Щенки Земли - Томас Диш

Маленький Мистер Поцелуйкины Губки оставил запонки себе, пуговицы отдал Ампаро (которая вручила их своему дяде), а остальное (часы — это все же хоть какие-то бабки) сдал в лавку «Консервейшн» на Рыночной площади рядом со своим домом.

Его отец — режиссер-исполнитель на телевидении. В обоих смыслах, как он сам говорил, если ершился, — исполнительный режиссер и режиссирующий исполнитель. Они поженились — его мама и папа — молодыми и вскоре развелись, но не раньше, чем в порядке законной квоты появился на свет он. Папа, исполнитель-режиссер, женился снова, на этот раз на мужчине, и, как ни странно, более счастливо. Во всяком случае, этот брак продолжается достаточно долго, чтобы отпрыск предыдущего, организатор и вдохновитель, успел научиться приспосабливаться к любой ситуации, как к чему-то постоянному. Мама отбыла в направлении Болотистых штатов[18]**; просто плюх! — и исчезла.

Короче говоря, он — человек дела. И это, гораздо в большей мере, чем его ошеломляющая талантливость, вывело его на первое место в школе Лоуэна. У него прекрасное тело, хотя этого и наполовину недостаточно, чтобы удовлетворить желание дорасти до профессионального танцовщика или хотя бы хореографа в таком городе, как Нью-Йорк. Но, как любит подчеркивать папа, существуют связи.

Однако в настоящее время у него проявляется склонность скорее к литературе и религии, чем к балету. Ему нравится — чего в седьмом классе не любят — сочинять рефераты-фокстроты, а еще больше — метафизические твисты по Достоевскому, Гюго и Миллеру. Он страстно желает испытывать какую-то более яркую боль, чем всего лишь ежедневную пустоту, которая завязывает в узел его крепкое молодое брюхо, и никакая еженедельная групповая терапия жестокой поркой, пока не запросишь прощения, вместе с другими тщедушными одиннадцатилетками не в состоянии превратить достающиеся ему рубцы в страдание высшего сорта — в преступление и наказание. Такую боль может дать только стоящее преступление; а из всех стоящих преступлений самым предпочтительным является убийство, за что горой стоит такой немалый авторитет, как Лоретта Коуплард. Ведь Лоретта Коуплард не только директриса и совладелица школы Лоуэна, но и автор двух известных на всю страну телевизионных сценариев — оба о знаменитых убийствах двадцатого столетия. Они даже стали одной из тем обществоведения, получившей название «История преступлений городской Америки».

Первый из убийственных сценариев Лоретты — комедия, в которой фигурирует Поули-на Кэмпбелл, английский Королевский флот, из Энн Арбор, штат Мичиган. Ей — вроде бы в 1951 году — проломили череп три пьяных парня. Они хотели тюкнуть ее лишь слегка, до потери сознания, чтобы потом покрутить с ней; короче говоря, 1951-й. Восемнадцатилетние Билл Мори и Макс Пелл получили пожизненно, а Дэйв Ройал (главный герой Лоретты) был годом моложе и отделался двадцатью двумя годами.

Второй — более трагичен по духу, а следовательно, заслуживает и большего уважения, хотя, к сожалению, не у критиков. Может быть, по той причине, что героиня, тоже Поулина (Поулина Вичура), хотя это более интересный и сложный образ, пользовалась в свое время большой известностью, да и до сих пор не забыта. Возникала своего рода конкуренция между романом-бестселлером и более жестоким телефильмом-биографией. Мисс Вичура была служащей Департамента Благосостояния в Атланте, штат Джорджия, и глубоко окунулась в проблемы окружающей среды и народонаселения как раз перед введением системы РЕГЕНТОВ, когда любой и каждый мог на законном основании учинять брожение своей закваски. Поулина решила, что с этим надо что-то делать, а именно — самой заняться уменьшением народонаселения, но вести дело так, чтобы и комар носа не подточил. Когда в посещаемых ею семьях появлялся ребенок сверх троих — что, скорее из великодушия, она определила как верхний лимит, — ей приходилось искать какой-нибудь не бросающийся в глаза способ вернуть эту семью к оптимально-минимальному пределу. С 1989-го по 1993 год в дневнике Поулины (изд. Рэндом Хауз, 1994 г.) зафиксировано двадцать шесть убийств плюс четырнадцать неудачных попыток. Кроме того, в соответствии со статистикой Департамента Благосостояния, количество абортов и стерилизаций по ее рекомендациям в опекаемых семьях было наибольшим по США.

— И это, думаю, доказывает, — объяснил как-то после уроков Маленький Мистер Поцелуйкины Губки своему другу Джеку, — что убийство, как форма идеализма, не обязательно должно быть убийством какой-нибудь знаменитости.

Но идеализм, конечно, только полдела; вторая половина — любопытство. А за идеализмом, так же как за любопытством, вероятно, кроется еще одна своя половина — главная детская потребность поскорее вырасти и кого-нибудь убить.

Они остановили свой выбор на Баттери, потому что:

1) ни один из них обычно сюда не заглядывал;

2) это шикарное место, но в то же время весьма неприятное и гадкое;

3) парк кишмя не кишит народом, по крайней мере когда ночная смена угомонится возле своих машин в башнях. Ночная смена редко выползает жевать сандвичи на скамейках;

4) потому что здесь так красиво, особенно сейчас, в начале лета. Темная вода, хромированная нефтью, шлепает об укрепленный берег; тишина, внезапно охватывающая Верхний залив, иногда становится настолько громадной, что можно различить любой скрывающийся за ней звук большого города, мурлыканье и дрожь голосов небоскребов, таинства содрогания скоростных автомагистралей и время от времени прорывающиеся ниоткуда вопли, эти подголоски главной темы мелодии Нью-Йорка; голубовато-розоватые закаты солнца за видимым здесь горизонтом; умиротворенные морем лица с неизгладимой печатью близости смерти людей, сидящих на выстроившихся ритмическими рядами зеленых скамейках. Почему-то даже статуи выглядят здесь красивыми, словно каждый сразу же поверил в них, как, должно быть, люди верили в святые мощи в монастырях много-много лет назад.

Его любимцем был гигантский орел-убийца, складывающий крылья в самом центре монолитной глыбы Мемориала солдатам, морякам и летчикам, погибшим во второй мировой войне. Самый, вероятно, большой орел на всем Манхеттене. То, что рвут его когти, наверняка самый громадный артишок на свете.

Ампаро, которая согласна с некоторыми идеями мисс Коуплард, нравятся более гуманные качества памятника Верраццано (с капитаном наверху и ангелом-девушкой, осторожно дотрагивающейся до непомерно громадной книги мечом), но не строителю, как всегда путают, того моста, который так знатно обрушился. Об этом ясно сказано на бронзовой плите:

«Ангулем», согласились все они, кроме Танкрида, которому нравились более распространенные и более короткие названия, более классные. Танкрид тут же лишился права голоса, и решение стало единогласным.