Конец - Давид Монтеагудо

— А зачем? Скажи, зачем?.. — взвивается Ампаро. — Скажи! Ты ведь с самого начала хотел нас туда привести. А почему бы нам не отправиться вон в ту сторону? Или в ту? — добавляет она, театральным жестом указывая туда и сюда.

— Вот именно, почему? В любом случае ваш всемогущий Пророк, — говорит Мария, насмешливо нажимая на слово «Пророк», — будет преследовать нас, куда бы мы ни метнулись, и уберет с нашего пути всех живых людей…

— Ради всего святого… — перебивает ее Хинес, — хоть ты не наседай на меня. Пожалуйста, только не ты!

— Беда в том, что я уже и не знаю, чему… кому помогаю! Не знаю, кто ты такой, не знаю… Только сейчас я поняла, что на самом деле ничегошеньки про тебя не знаю!

Хинес смотрит на Марию с изумлением, слегка даже ошарашенно. И судя по всему, он никак не может выдавить из себя тот ответ, которого ждет Мария.

— Ты знаешь столько же, сколько и я сам, — говорит он наконец, отводя глаза, — порой на меня наваливаются такие проблемы, что я совершенно перестаю понимать, что собой представляю.

Мария несколько секунд молчит и рассеянно наблюдает за Ампаро, которая вроде бы не обращает внимания на их диалог и снова судорожно нажимает кнопки своего мобильника. Но Мария думает сейчас вовсе не об Ампаро.

— Ты, выходит, тоже веришь, что все это дела вашего Пророка, да? — неожиданно спрашивает она Хинеса с покорным, обреченным спокойствием.

— Еще бы ему не верить! Он ведь с ним чуть ли не корешился! — вставляет Ампаро, на миг поднимая голову от телефона.

Хинес медленно массирует лоб рукой и одновременно отрицательно мотает головой, с шумом выпуская изо рта воздух, точно он не в силах сладить с бесконечной усталостью.

— Давайте доедем до столицы! Больше я ни о чем вас не прошу… А там пусть каждый делает, что ему заблагорассудится… Я тоже устал тянуть этот воз…

— Он заманивает нас на бойню, — говорит Ампаро с прежним жутким спокойствием. — Но ему самому спастись тоже не удастся. Может, хоть тебе повезет…

— Заткнись! — неожиданно срывается Мария. — Если ты намерена и дальше ехать с нами, то держи все это дерьмо при себе, поняла?.. У всех у нас в голове дурные мысли, но… мы их… Мы не тянем душу из других, особенно когда… когда все и так уже совсем до ручки дошли.

Какое-то время они молчат. Слышны лишь стрекот цикад и бурное дыхание Марии, от которого у нее быстро поднимается и опускается грудь. Ампаро в свою очередь кривит лицо в презрительной гримасе и снова концентрирует внимание на телефоне.

— А мы сумеем добраться до столицы… сегодня? — спрашивает Мария, обращаясь к Хинесу. Ее голос звучит как-то слишком холодно, но возможно, это всего лишь последствия перепалки с Ампаро.

— Вопрос вовсе не в том, доберемся мы туда сегодня или нет, вопрос в том, сколько человек туда доберется, — тихо бубнит Ампаро, словно рассуждая сама с собой.

Но Мария услыхала ее, если судить по тому, как вспыхнул ее взгляд, однако она сочла за лучшее никак не реагировать на эти слова. Хинес также оставляет их без комментариев.

— Не уверен, что мы попадем туда до ночи, — раздумчиво говорит он, — все зависит от скорости, с какой…

— А я, учтите, не собираюсь опять ночевать под открытым небом, — заявляет Ампаро.

— Даже если мы и не доедем, то останется совсем немного. А в десяти-пятнадцати километрах от столицы расположены вполне комфортабельные загородные поселки. Подыщем дом получше, с бассейном и так далее…

— Ладно, поехали, — говорит Мария. — Нечего терять время впустую. Да и кусок в горло все равно не лезет.

Бутерброд Ампаро, почти не тронутый, все так же лежит на земле рядом со стулом, на котором она сидит. Направляясь к велосипедам, Мария и Хинес забирают свои, оставленные недавно на сиденьях стульев. С угрюмым и недовольным видом Мария сворачивает к ближайшей урне и бросает туда то, что осталось от ее бутерброда.

— От него никакого толку, — говорит она, словно оправдываясь, и опять идет к велосипедам.

Хинес молча, почти механически берет пластиковый треугольник, сует туда полусъеденный бутерброд и кладет упаковку в корзинку на багажнике.

Мария и Хинес уже подняли свои велосипеды и держат их за руль, но тут оба одновременно оглядываются на Ампаро.

