Юность Бабы-Яги - Владимир Качан

И вот однажды, когда шла традиционная утренняя летучка в присутствии всех заинтересованных лиц, включая руководство канала (надо было решать, как будет развиваться программа дальше, рейтинг ее повышался, и ей необходимо было давать лучшее время, звучавшее в их кругах только по-английски: «прайм-тайм»). И вот, как только зашла речь об этом самом рейтинге, Саша, кипя возмущением всей этой телевизионной помойкой, встал и неожиданно для всех произнес:

– Да что вы все про рейтинг, господа хорошие! Если он повышается только при помощи сплетен и грязного звездного белья, которое мы даже не споласкиваем, а в таком виде и демонстрируем, то чего мы сами-то стоим?

– Постой, Саша, – улыбнулся коммерческий директор канала. – Что за пафос? Может, мы тебе мало платим? Так мы прибавим. Ты талантливый парень, мы это ценим.

– У-у-х, – с безнадежной тоской выдохнул Шурец. – Ничего вы не поняли и, боюсь, не поймете. Одно только уточнение: «мало платим», даже в форме вопроса – мягко говоря, неточно. Вы мне не заплатили пока ни копейки…

– А-а, так в этом все дело… – понимающе и даже разочарованно вникало начальство в причины Сашиного негодования.

– Саша, работай, – с мягким призывом прийти в себя, пока не поздно, сказал коммерческий директор. – Зайдешь ко мне после летучки и оформим другой договор. Две тыс. в месяц тебя устроят? Аванс – сейчас же! Вы согласны? – обернулся он к коллегам. Те кивнули, глядя на бунтаря с явной насмешкой – что, мол, парень, и теперь будешь плевать против ветра?

Но Сашу уже понесло, он уже решил, и не вчера, что лучше потерять деньги и стабильность, нежели остатки убеждений, поэтому далее удивил и озадачил высокое телевизионное собрание.

– Деньги я не возьму, – сказал Саша, – даже те, что заработал. Мне уже не нужно, я ухожу. Одного не пойму, неужели же вам, никому из вас, совсем, совсем не стыдно? Вот сын тебя спросит, – обратился он к художественному руководителю канала, – чем ты, папа, занимаешься на ТВ? Ты называешься-то как? Художественный руководитель! А чего художественного в том, что ты покажешь простыню из спальни какой-нибудь Алены Лапиной? Или она расписана Сальвадором Дали? А вы, кстати, знаете, кто это такой? – повернулся он к генеральной продюсерше. Та, с лицом охотящегося питона, смотрела на Сашу сквозь сузившиеся и немигающие щелки глаз. – И что ты сыну ответишь? – опять обратился Саша к худруку. – Если ему не врать, если честно, что ты ответишь? Правду? Так он тебя тогда совсем уважать не будет. Ладно, – махнул Саша рукой, – все равно бесполезно. Будьте здоровы. Творческих успехов вам, – добавил он, сделав ударение на слове «творческих», что прозвучало как издевательство, – и гордо пошел вон из кабинета. Потом, у дверей, он, будто вспомнив что-то, обернулся и сказал: – Кстати, интересно, сам-то предмет, звезды те самые, стоят того, чтобы им такое внимание уделять? Ну, кто-то из них – пожалуй, но большинство-то? Если бы они были вправду звезды, они бы так быстро не гасли, нет?.. Получается, вы не астрономы, наблюдающие за звездами, а обслуживающий персонал всякого эстрадного хлама, так? Рейтинг ваш любимый, если уж на то пошло, выше всех у наркотиков и автомата Калашникова. Вы туда стремитесь?

И, оставив вопрос повисшим в воздухе, уже окончательно вышел из кабинета, из студии и с телевидения.

Правда, пройдет время, и он вернется. Ему, что называется, сделают такое предложение, от которого он не сможет отказаться. Создать авторскую программу, еще одно ток-шоу, а по-нашему – интересный разговор, сопровождаемый живыми телеиллюстрациями, который он поведет с действительно стоящими людьми, не только с теми, кто широко известен (их пользует почти каждое «ток-шоу»). Критерий отбора должен будет устанавливать сам Саша: писатель или артист должен быть обязательно талантливым, а не просто популярным. Живой обмен мыслями, актерскими наблюдениями, идеями, все не грязно, не подло, и совсем не надо будет терять лицо. И Саша согласится… Но это будет потом, еще очень-очень нескоро…

