Пять рассерженных мужей - Людмила Милевская

— Карлуша! Ты? — раскрывая объятия, завопил он голосом торжества радости. — Какими судьбами?

Будто не со мной в крапиве сидел и не знал какими кто здесь судьбами.

И снова пошло и поехало:

— Какими судьбами? Вот удача! Вот повезло так повезло!

Карлуша от Мишеля не отставал, тоже был на седьмом небе от счастья.

«Знал бы ты, кто испортил твой пулемёт, небось сразу дал Мишке в ухо,» — зло подумала я.

Тут же последовали пояснения, кто в каком училище учился, кто в какой роте служил, и так до тех пор, пока Архангельский не выдержал.

— Дёргать нужно, — напомнил он, нервно поглядывая на дорогу.

Евгений сразу загоревал, рассыпаясь в объяснениях и пояснениях, которые сводились к одному: всем, не исключая и Карлуши, срочно нужно дёргать.

Лже-Мишель вполне натурально изобразил недоумение:

— Как дёргать, братишки? Я так долго вас искал!

Евгений смутился, весь покрылся виной и начал путано объяснять:

— Тут, братишка, такая заморочка вышла, в тачке моей два чемодана лежат, доверху набитые баксами. Понимаешь? В одном пять лимонов и в другом. Всего десять лимонов.

Мишель все прекрасно понимал, но трудолюбиво дураком прикидывался.

— В общем, нам сматываться нужно по-быстрому, — отчаявшись на ходу объяснить, заключил Евгений. — Братва наехала по полной программе. Срочно нужно медвежий угол сыскать, чтобы ни одна сволочь не достала. Придётся вспоминать спецкурс по выживанию, собрались дёргать в архангельские леса.

Робинович натурально удивился:

— Какая глухомань, Жека? Не по возрасту и не солидно. У меня кое-какие возможности имеются. А проблемы моих друзей — мои проблемы.

Здесь я поняла, что наши многоуважаемые мужья непередаваемо во мне нуждаются и… покатилась. Покатилась прямо на полянку, переживая лишь об одном, что слишком поздно до этого додумалась.

Я катилась по траве, а Робинович являл чудеса гостеприимства, теперь речь шла уже не о замке, а о вилле.

— Вас всех приглашаю к себе, — вдохновенно лгал он, — у меня на одном чудесном острове в океане вилла. Не дворец, конечно, но всем место найдётся. Уж там вас искать не станут, а если и станут, так не найдут. От врагов своих спрячетесь и время проведёте с пользой, отдохнёте, на рыбок поохотитесь. Жён можете прихватить, детей.

Наши многоуважаемые мужья, похоже, наживку заглотнули, затихли, задумались. Я, задыхаясь от кляпа и царапая руки, ноги, лицо, покатилась ещё быстрей.

— Ну как, подходит? — спросил Робинович.

— Мы, как бы, и не против, — замялся Женька. — Только загранпаспорта не у всех…

— Ерунда, — отмахнулся Робинович, — давайте ваши российские, и к утру все будет на мази. И паспорта и визы, без проблем.

И тут Евгений вспомнил про Карла, скромно отошедшего в сторону.

— Ты как Карлуша, с нами? Или тебе обратно?

— Мне обратно никак, — хмуро отозвался Карл Левин. — И здесь никак. Так что я, пожалуй с вами, если никто не против. Иначе кранты мне…

— Да кто же против, Карл, — гостеприимно развёл руки Робинович и подвёл итог: — Все ко мне! Десант своих не бросает!

Мужья радостно загалдели:

— Не будем время терять! Поехали! Поехали!

И все направились к Женькиной машине.

Катиться ещё быстрей я не могла, попробовала замычать, но вышло слишком тихо — не услышал никто.

«Все! Пропали мужики!» — подумала я и бессильно заплакала.

Плакала и смотрела на спины, удаляющиеся к «тойоте».

И тут случилось неожиданное, чей-то хриплый голос приказал:

— На землю, суки! Мордой в траву! Ноги развести! Ладони вверх!

Мужья остолбенели, притормозили…

Оказывается, один из гоблинов умудрился освободить руку, обзавёлся гранатой (не мужья, а олухи, кто так обыскивает!) и, стоя на коленях, зубами вырвал чеку.

Охваченная надеждой, я снова покатилась. Было уже близко, до Женьки рукой подать, если бы не ночь. он давно бы меня увидел…

Я катилась и смотрела на Женьку. Он и все остальные мелькали, мелькали — их движения превратились в обрывки, в пунктирные линии: вот их руки и вот в них уже пистолеты. А это что? Гоблин? Швыряет гранату?

Я не сразу поняла, что в меня летит граната, не поняла даже тогда, когда рядом с собой гранату увидела. Она упала между мной и Женькой. Я закрыла глаза, готовясь к встрече со Всевышним. Внутренне сжалась, подумала: «Только бы не изуродовала, только бы насмерть!»

