурился, – резюмировал я, хорошо зная такое выражение его лица. Делать ничего не оставалось. – Тексты и свою партию с импровизациями буду переделывать по ходу, – решил я, включая гитару. Прежде чем заиграть я немного подумал. Затем вытащил шнур гитары из блока эффектов и воткнул напрямую в усилитель. Вывернул чувствительность до придела и начал играть…

…Приступили к еде. Нина продолжала удивлять: она тараторила не переставая. Раньше, по крайней мере, в общении со мной, она была очень сдержана. Теперь же, она болтала о своих знакомых, преподавателях и друзьях, словно с лучшей подругой.

Я отметил вдруг, что моё отношение к ней так же переменилось. Причем, перемена эта меня не порадовала: если раньше я хоть и был в нее влюблён, но как говориться «как все». Теперь же, я ловил каждое её слово и буквально не мог отвести от нее глаз; казалось, я просто не смогу ни разговаривать, ни вообще существовать в её отсутствие. Мне было уже все равно: любит она другого или нет; важно было не упустить; не дать ей скрыться, уйти. Мои амбиции и ревность не пропали; но они стали ничем в сравнении с желанием видеть ее, быть с ней…

«Эко тебя переклинило-то, – мысленно удивился я, не понимая природы случившегося. – Ведь не потому же это с тобой происходит, что она хвалит?» Однако внутреннее ощущение и восприятие Нины изменилось не только в этом.

Если раньше я скромно сознавал и принимал свою слабость как данность и ничего потому не предпринимал, то теперь всё изменилось. Я был жестко, хладнокровно уверен. Уверен, что возьму верх над любым соперником. Для этого нужно только не рвать; сохранять контакт и отношения. И всё встанет на свои места. Короче, я в этот момент решил стать «просто другом». Тем более, момент был удачным – я стал в ее глазах крутым музыкантом.

– Слушай, – я начал реализовывать свой план незамедлительно. – А что там Игорек рассказывал, у тебя роман какой-то оригинальный по почте? Расскажи, интересно!

– Вот болтун, я ж ему по секрету… она не казалась особенно расстроенной. Да что тут рассказывать… – однако, я сразу почувствовал, что именно на эту тему она готова говорить часами. – Мой поезд и его на один паром попали. И вагоны напротив оказались. Ну, мы и разговорились. Я как-то сазу поняла, что это – «любовь». Мы, женщины, это сразу чувствуем. – Я отметил ее уверенное «мы, женщины» и на некоторое время снова впал в молчаливо– траурную прострацию.

Более конкретно выяснилось следующее: поговорили и разъехались. И он у нее отчего-то ни телефона, ни адреса не взял… Только крикнул вслед что разыщет. Она, было, забыла о нем, а тут вдруг подруга ее, секретарь комсомола на факультете письмо получает: «Дорогой товарищ секретарь! Обращаюсь к тебе как мужчина к мужчине!..» – ну а дальше, что, мол, любовь. «Помоги товарищ, нету ли у вас стройотряда проводников». И описание Нинкино. Он, оказалось, такие письма во все институты Иркутска разослал! Ну, а у нас секретарь хоть и девчонкой оказался, так зато прямо в десятку попал: лучшая Нинкина подруга!