Глава 2,

в которой Саша ищет средства к существованию и уезжает из Москвы

После короткого и скверного опыта с телевидением Саша все равно продолжал заниматься поденщиной. Поиски случайных заработков однажды чуть было не привели его в рекламный бизнес. Очевидный идиотизм большинства сценариев рекламных роликов и слоганов, выдуманных будто специально для умственно отсталых, сначала раздражал, а потому уже и смешил профессионального литератора Александра Велихова, и он как-то решил украсить нашу плебейскую рекламу глянцем своего остроумия. Для стихотворной пробы была выбрана знаменитая паста «Бленд-а-мед». В то, что именно от нее твердеют не только зубы, но даже птичьи яйца, как убеждала постоянно идущая по ТВ реклама, мало кто верил. А те, кто не поленился проверить и намазал пробное яйцо любой другой пастой, например «Жемчугом», – убедились, что эффект абсолютно одинаковый: намазанная любой ерундой скорлупа становилась тверже ненамазанной. И Саша сочинил шутливую рекламку, которая, по его мнению, должна была заставить улыбнуться потенциального покупателя и заманить его своей бесхитростной прелестью: «Кто любит пасту «Бленд-а-мед», тому есть, чем съедать обед. А кто не дружит с «Бленд-а-медом», – тому хреново за обедом». Льстиво зарифмованная реклама палача кариеса – «Бленд-а-меда», так и осталась невостребованной, так как Саша даже не знал толком – кому следует продать свой шедевр рекламной словесности. Правда, он намекнул нескольким знакомым, которые могли найти выход на рекламщиков, что у него есть, чем их порадовать, более того, посреднику был обещан процент от гонорара, но никто так и не заинтересовался. Всем было не до того, да и деньги небольшие, чего из-за них париться. И Саша больше не настаивал, а потом и вовсе забыл.

Да, неэкономно, небережно, нецеленаправленно, еще как? – ну, в общем, неправильно обходился Саша со своим талантом. Талант ведь что? – Одаренность. – А одаренность – это что? – Дар. – А чей дар? – Божий, разумеется. – Хорошо, а дар – это что? – Ну, наверное, подарок. Теперь подытожим. Стало быть, талант – это подарок от самого бога, и обходиться с таким подарком небрежно – это значит не уважать того, кто подарил. А это уже не только невежливо, но и опасно.

Вот примерно так объяснял Саше свое миссионерское предназначение один маститый советский литератор, живущий ныне в Израиле, но постоянно приезжающий в Россию. Причиной для каждого приезда было приглашение на концерты. Эти концерты маститого писателя назывались творческими встречами. На них публика, они же читатели, приобретали множество книг любимого автора и стояли после концерта в очереди за его автографом. В книжных магазинах книг его было навалом, и нельзя было сказать, что они там так уж бойко раскупались, но здесь другое дело: лично, очно, из рук в руки и – драгоценная роспись. Поэтому доход от продажи книг зачастую превышал гонорар за выступление, что, несомненно, улучшало материальное положение литератора. Гонорар он получал в долларах, а выручку за книги – в рублях, на которые можно было очень неплохо жить на бывшей Родине, пережидая заодно эскалацию арабо-израильского конфликта.

И вот однажды друзья привели его в скромненькое поэтическое кафе, где выступал в тот вечер Саша Велихов. Саша читал свои стихи. Разные, в том числе и любовную лирику. Поскольку Саша был склонен к провокационной хохме, не слишком тщательно скрытой под маской серьезности, то и основная масса стихов была ориентирована как раз в эту сторону. Корифей был восхищен. Он пригласил после финальных бурных аплодисментов Сашу к своему столику. Саша был свободен, книг ему подписывать было не надо, потому что у него не было издано ни одной, и ему было лестно, что израильская легенда русской словесности проявляет к нему, недостойному, такое внимание. Что он талантлив, но недостоин, Саша узнал через пять минут.

После ряда вступительных комплиментов классик перешел к наставлениям. Он объяснил Саше все про подарок бога непринужденно, как бы вскользь, но вместе с тем и необоснованно – ставя в пример себя как носителя божьего дара, которым он сумел правильно распорядиться. Необоснованной вся его филиппика была потому, что классик в последние годы увлекся малыми формами и переложением бородатых анекдотов и древних народных мудростей в новые стихотворные конфигурации, но ничего заслуживающего серьезного внимания из-под его пера с момента эмиграции так и не вышло. А уж его интерес к большим заработкам на покинутой им земле, выгодно отличающимся от его заработков на земле обетованной, – не имел к богу даже косвенного отношения.

«И почему все они, – думал Саша, – из своего прекрасного далека, уже будучи не нашими, живущими совершенно другой жизнью, так любят учить нас жить. У всех у них есть свои рецепты, как обустроить Россию, и каждый из них знает, как надо правильно в ней, в России, дышать. И каждый из них на склоне лет полагает, что именно он-то и живет как надо и может вразумить неразумную русскую паству, опираясь на личный опыт». Примерно то же самое говорил Саше пьяный Петя Кацнельсон, журналист МК. Но Петя – пьяный близкий соотечественник, а этот израильтянин – специалист по изгибам загадочной русской души, он-то зачем? Подарок от бога – понятно! Обходиться, как Саша, с подарком-талантом, наверное, грешно и страшно, это тоже понятно… Но Саша, однако, никакого страха не чувствовал. Он полагал, что живет естественно, не делая никому зла. А что касается дара, то придет время, и он постарается вернуть в мир то, чем господь его наградил, но только сам, без указующего перста классика.