Секунда, вторая, третья… Время остановилось, замерло. Я почти физически чувствовала как Господь мне отмеряет на своих песочных часах последние песчинки жизни. И вдруг раздался крик. Дико и хором вскрикнули все мужья и замолчали. Я открыла глаза — гранаты не было, на её месте лежал мой Евгений. Лежал, не подавая признаков жизни. Я ничего не поняла. Удивилась: «Он что же смотрит на меня и меня не видит?»

И в этот момент раздался голос Карла.

— Мужики, — негромко сказал он. — Жека собой гранату накрыл, отойдите, если взорвётся, посечет осколками.

Никто не тронулся с места. Один Мишель отбежал на безопасное расстояние. Остальные стояли и растерянно смотрели.

— Бабахнуть может в любой момент, — рявкнул Карл. — Во-он!

Снова никто не тронулся — Робинович отошёл ещё дальше.

Карл зло сплюнул и подошёл к Евгению, тихо спросил:

— Жека, где?

— Под животом, — глухо ответил Евгений. — Вдвоём достанем, я зажал скобу.

— Попробуем, — сказал Карл и обошёл Евгения.

Тишина повисла над поляной, угрожающая тишина. И вдруг я поняла, что на меня смотрит Евгений, на меня. Когда он понял, что я это поняла, то улыбнулся и подмигнул, не меняя позы.

«Он же меня спасал от гранаты! — наконец прозрела я. — Меня!!! Своим телом накрыл гранату!»

Дальнейшее произошло мгновенно, я даже не успела осознать, сообразить…

— Давай так, — предложил Карл, — ты резко набок, а я выбиваю гранату.

— Давай, — согласился Женька.

Я не узнала его голос.

— На счёт три, — скомандовал Карл. И начал считать

— …Три, — наконец выкрикнул он, и Женька пружиной отпрянул набок.

Карл молнией метнулся вперёд, ударил ботинком по гранате — она, описав дугу, шлёпнулась в озеро.

Взрыв… Крики… Женькино лицо надо мной… Я закрыла глаза.

— Соня! Милая! Любимая! Ты жива? Жива? Соня! Ты живи! Живи! Не умирай! Я люблю! Люблю тебя! Тебя одну!

Он стоял передо мной на коленях, его руки быстро-быстро сновали по моему телу, распутывая верёвки, верёвки, верёвки, где их только Мишель так много взял? Я сердито замычала, мол кляп!, кляп поскорей убирай, бестолковый!

Он сообразил, освободил мне рот, радостно и испуганно приговаривая:

— Сонька, Сонька, любимая…

Наконец я смогла говорить.

— Женька, — сказала я, — ты тут в любви мне признаешься, а там Юлька руки на себя накладывает. Скорей ей звони.

Он удивился:

— Что?

И в этот момент над поляной прогремел голос Робиновича:

— Стоя-ять! Всем стоя-ять! Руки на голову! Всем! Всем! Стреляю без предупреждения!

В глазах Женьки мелькнула растерянность, медленно, не поднимаясь с колен, он посмотрел на Робиновича и спросил:

— Ты что, Мишаня?

И Робинович вдохновенно заговорил:

— Жека, послушай меня, ты должен знать, от чего отказываешься. Это жизнь, понимаешь, настоящая жизнь с катерами, тачками, виллами, ресторанами и красивыми девочками. Это жизнь, сама жизнь, а не то, что происходит здесь у тебя. Жека! Жека! Это же прозябание! А годы идут! А ты уже не мальчик! Знаешь как утро там начинается?

Женька спокойно снял с моих рук последнюю верёвку, заботливо помог мне подняться на ноги. Я видела, что он страшно зол, желваки так и гуляли на скулах. Порой я бываю безрассудной, но никогда не решилась бы возражать ему такому. И все же он был спокоен.

— И как оно начинается, твоё утро? — спросил он у Робиновича, вставая во весь рост и слегка раскачиваясь с носков на пятки и с пяток на носки.

Робинович ещё больше оживился:

— Жека, это непередаваемо! Здесь такое невозможно, в этой стране…

— А в какой стране ты?

— В Америке, Жека, в США. Плюнь и забудь, фиг с ней с Россией. Россия дикий край. Пускай эти динозавры здесь живут, — Робинович презрительно кивнул на наших многоуважаемых мужей. — Здесь никогда не будет настоящей цивилизации, здесь всегда будет нищета, а быть богатым среди нищих — тяжёлый крест. Нахрена тебе эти заморочки, Жека? Ты здесь никому не нужен, а там…

— В Америке, — уточнил Евгений.

Робинович ещё больше оживился:

— Да, там, Жека, там настоящая жизнь, бабки, удовольствия, богатая страна…

Евгений грозно его прервал:

— Сборище эгоистов, подонков, сбежавших от трудностей из своих стран за сладким куском, за лёгким хлебом — вот что такое твоя Америка! Сборище эгоистов, у которых рождаются ещё худшие эгоисты! Удивительный вывели вид! Я задохнусь среди такого дерьма! Нет уж, увольте меня от вашей гнидной сладкой жизни. Со своим народом жил, с ним горевал, с ним буду и умирать. Ты что собрался делать? Убивать нас? Убивай!