Та идет медленно, как будто против воли, по-прежнему уставившись на экран мобильника, как девчонка, которой звонят родители, когда она, обалдев от многочасового путешествия на машине, отправляется в придорожный туалет. Но Ампаро отнюдь не девчонка, ей сорок с хвостиком, у нее седые волосы и обветренное лицо, из-за чего, когда она поднимает вверх брови, особенно заметны белые морщинки вокруг глаз.

— Это наверняка был он, — говорит она, не отрывая взгляда от телефона, даже когда сует его в карман. — Поначалу я думала, это что-то другое, но теперь понимаю: это был он, он просто так развлекается: играет с нами, как кошка с мышками.

Ампаро смотрит на своих спутников, но выражение их лиц заставляет ее резко обернуться. У нее за спиной, рядом со стульями, на которых они только что сидели, появилась собака. Она осторожно, с опаской наклоняет голову, сует нос куда-то за стул, медленно, сантиметр за сантиметром, вытягивая шею, пока не натыкается на бутерброд, брошенный Ампаро. Собака обнюхивает его и начинает быстро, но с исключительной деликатностью и робостью есть, словно стараясь, чтобы ее не заметили.

— Ой! Ничего себе! Борзая! — говорит Ампаро.

Шерсть у собаки сероватая — это и вправду борзая: худая, мускулистая, с узким носом и выгнутой спиной, широкой и округлой грудью, поджарым, почти отсутствующим животом и длинным хвостом, который прячется между ногами и закручивается к брюху, продолжая плавную линию спины.

— Борзая!

— А мне казалось, они поменьше.

— Смотрите, еще одна!

Занятые разглядыванием собаки, трое путников не сразу заметили появление второй — пока она не приблизилась к первой, которой повезло завладеть бутербродом. Вторая собака принадлежала к той же породе, что и первая, была такого же размера и вида, только окрас иной — бурый с рыжиной. С той же мягкостью в движениях, с той же опасливостью она тянет голову к бутерброду, от которого отщипывает кусочки первая, и наконец, словно ненароком, словно между делом, хватает и заглатывает небольшой кусок, валяющийся на земле. Тогда первая демонстрирует, что не так уж она и робка, ощетинивается и тихо рычит, показывая клыки, — это признаки внутренней готовности к бою.

Вторая борзая резко отскакивает, но замирает в выжидательной позе на расстоянии в несколько метров, ее манит вкус только что отведанной пищи, и она надеется раздобыть еще хотя бы несколько крошек. Между тем Мария и Хинес снова прислонили свои велосипеды к колонкам. И они и Ампаро, застывшая в паре метров от них, молча наблюдают эту сцену, завороженные причудливым обликом животных, чья удивительная худоба, как и волноподобная легкость движений, заставляют подумать, что это какая-то стилизация, а то и гротеск.

Но что-то еще вдруг привлекает внимание людей, какое-то движение, смутно уловленное краешком глаза — где-то на самой границе поля зрения. Движение возникло у одной из урн: там стоит еще одна собака, тоже борзая, только черная, она сунула в отверстие свою длинную голодную морду. Эта черная собака стоит на задних лапах, отчего тело ее кажется еще более вытянутым, а мощные ляжки подрагивают от напряжения, и пес выглядит довольно комично, хотя вид его в то же время вызывает тревогу.

— Она унюхала бутерброд, который ты выбросила, — говорит Хинес.

— Что-то не нравятся мне эти твари, — хмурит брови Ампаро. — Я их боюсь.

— Они ищут еду, — говорит Хинес.

— В магазинчике еще кое-что осталось, — замечает Мария.

— Да, но там все запаковано.

— Давайте пойдем и все им пооткрываем… Ой! Господи!

Мария пугается, почувствовав рукой странное прикосновение, влажную и горячую ласку — в руку ее ткнулась носом, лизнув языком, еще одна собака, тоже черная, но с редкими белыми пятнами, такая же изогнутая дугой, такая же изящная, как и три другие. Ампаро, которая уже успела догнать своих товарищей, резко пятится назад, увидев нового пса.

— Куда ты? — хочет подбодрить ее Мария. — Они же не делают ничего плохого, посмотри: эта лижет мне руку, потому что на ней еще сохранился запах еды.

— Все собаки очень породистые, — не может сдержать восхищения Хинес, оглядывая невероятно тонкие фигуры, мощную мускулатуру, чересчур длинные морды и треугольные головы со слегка выкаченными глазами, словно глаза эти не нашли для себя достаточно места в черепе столь изысканной лепки.

— Но… откуда их столько? — почти по-детски жалобно спрашивает Ампаро, пока улыбающаяся Мария играет с борзой, которая недавно лизала ей руку.

Но собаку, видимо, больше привлекает слабый запах еды, чем ласковые прикосновения девушки, во всяком случае, борзая уклоняется от ладони, которую Мария хочет положить ей на голову, и снова тычет в ладонь влажным носом, щекоча ее в ответ на попытку погладить.